Он разграбил близлежащие районы, прежде чем осадить главную крепость, которую защищали двести хорошо вооруженных воинов. Штурм ее напоминал штурмы других местных бревенчато-земляных укреплений, и с тем же результатом - после тяжелого боя войска ордена захватили крепость, перебив большинство защитников. Вскоре после этого капитулировали и остальные территории Надровии. Орденский летописец подводит итог этой победы:
«И было там совершено много славных дел, что не записаны здесь, ибо слишком утомительно было бы описывать их одно за другим. А ведь Надровия к тому времени имела большую сильную армию и множество замков. Однако они отбросили свою ненависть и сдались братьям, исключая немногих, кто ушел в Литву. И на сегодняшний день часть Надровии остается дикой, заброшенной и обезлюдевшей».
В согласии с планом, подготовленным за много лет до этого, тевтонские рыцари продолжали наступление на северо-запад. Надровия теперь служила базой наступления на Скаловию в нижнем течении Немана, а за ней лежала Самогития. Вожди крестового похода давно хотели сломить упорное и отважное сопротивление самогитов, чьи нападения на Курляндию были преградой сообщению с Ливонией. Прусский магистр мог посылать послания, людей и снабжение только по морю и к тому же только летом. Стратегия наступления была понятна. Вторжение в Скаловию стало возможным только после предшествующих побед, устранивших опасность нападения с флангов. И теперь магистр устранял очередную угрозу, чтобы в итоге обезопасить приграничные области Курляндии и Ливонии, И так же как нынче надровийцы служили союзниками ордену, в будущем скаловийцы должны были помогать ему против Самогитии, а те, если все пойдет как запланировано, должны были стать в свой черед союзниками против Литвы.
Литовцы это тоже прекрасно понимали, и они помогали как могли приграничным племенам, воюющим против ордена. К несчастью, эти подкрепления могли быть посланы лишь тогда, когда простые воины не были заняты на сельскохозяйственных работах. Кроме того, никому из воинов не нравилось нести службу на границах. Итак, наиболее логичным было использовать эти военные силы для нападения на Ливонию и Пруссию, чтобы вынудить христиан защищать свои непрочные границы. Тевтонские рыцари избрали тот же путь - сдерживать языческие войска, постоянно угрожая неожиданным вторжением в холмистую часть Литвы в течение всего года.
Чтобы уменьшить возможности Литвы оказывать помощь Самогитии, Ливонский орден построил большой замок в Динабурге в 1274 году, перекрыв большинство прямых путей на Псков и Новгород. Великий князь Литовский Трайдянис (?-1281/2) говорил о замке, что он «построен в самом моем сердце». Он окружил этот построенный из дерева и земли замок и осаждал его четыре недели всеми силами, что были в его распоряжении. Но он не смог ни взять крепость, ни остановить опустошительных набегов гарнизона замка. Вскоре между Динабургом и литовской возвышенностью образовалась обширная безлюдная местность.
Первое же наступление открыло безопасный путь вдоль побережья к Мемелю (Клайпеде), замку крестоносцев в устье Курляндского залива. Замок был построен в 1252 году с помощью крестоносцев из Любека. С тех пор появился легкий путь на север, в Курляндию, вдоль побережья, или через узкий песчаный полуостров на Пруссию. Чтобы расширить этот коридор и подготовить путь для набегов на центральную часть Самогитии, магистр Конрад не стал прорываться на восток от Мемеля. Он выработал стратегию не прямого нападения, а флангового обхода по реке Неман. Благодаря этому западные крестоносцы получали возможность использовать технологические преимущества в транспорте и осадной технике, избегая проблем, связанных с войной в густых лесах и топких болотах центральных областей региона.
Первой целью крестоносцев стала крепость в Рагните, расположенная на высоком холме над рекой. Впечатляющее укрепление в течение десятилетий противостояло множеству нападений, включая атаку сильной армии русичей. Деревянные и земляные фортификационные сооружения нелегко было взять приступом. К тому же внутри крепости был пруд, который в случае осады снабжал гарнизон водой и рыбой. Местные жители считали крепость неуязвимой.
В 1275 году магистр Конрад направил Теодорика Самландского с тысячей воинов на судах к Рагниту. Теодорик выгрузил людей и снаряжение, направился вверх по склону холма и, когда все подошли, отдал приказ о штурме. Защитники скучились вдоль парапета стен, пытаясь оттолкнуть осадные лестницы. Они были такой превосходной мишенью, что лучники крестоносцев не могли промахнуться. Под непрекращающимся ливнем стрел осажденные воины откатились со стен.
Крестоносцы приставили лестницы и захватили стену, после чего началось обычное кровопролитие. Победители предали укрепления огню и разрушению, затем, задержавшись всего на один день, Теодорик захватил также крепость Ромнге, на другой стороне реки.
Скаловийцы не оставили это деяние неотомщенным. Их флотилия спустилась вниз к Лабиау, на побережье севернее Кенигсберга, и рано утром, когда охрана спала, напала на крепость. Язычники безжалостно перебили гарнизон, а замок спалили. Орден ответил тем же: магистр Конрад созвал всех рыцарей и местные войска и вторгся в близлежащие области Скаловии. Николас фон Ерошин писал об этом:
«Они убили так много некрещеных, что многие утонули в своей собственной крови. Они захватили мужчин и женщин в их укрытиях и увели их с собой. И пока они были там, готовя отступление, вождь скаловийцев, Стон Год (Каменный Бог.- Пер. ), привел огромную армию своих подданных и преследовал армию братьев. Когда магистр услышал об этом, он послал сильное войско и оставался в укрытии, пока скаловийцы не подошли, чтобы атаковать его. Затем братья бросились из засады и изрубили многих и вынудили оставшихся бежать».
Теперь уже многие из знатных людей Скаловии отправляли посланцев к рыцарям с предложениями о сдаче на определенных условиях. Даже для рыцарей, приобретших опыт в пограничной войне и знавших язык и обычаи противника, было нелегкой задачей определить, когда эти предложения были искренними, а когда - попытками заманить в засаду небольшие отряды крестоносцев. Соседние курляндцы неоднократно просили у ордена гарнизоны для своих пограничных замков, а затем нападали на рыцарей из засад. Теперь уже скаловийцы обращались с такими же просьбами, но рыцари уже с осторожностью откликались на них.
В эти годы происходило немало менее крупных боев и стычек, которые даже летописцы ордена находили слишком многочисленными, чтобы упоминать их по раздельности. Результат был тот же, что и в Надровии,- большинство скаловийцев приняли христианство, а остальные бежали в Литву. Некоторые местности, особенно в приграничье, обезлюдели. Но язычники, ведомые людьми Скуманда, наносили яростные ответные удары, совершая набеги на запад до самого Кульма, и даже осадили в 1273 году епископский замок в Шензее. Эти нападения побудили орден заменить ветшающие деревянные укрепления каменными замками.
Некоторые пруссы бежали к Трайдянису, который предложил им селиться на границе с Волынью, возможно в районе Гродно (Гардинаса). Это привлекло внимание князя Галиции и Волыни, который приказал построить новое пограничное поселение в Каменце, на притоке Буга, чтобы защитить свои земли от нападений со стороны Гродно и укрепить свой контроль над торговым путем к северу от припятских болот, от Пинска до Бреста и дальше до Дрохинича.
Магистр Конрад, несомненно, продолжил бы наступление на Самогитию, если бы позволили обстоятельства. Эта земля истовых язычников лежала прямо к северу от уже завоеванных земель, и набеги на нее можно было совершать вместе с Ливонским орденом. Но магистр Конрад не смог двинуться на север. Ему нужно было обратить свое внимание на Погезанию, где началось Третье прусское восстание.
Третье прусское восстание (1275-1283)
Восстание, скорее всего, было спровоцировано Скумандом, чьи нападения были столь разрушительны, что главного орденского кастеляна Погезании в 1276 году отрешили от должности. Ему на смену пришел более решительный управитель. Возможно, разъяренный последовавшими поражениями, которые понесли его отряды в этом же году, Скуманд обратился за помощью к литовцам. Те согласились, и в 1277 году он повел литовское войско и четыре тысячи своих соплеменников через лесные дебри в Кульм, где захватил маленький замок на реке Осса, затем двинулся мимо Рехдена, Мариенвердера, Цантира и Христбурга, сжигая на своем пути все деревни и маленькие укрепления. Петр фон Дусбург описал плачевную сцену, подтверждаемую польским летописцем Длугожем:
«Они завладели неописуемым количеством добычи и христиан, которых обратили в вечное рабство. Да сжалится над ними Господь! Какой плач стоял, когда друг оплакивал друга и семьи разделяли, это было тяжкое испытание, когда детей забирали от матерей, которые только что заботливо нянчили их, и когда дочерей забирали у матерей, и как язычники делили взятых в плен между собой и обращались с ними бесчестно. О как ужасно это было, и как ужасно было видеть это друзьям их. Никто бы не смог смотреть на их ужасное положение без слез».
Тем временем литовская армия, проследовав из Гродно глухими тропами вниз по реке Нарев в Мазовию, продолжала двигаться на запад, грабя польские деревни, пересекла Вислу и вторглась в Куявию. Таким образом, повторилась ситуация, которая и привела тевтонских рыцарей в Пруссию,- Пясты оказались неспособны защитить северные границы Польши. Дело было не только в том, что набеги литовцев были ужасны, ведь набеги крестоносцев были такими же. Возможно, теперь литовцы разоряли деревни, где жили пруссы, переселенные в эти, как предполагалось, безопасные районы. Ужасна была участь польских пленников - куда хуже, чем пруссов.
Хотя набеги крестоносцев немногим отличались от прусских или литовских, все же между христианами и язычниками существовала большая разница. Христиане переселяли большинство своих пленников работать на земле, часто как слуг, короче говоря, многие из пруссов продолжали вести ту же жизнь, что и до плена. Христиане освобождали за выкуп одних пленников и обменивали других, но они редко продавали их на рабовладельческих рынках. Язычники, будучи более отсталыми экономически, нуждались в меньшем числе слуг и часто продавали своих пленников в рабство в другие страны, использовали их для человеческих жертвоприношений, женщин превращали в наложниц или домашних слуг. По свидетельствам крестоносцев, пленники, захваченные варварами, уже не считались людьми, с ними обращались как со скотом. Есть свидетельства того, как доведенные до отчаяния пленники бросались на своих мучителей, когда охрана была вынуждена ослаблять пригляд за ними, чтобы защититься от нападения рыцарей и ополченцев. Жестокие времена, жестокие поступки!
Вероятно, обе стороны начали осознавать, что некоторые из пленников уже переходят из рук в руки не по первому разу. Этим несчастным позволяли вернуться к своим родичам. Мы встречаемся с упоминанием, что на совете перед боем, когда обсуждались тактика и раздел добычи, прусские воины настаивали, что такие пленники не входят в их долю и не учитываются в дележе.
Должно быть, обе стороны пытались облегчить участь жертв таких набегов. Но даже тевтонские рыцари и их епископы не были настолько богаты, чтобы обеспечить новыми жилищами и наделами каждую обездоленную семью. Не существовало и бюрократического аппарата, способного вести записи, необходимые, чтобы воссоединить разлученные семьи или подтвердить личность, прошлые заслуги и так далее. Все это могли подтверждать только живые люди, при всем несовершенстве подобных свидетельств. Тевтонские рыцари часто переселяли своих пленников в деревни под руководством их наследственных родовых вождей и позволяли им пользоваться своим оружием.
Хотя эта политика часто бывала успешной в завоевании доверия населения, она была еще более успешной, если в войне побеждали крестоносцы. Когда удача от них отворачивалась, то все шло по-другому. Переселенные пруссы сохраняли возможность объединяться и восставать. Так как и у знати, и у простолюдинов были свои причины для мятежа, их нужно было лишь воодушевить и дать им шанс на успех. Когда Скуманд продемонстрировал, что орден не способен защитить свои, даже наиболее безопасные области, взбунтовались погезанцы. Восстание в этой давно усмиренной области к северу от Кульма оказалось очень неприятным сюрпризом для прусского магистра.
Мятежники добились быстрого и поразительного тактического успеха. Под предводительством бартийского вождя они захватили кастелянов Эльбинга и Христбурга, вероятное помощью какой-то уловки. Бартийский вождь, прославившийся своей жестокостью, превосходящей жестокость прочих вождей восстания, повесил священника и приказал убить оруженосца, пытаясь запугать пленников; возможно, он перебил бы и остальных, если бы какой-то оставшийся им верным прусс не освободил их от цепей и не помог бежать.
То, что восстание не распространилось дальше, было отчасти обусловлено осторожностью, которая смягчила ненависть местных жителей, отчасти трудами Теодорика, протектора Самландии, который поспешил назад из Германии, когда услышал эти новости. Как пишет, скорее всего пристрастно, Дусбург:
«Самландцы любили его, и он собрал их всех вместе, и говорил со всеми людьми, и убедил их избегнуть злой ошибки, что внушалась им дьяволом. И когда об этом стало известно жителям Натангии и Бармии, они отвратились ото зла, что сотворили вначале, и дали крепкую клятву, что будут верными братьям-рыцарям».
Единственным актом репрессий со стороны рыцарей была казнь многоженца, чьи жены засвидетельствовали против него. Напуганные восстанием рыцари были готовы видеть заговорщика в любом местном жителе, который продолжал придерживаться языческих обрядов, таких, например, как многоженство или сжигание умерших, поэтому для некоторых пруссов появилась реальная возможность сводить счеты с личными врагами, выдавая их за предателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49