– Записал. Бенедикт. Это все?
– Думаю, этого вполне достаточно.
– О'кей! Жди звонка. Но Джулиан…
– Да, сэр?
– Чем ты там занимаешься? Эти книги… Эти авторы… Неужели ты нашел…
– Не по этому телефону через коммутатор в гостинице. Да, возможно. Наконец-то!
– Боже мой, Боже мой!
– Я заканчиваю разговор, сэр. Пожалуйста, позвоните, как только сможете.
– Да, конечно, Джулиан, мальчик мой. Если ты хочешь дожить до моих лет, прошу тебя, действуй очень осторожно… Обещаешь?
Доку Дженкинсу, сидевшему в гостиной Лоры, было невероятно стыдно за себя. Он проанализировал свой поступок и не нашел никакого оправдания. Может быть кто-то другой попытался бы объяснить все рационалистически: дескать, это был врачебный осмотр, чисто профессиональный интерес. Но делом чести для Дженкинса было никогда не обманывать себя. Никакой медицинской необходимости снимать с Лоры одеяло не было. «Воспользовался преимуществом перед самим же усыпленной женщиной, – корил себя Док. – Это недостойно джентльмена и непростительно для врача. Стареющий маразматик… Последний всплеск мужского естества, подобно тому как вспыхивает свеча, прежде чем погаснуть? Может быть, и так. Но все равно это непростительно. Хотя бы потому, что уже несколько лет Лора нравится мне». У доктора родилось странное чувство некоего душевного родства с насильником в том смысле, что он теперь по крайней мере мог понять мотивацию его поступка. Ведь только несколько мгновений отделяли Дока от возможности самому совершить гнусность. Будь желание чуть сильнее, а воля слабее, он мог бы переступить запретную черту и удовлетворить свою похоть с этой и так уже пострадавшей женщиной. И это он – хороший муж и отец, уважаемый всеми целитель, один из столпов местного общества, добрый старый Док!
К дому подъехал Джулиан. Доктор с облегчением поднялся. Ему не терпелось поскорее исчезнуть из этого дома. Сможет ли он когда-нибудь взглянуть в лицо Лоре Кинсайд без угрызений совести? Как он теперь станет дотрагиваться до нее, осматривать, лечить? Может ли он в конце концов доверять самому себе? Он открыл дверь и впустил Джулиана.
– Она еще спит? – сразу же поинтересовался тот.
– Спала, когда я в последний раз заходил в спальню…
– Спасибо, что подменили меня, Док.
Зазвонил телефон.
– Это, наверное, меня, – объяснил Джулиан и снял трубку. На улице доктора пронзила невероятная мысль. А не он ли сам насильник?.. Вдруг на него находят минуты забвения… что, если это такое жуткое беспамятство… приступы шизофрении? Эти страхи мучили его по дороге к машине. Включая зажигание, он твердо ответил себе: «Нет, может быть, он и грязный старикашка, но насильником не был и быть не мог. Слишком много доказательств против. Где в таком случае пули? А временной расчет Джулиана?»
Док резко нажал на газ и помчался от дома Лоры Кинсайд.
Тем временем Джулиан закончил разговор и повесил трубку. Он старательно записал в блокнот все, что продиктовал его старый учитель, прочитал вслух и теперь изучал полученную информацию в деталях. Это вызывало у него смешанное чувство неуверенности и восторга. Он не узнал ничего такого, о чем не слышал бы раньше или, по крайней мере, не подозревал. Но собранные воедино факты позволили ему подтвердить гипотезу, возникшую в глубинах его сознания.
– Который час? – сонно спросила Лора.
Обернувшись, поскольку стоял спиной, он увидел ее в дверях. На ней была только прозрачная рубашка. Глаза отекли от долгого сна.
– Пора завтракать, – бодро ответил Джулиан, быстро запихивая в карман записную книжку. – Я хочу есть, а ты?
Она покачала головой.
– Я слышала звонок, кто это был?
– Это звонили мне. – Он подошел ближе к ней.
– Как себя чувствуешь, дорогая?
– Нормально… Пора собираться на работу…
– Ну, уж нет, только не это. Приказ Дока – полный покой, – твердо сказал Джулиан.
– Дневной выпуск…
– Один раз Биллу Картеру придется обойтись без вас. Бросив взгляд на ее одеяние, он поинтересовался:
– Тебе, наверное, холодно?
Она, кивнув, согласилась:
– Да, холодно.
Потом, посмотрев ему в глаза долгим пристальным взглядом, произнесла:
– Согрей меня, Джулиан, согрей поскорее…
Не отводя взгляда, Лора подошла к нему вплотную и прильнула.
У него вспыхнуло желание и охватило всего, распространяясь как огонь. Он взял ее лицо в свои ладони, и губы их слились. Быстро без слов, не тратя времени на нежности, они обхватили друг друга. Они не помнили, как очутились сначала в спальне, а потом оба, уже нагие, в кровати, брошенные сюда взрывом страсти, подталкиваемые пульсирующим, неугомонным потоком крови в теле каждого.
Позднее напомнил о себе голод. Облачаясь в халат, Лора спросила:
– Ты умеешь жарить яичницу?
– Если это надо…
– Надо. А я пока позвоню Биллу Картеру по поводу сегодняшней передовицы.
– Подробный отчет о нашем поистине чемпионском сражении в постели?
Лора швырнула в него подушку.
– Зверское нападение прошлой ночью на Мое Редакторское Величество. Такой заголовок поможет продать энное количество номеров дополнительно.
– Ты железная леди…
– Будем надеяться, что твоя яичница железной не будет.
– Яичница а ля Джулиан – железная? Ну нет, она будет такой же воздушной, как твоя обворожительная сорочка.
Джулиан поднял ее с пола и с удивлением обнаружил разрыв по шву. Это он в порыве страсти порвал прозрачное одеяние Лоры. Она рассмеялась…
Дневной выпуск «сигнала» разошелся мгновенно. Жители Галэна с жадностью читали сенсационный материал, хотя сам факт нападения на Лору и ниспосланное ей тяжелое испытание новостью не были. Все это уже не один час пережевывалось потрясенными городскими сплетниками. Лора позволила себе в материале несколько язвительных замечаний по поводу неэффективной работы людей шерифа. Это, естественно, не обрадовало Хэнка Валдена, хотя он был вынужден признать, что они не беспочвенны. Он также понимал и деловые интересы Лоры – надо было продать как можно больше номеров газеты.
Самым обеспокоенным человеком в городе в тот день был, наверное, Док Дженкинс. Когда изможденный послеобеденным обходом больных он вернулся вечером домой, его стали одолевать мрачные мысли. Он единственный осматривал женщин, подвергшихся нападению. И только он знал подлинные невероятные размеры орудия, служившего удовлетворению похоти.
Его беспокоил не на шутку и прилив собственной страсти в спальне у Лоры. Угрызения совести по-прежнему мучили его, будто бы он совершил нечто ужасно постыдное. Как холодный лунный свет сквозь туман, пробивался через этот ворох мыслей страх за собственную дочь – и она могла стать приманкой для насильника. Вконец измотанный, он наконец улегся в постель рядом с женой. Док уже не мог видеть, что происходило за окном комнаты дочери. В это время прямо к окну Дженни кто-то карабкался по ветке перечного дерева.

15

… – Четверть оборота для начала, милорд, – оповещает палач инквизитора и видит его согласный кивок.
Палач берется за рычаг и с мастерской неторопливостью поворачивает его так, что скрип достигает ушей жертвы. Машина скрипит вовсе не потому, что нет масла смазать ее. Звук этот специально рассчитан на то, чтобы заставить страдать разум жертвы, а это еще пострашнее, чем мучения тела.
Сначала она ощущает это в лодыжках и запястьях – ужасное перетягивание каната, которое обещает отделить стопы от ног, а кисти от рук. В эти страшные мгновения пот проступает из каждой поры. Она чувствует, как он течет по всему ее растянутому телу: по голове, ладоням, ступням, спине, между ягодицами и грудями, пробивается мимо пупка к рыжеватому островку внизу. Крик вырывается из ее широко раскрытого пересохшего рта. Палач со знанием дела подносит ей прямо к губам ковш с водой. Это не жест сострадания. Это профессиональный прием. На заре его карьеры обезвоживание чересчур скоро отнимало у него жертвы.
– Пей, пей сколько сможешь, – говорит он ей. – Мы не можем позволить тебе умереть слишком быстро…
Инквизитор, подождав, пока прошел первый шок от пытки, наклоняется над ней и произносит:
– Избавь себя от мучений, подтверди, что раньше уже рассказали другие женщины. Твой любовник имел тебя через зад… или ты брала в рот его…

16

Четко различаемая на фоне луны фигура сжалась на ветке дерева как раз напротив окна Дженни. Девушка заметила ее из кровати, и у нее перехватило дыхание. Она натянула на себя одеяло. Окно было закрыто. Но разве не говорилось в газете, что напавший на Лору ворвался как раз через запертое окно? Темная фигура протянула руку и постучала по стеклу. Дженни окаменела не в состоянии ни пошевелиться, ни закричать. Через секунду раздался более настойчивый стук.
– Дженни!
Она узнала голос:
– Тим?
Со вздохом облегчения, однако без напускной досады, она спустила с кровати босые ноги. На цыпочках подошла к окну. На ней была только коротенькая рубашка.
– Что случилось, Тим?
– Тише, – предупредил он.
– Это не самое лучшее время для визитов, – зашептала она, – лазишь по деревьям, как обезьяна…
– Мне позарез с кем-нибудь нужно поговорить, – сказал он тихо, – но кроме тебя не с кем. Кажется, я схожу с ума. Можно войти?
Ее переполнило сочувствие.
– О, Тим, конечно!
Он влез в окно.
– Прости за эти проделки, но я знал, что твои родители уже лягут спать. К тому же не хотелось их сегодня видеть. Мне была нужна только ты…
– Что у тебя с рукой?
– Пустяки. Потом как-нибудь расскажу.
Они обнялись и поцеловались. Без дальнейших церемоний Дженни сняла через голову рубашку и бросила ее на стоящий рядом стул. Взяв Тима за руку, она подвела его к постели…
Потом они лежали рядом, укрывшись простыней, и тихо разговаривали.
– Я рада, что ты решился залезть на это дерево, как обезьяна, – сказала она.
– Я тоже, – чмокнул ее Тим. – Это было здорово и с каждым разом становится все лучше. Но я правда пришел не за этим. Только поговорить…
– Ну так говори.
– Как же я мог говорить во время этого…
– А что, голова работает только в одном направлении? Ладно, я буду примерной девочкой. Давай выкладывай.
Он начал рассказывать ей о визите Хэнка и Клема и о той странной вещи, которую поведала ему тетка после их ухода.
– Но это же чепуха, Тим, – возразила Дженни. – Кто же может получить шесть пуль без всяких видимых последствий?
– Кто не от мира сего – это ее слова.
– Это не ты сумасшедший, а твоя тетушка.
– Но беда в том, что она почти заставила меня поверить в ее бредовую болтовню, – сказал Тим. – Когда я хотел уточнить, что же все-таки она имеет в виду, тетка заявила: «Тимоти, сходи в кабинет и открой старый секретер. Вот ключ. Там ты найдешь старые семейные реликвии. Старый нож и книгу, большую книгу. Принеси их мне сюда».
Тим, все еще в пижамных брюках, взяв у тетки ключ, отправился в кабинет дома Галэнов и открыл темный секретер. Нож был легкий, а вот книга большая и тяжелая. Он принес оба предмета в гостиную, положил на журнальный столик.
– Что это? – спросил он.
– Я думаю, часть твоего наследства, – ответила Агата, – со стороны твоей матери.
– Эта книга, мне сдается, знакома. По-моему, в детстве я перелистывал ее часами и рассматривал картинки. Помнишь, как ты заперла меня в подвале в наказание за что-то? И кинжал я тоже вроде бы держал в руках.
– Несомненно. Я уверена, что тебе не велели шарить по старым коробкам и ящикам в подвале. Но ты не послушался. Ты вообще никогда не слушался.
– Что это за книга? Что ты хочешь этим сказать?
– Эта книга очень старинная, – начала Агата, – никто не знает, сколько ей лет. Я слышала, что она очень ценная. Может быть, такая же ценная, как первое издание Шекспира. Она принадлежала твоей матери, а перешла к ней от ее матери. Большая часть написана на латыни. Но кое-какие страницы на неизвестном языке – языке Богов зари. Твоя мать умела читать эти письмена.
Тим потрогал пергамент переплета. Он был холодным и гладким.
– Человеческая кожа, – сказала Агата, – по крайней мере так заявляла твоя мать.
Тим отдернул руку, словно обжегся.
– Кожа женщины, – добавила тетка, – казненной за колдовство в Европе в средние века. Эта кожа с ее спины и живота, аккуратно снятая, пока она еще была жива. Для палача это было верхом наслаждения. Твоя мать говорила, что колдуний было шестеро. Одну за другой их ломали на дыбе, чтобы заставить сознаться, и они сознавались. Лучше бы они умерли молча. Признания несчастных обрекали их на еще более мучительную смерть. С каждой публично спустили шкуру как с угря – с головы до пят. Потом всех шестерых поместили в чан с рассолом, который доходил до шеи. Ты знаешь, как жжет соленая вода, даже если у тебя маленькая царапинка. Можешь представить, каково было им с содранной кожей. Как в кислоте. Наконец под чаном развели огонь, и они медленно варились, пока не умерли. Крики из чана были слышны за милю. Не очень все это приятно, но, без сомнения, они заслужили такую кару. История утверждает, что была и седьмая колдунья, но она сбежала, ее кто-то снял с дыбы…
– Ты что-то сказала, как это… о Богах зари? – прервал ее Тим.
– Так их называла твоя мать. Существа старше человеческого рода. Дарвинисты, конечно, насмехаются над подобными утверждениями. Но эти еретики вообще насмехаются над многим. Твоя мать знала стихотворение в переводе с древнего языка.
Агата закрыла глаза, пытаясь вспомнить слова, и медленно нараспев начала декламировать:

Они были грешны, темны, холодны,
Боги, управлявшие зарей,
Когда Человек был юн, а они были стары,
Они и их проклятое отродье…

Она открыла глаза:
– Это есть где-то в книге, в оригинале.
Тим преодолел свой страх к пергаменту из человеческой кожи и поднял массивный том. Он открыл его наугад, обнаружив несколько мест, где листы были грубо вырваны. Остаюсь лишь корешки. Эти странные пропуски он тоже помнил с детских лет.
– Это сделал твой отец, – произнесла Агата. – Он говорил, что там были вещи, которые не должен видеть человеческий глаз.
– Если он так считал, – спросил Тим, – почему он вообще не сжег эту книгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28