Джулиан тоже пришел. Но он скромно стоял поодаль, так как не знал ни покойных, ни членов их семей. Рядом с ним была Лора.
Перед тем как перейти к отпеванию каждой из трех усопших, преподобный Китон произнес несколько общих слов.
– Мы собрались сегодня в печали и шоке, – сказал он, – чтобы оплакать потерю трех наших возлюбленных сестер. В печали и шоке, но не в злобе, потому что наша вера запрещает нам это. И тем не менее мы были бы бесчеловечны, если бы не чувствовали глубокой ярости по поводу того, как несвоевременно и жестоко они ушли из жизни. Кто здесь среди нас настолько образцовый христианин, чтобы не испытывать гнева и ненависти к человеку, который в угоду своей похоти так жестоко отнял их жизни? Но как велит вера, мы должны молиться и за его прощение. Это очень сложный комплекс чувств, друзья мои. Может быть, никто лучше меня не ощущает этого. Мы хотели бы проклясть его, отправить его душу в ад. Но мы не имеем права на месть. Мы обязаны простить его, как был бы он прощен нашим Спасителем.
В тумане черты угловатого лица преподобного Китона, похожего на маску черепа, сглаживались. Он обвел взглядом собравшихся и повторил:
– Мы должны простить его. – Потом открыл Библию и продолжил: – В книге Иова написаны слова, которые если и не утешат нас в этот час, то выражают то темное, противоречивое чувство, которое владеет нами, нашими сердцами: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок он выходит и опадает, убегает как тень…»
Голос святого отца стал громче и был похож на звук хлыста. Джулиана поразило странное значение библейских слов: «И сказал я тлену – ты мой отец, а червю – ты моя мать и сестра». На глазах преподобного опять заблестели слезы, он закрыл книгу и хрипло пробормотал:
– Помолимся! О, Господи! Отведи горечь и ненависть от наших сердец и помоги нам, чтобы могли мы отдаться во власть твою. Христа ради, дай нам понять пути твои. Аминь.
– Аминь, – эхом, приглушенным туманом, повторили собравшиеся.
Лора отошла от Джулиана поговорить с Тимом:
– Я сегодня закрыла редакцию. Так что можешь не приходить. А твоей тети здесь нет?
– Она плохо себя чувствует, – ответил Тим.
Лора вернулась к Джулиану. Преподобный Китон начал отходную молитву Аните Грант. Тим не слушал. В его голове сказанные священником слова превратились в странную фразу «тлен – ты моя мать».
«Мы хотели бы проклясть его, отправить его душу в ад», – звучали вновь и вновь в его ушах слова священника. Тим всей кожей чувствовал, что, говоря это, Китон глядел прямо на него, а разве не ему были адресованы слова о ненависти и гневе к «человеку, который в угоду своей похоти так жестоко отнял их жизни».
Сколько он помнил себя, столько же помнил и бесконечные рассуждения тетки о его, якобы испорченной крови. Она отравляла его жизнь рассуждениями о злой матери Тима. Впрочем, он никогда ей не верил. Он был еще совсем маленьким, когда мать умерла. И тем не менее он помнил ее нежной женщиной, с мягкими руками, спокойным голосом. Она ласково целовала его и утешала, если случались с ним обычные детские несчастья.
Но что, если рассказы тети были все же правдой? Если его мать была злым гением, произошла от женщины, которая связалась с нечеловеческим существом?
Женщина на дыбе: это лишь кошмар или все же генетическое воспоминание о его предках? Этот монстр с жуткими глазами и вызывающим членом? Может, и это существо было его предком?
От ненастья и волнения он продрог до костей и кутался в плащ. Голос священника все еще звучал. «Нет», – сказал себе Тим. Представления его тети о зле были смесью наивных суеверий, ревности и невежества. «Отвратительные обряды» и «бесовские» действия, которые она приписывала всегда его матери, наверняка на самом деле были чем-то другим. Он понял это только в последние месяцы. Разозлившись на то, что Агата постоянно поливает грязью его мать, Тим не так давно потребовал от нее конкретных примеров, свидетельствующих о деградации, как называла это тетя, покойной. Агата пыталась уйти от прямых ответов, но Тим настаивал. И, наконец, она сказала:
– Ну хорошо. Меня тошнит, когда я думаю об этом. Ни один порядочный человек не стал бы говорить об этом. И уж, конечно, не тетке описывать это своему племяннику. Но ты меня вынуждаешь, так слушай. Давно, когда ты еще не родился и когда твои родители жили здесь, однажды вечером я решила поговорить с твоим отцом наедине. Я выбрала время, когда твоя мать, как мне казалось, находилась в гостях – у нее было очень много друзей, у хорошеньких женщин всегда так. Я пошла в комнату Мэтью и открыла дверь… – Агата замолчала и отвернулась от Тима. – Как бы это сказать? Она не была в гостях. Она была с ним. Они были так заняты друг другом, что даже не заметили меня. Я тотчас же прикрыла дверь. В комнате было почти темно, горела лишь одна лампочка. Они никогда не узнали, что я видела их грязный ритуал. – Последние слова из своего разоблачения тетя выпалила на одном дыхании, – она была голая. И он тоже. Он сидел в кресле, и эта женщина… стояла перед ним на коленях… и делала это… такая гнусность… разврат… Я не могу говорить. И, Господи, прости его, он наслаждался этим. Она его развратила, затащила в свое болото…
Ее рассказ развеселил Тима. Он с облегчением рассмеялся, и Агата пришла в ужас от его хохота. Проявление нежности, подарок жены мужу, любовная награда, которую бы Дженни не задумываясь преподнесла Тиму, была извращена в воображении тети и преувеличена до титула «ритуалы», которые Агата так часто и мрачно вспоминала. Наконец все стало ясно. И это только сделало мать ближе и человечней для него.
Преподобный Китон продолжал отходную, но мысли Тима все еще были заняты другим.
«И все же, – повторял он себе в смущении, – кое-что в рассуждениях тети может быть и правдой. То, что мнимая постыдная тайна оказалась невинной любовной сценой, само по себе еще не доказывало, что его мать не совершала других грехов».
Тим дождался окончания всех трех церемоний. Когда церковный двор опустел, он в одиночестве зашагал вдоль укрытых туманом надгробий. Наконец нашел то, что искал.
«Кейт Довер Галэн. Любимой жене и матери».
Тим опустился на колени у могилы. Дотронулся до камня, погладил его, прижался щекой к холодной шершавой поверхности, с благоволением поцеловал его. На глаза навернулись слезы. «Мама, – произнес он, – скажи мне, что делать». И в то же мгновение, как монета в щель автомата, ему в голову буквально проскочила мысль. Теперь он точно знал, как поступить.

26

План Джулиана осуществился в субботу, после похорон.
– Не рассказывайте Хэнку Валдену больше того, что ему нужно знать в интересах расследования, – посоветовал Док. – Просто скажите, что у вас есть план, как выкурить этого насильника, и опишите детали. Но только не вздумайте посвящать шерифа… в вашу теорию ИНКУБА. Вы его потрясете. Он решит, что у вас не все дома, и перестанет слушать дальше. Хэнк не дурак, но навряд ли способен все это воспринять. Впрочем, как и я…
Джулиан последовал совету доктора, когда они встретились с Хэнком и Клемом в офисе шерифа. Он обрисовал свой план достаточно практически:
– Мы никогда не знаем, где произойдет очередной удар. Поэтому и не готовы к нему. Я предлагаю точно очертить место нового преступления.
– Каким образом? – бросил лаконично Хэнк.
– Надо собрать женщин Галэна вместе. Каждую женщину и каждую девушку, буквально всех лиц женского пола, и запереть их в одном месте.
– В нашей крошечной тюрьме они все не поместятся. Где вы найдете такое большое помещение? – спросил Клем.
– Я уже нашел его, – ответил Джулиан. – Это общежитие Галэнского колледжа. Сейчас летние каникулы, и оба здания – мужское и женское – пустуют. В вашем маленьком городке не так уж много женщин. Там будет достаточно места для них, если расселить по два или даже по три человека.
– Продолжайте, – попросил Хэнк.
– Мы даем им недельный запас еды. Конечно, увеселений у них там не будет, но перекантоваться семь дней все же можно. Необходимо все окна забить, а двери загородить и забаррикадировать изнутри Только сами женщины смогут открыть их. Никакой возможности сделать это снаружи не будет. И мы попросим их не отпирать никому: ни собственным мужьям, ни отцам, ни братьям. Повторяю, никому. Связь с внешним миром только по телефону. А вокруг общежитий мы выставим круглосуточную вооруженную охрану. Вот и все.
Клем застенчиво улыбнулся:
– В городе в течение недели будет множество разочарованных мужчин и женщин, – хмыкнул он.
– Заткнись, Клем, – рыкнул шериф.
– Клем прав, – подтвердил Джулиан. – Как раз на это я и рассчитываю. Больше всех будет огорчен преступник. Ненасытные чудовищные сексуальные запросы принудят его искать способ их удовлетворения. А женщины будут только в общежитиях. Он начнет метаться. Попытается проникнуть в колледж. Вот тут-то мы его и схватим.
Хэнк медленно кивнул:
– Мне это нравится. Но ради приличия надо посоветоваться с Джо. Как-никак он мэр. Думаю, что согласится. Со стороны дам может, конечно, возникнуть сопротивление, как и со стороны некоторых мужчин. Но вряд ли это выльется в скандал.
– Действовать надо быстро, – сказал Джулиан, – преступник нападает только под покровом темноты, поэтому еще засветло женщины должны быть надежно спрятаны. И других дел достаточно.
– Предстоит побывать практически в каждом доме Галэна, – заметил Хэнк.
Док подчеркнул:
– Пускай из магазинов везут еду прямо в общежития.
Клем добавил:
– И еще электроплитки и обогреватели.
– О плотниках не забудьте, окна уже можно заколачивать, – сказал Джулиан.
Хэнк поднялся первым:
– Так что же мы здесь рассиживаемся, пора за дело!
На то, чтобы грубо, но достаточно прочно обнести «загон» ограждением, у мужчин ушло полдня. Но к закату работу завершили. Как Хэнк и предсказывал, были возражения против подобного плана. Но в конце концов наотрез отказалась отправиться в общежитие только одна Агата Галэн.
Я родилась в этом доме, – заявила она, – и не провела с того дня ни одной ночи под чужой крышей.
Чтобы не делать исключения, проблему ее заточения решили по-другому. Тим на неделю переехал в гостиницу, а двери и окна в доме Галэнов заколотили и укрепили. У дверей поставили новоиспеченного вооруженного охранника – Чарли Прескотта. В смене было еще три человека.
Джулиан по секрету шепнул Доку:
– Мисс Галэн, пожалуй, будет в безопасности и без всех этих предосторожностей. Кажется, ИНКУБ обладает инстинктом на женщин только детородного возраста.
Док возразил:
– Известно, что другие насильники нападают на любую юбку – и на старух, и на детей. Думаю, существо, которое мы ищем, способно улавливать аромат зрелости. Все его жертвы не старше сорока и не моложе шестнадцати.
Женщин Галэна разделили на две равные группы и расселили в общежитиях колледжа. Каждая группа выбрала своего лидера, или, как быстро придумали титул, «мать берлоги». Жена священника, слывшая незаурядным организатором, стала лидером в женском общежитии. Лора Кинсайд, у которой в округе была репутация деловой, «матерью» группы, занявшей мужское общежитие.
Незадолго до того как прекрасная половина Галэна замкнулась в своем «мире без мужчин», Джулиан, стоя с Лорой возле общежития, спросил ее:
– Ну и как они это воспринимают?
– Некоторые как турпоход или вечеринку в пижамах, пока ничего, но, конечно, начнут нервничать, когда соскучатся по своим мужьям и приятелям. – Лора надула губы: – А у нас с тобой так хорошо все складывалось…
– Воздержание укрепляет сердечную привязанность, – отчеканил он.
– Ко времени выхода отсюда моя привязанность разовьется до такой степени, что я стану кандидатом для смирительной рубашки.
– Я буду рядом с набором доктора Траска от всех женских болезней, – успокоил он ее и поцеловал: – Есть еще жалобы?
Лора кивнула головой:
– Некоторым моим девочкам не очень-то нравится, что их поселили в мужском общежитии. Но, надеюсь, привыкнут.
– А что плохого в мужском общежитии? – не понял он.
– Туалетов не хватает, – объяснила она. – А эти штуки на стенах не очень удобны.
Марту Дженкинс и Дженни включили в группу Лоры. Они стояли на улице, давая последние наставления доктору.
– Твои чистые носки, – сказала Марта, – в правом верхнем ящике. Из нижнего не бери. Их надо штопать. Ты думаешь, что справишься с новой кофеваркой?
– Я отказываюсь связываться с ней, буду пить растворимый.
– Ты же терпеть его не можешь!
– Ну тогда нарушу пост в гостинице, пока вас не выпустят.
– Папа, – обратилась Дженни, – пожалуйста, не забывай кормить Квинни.
– Не беспокойся, детка, эта проклятая черепаха нас всех переживет.
Пока Марта ворковала с Доком, Дженни переключилась на Тима, который вертелся рядом. Он держал в руках маленькую холщовую сумочку и большой завернутый в бумагу сверток.
– Что это, десятифунтовая коробка шоколада для меня? – игриво поинтересовалась Дженни.
– Ни в коем случае, – ответил он, – я не хочу, чтобы ты вышла через неделю из этого заточения вся в прыщах.
– Ты будешь по мне скучать? – спросила она, приглаживая волосы.
– Нет, черт возьми.
– Врун.
– Если уж очень соскучусь, – сказал Тим, – несмотря ни на что ворвусь туда для короткого визита.
Дженни нахмурилась:
– Не надо так шутить. Мне пора идти.
Они поцеловались.
– Я тебе позвоню, – пообещал Тим и зашагал по направлению к гостинице.
В мужское общежитие определили и недавно потерявшую дочь Элен Китон. С красными и опухшими от слез глазами муж Бен и сын Поль проводили Элен до самых дверей.
– Мне трудно оставлять тебя одного в такое время. Мне необходимо находиться с тобой, Бен.
– Но я ведь один не буду, – успокоил ее Бен, – Поль поживет со мной.
– С нами все будет в порядке, мам, – сказал Поль. – Не беспокойся о нас.
– Тебе пора возвращаться, сынок, – напомнила она. – Нельзя пропускать столько занятий.
– Я тоже говорил ему об этом, – добавил Бен.
Но Поль отрицательно покачал головой.
– Я с папой буду ждать тебя дома, – твердо произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28