На грязных щеках две светлые полоски от слез. Притвора Налим мог в любой момент выжать из себя горючую слезу. И голос у него менялся: становился плаксивым и тонким.
— Товарищ милиционер! — выпалил Ратмир. Там у седьмого вагона бандиты проводника зарезали!..
Высокий милиционер и синей форме и с кобурой на боку, из которой выглядывала рукоятка нагана, отскочил от печки, будто обжегшись. Поспешно продевая длинные руки в рукава шинели, спросил:
— Запомнил в лицо?
— Ряшка — во! — сделал округлое движение руками Ратмир. — Как пырнет финкой в живот…
— Не уйдет! — пробормотал милиционер, расстегивая кобуру.
Ратмир первым выскочил из комнаты, милиционер — за ним. Остановившись, повернул ключ в двери.
— Ой, что там делается!.. — повернувшись к нему, закричал Ратмир. — Еще, кажется, кого-то…
Милиционер, топоча сапогами, без фуражки выскочил на перрон и кинулся к седьмому вагону, который был почти в самом конце. Порядок номеров вагонов не соблюдался. На бегу участковый доставал из кобуры наган. Как Ратмир и предполагал, милиционер не вытащил ключ из двери. Немедля мальчишка освободил Степку. Пробежав на другую сторону вокзала, они, прыгая через обледеневшие шпалы, помчались к товарняку, стоявшему на запасном пути. Из теплушки выглядывал Володька и махал им рукой.
— Правда проводника пришили? — на ходу спросил запыхавшийся Степка.
— Тебя самого когда-нибудь пришьют, — ответил Ратмир.
— Такая у нас опасная работенка… — ухмыльнулся Налим, и подбитый глаз его зловеще блеснул.
— Не нравится мне все это, — сказал Ратмир.
Станцию Мураши покинули ночью. Опять была давка у вагонов, ругань, крики, визг женщин. В этой сумятице охотились разные поездные воришки. Они бритвами, зажатыми между пальцами, вспарывали мешки и выхватывали оттуда все, что под руку попадется. Впрочем, воры были опытные и на ощупь сразу определяли, что в мешках.
Мальчишки вскочили на обледенелую подножку, на ходу с другой стороны трехгранником открыли тяжелую заиндевелую дверь в тамбур. Оттуда проникли в душный переполненный вагон, гудящий, как растревоженный улей. Люди неохотно теснились на сиденьях, давая место новым пассажирам. Верхние полки были заняты, под нижними сиденьями, где не стояли вещи, можно еще было пристроиться. Правда, мало радости нюхать пыль и видеть перед самым носом чужие валенки и сапоги, но зато тепло было и можно вытянуться, а это все лучше, чем сидеть скорчившись в проходе и держаться за привязанный лямками к руке или ноге мешок с добром. Когда кто-нибудь с трудом пробирался в туалет, в проходе шелестел ропот обеспокоенных пассажиров.
Ратмир и Володька устроились на полу под нижними сиденьями. Под головы положили тощие мешки. Расслабленное тело ощущало вибрацию вагона, совсем близко звонко щелкали колеса на стыках рельс. Тоненько дребезжала какая-то железяка. В вагоне было сумрачно. Керосиновая лампа, вставленная в фонарь над проходом, освещала весь полудремлющий вагон.
С другой стороны подполз к ним Налим. Глаза возбужденно блестят, одна скула вспухла, на лбу ссадина.
— Она в следующем вагоне, — зашептал Степка. — Я ее сразу приметил.
— Кто она? — спросил Ратмир.
— Та тетка, что золотишком промышляла на толчке, — напомнил Налим. — Устроилась на лавке у самого выхода. Выманить бы ее в тамбур.
— Ты же Налим, — тихонько хмыкнул Володька. — Заползи ей в грудя и конфискуй драгоценности…
— Там еще крутится в тамбуре какой-то лоб, — озабоченно заметил Налим. — Не опередил бы он нас?
— Я больше в эти игры не играю, — сказал Ратмир, отвернулся и даже закрыл глаза.
— Она же, ясное дело, спекулянтка! — горячо зашептал Степка. — Видел, как на барахолке обдирала людей? За банку меда — золотые серьги! Я не я, если ее не пощупаю… Добра-то сколько!
— Близок локоть, да не укусишь, — шепотом отвечал ему Володька. — Не выйдет она в тамбур. Чего ей там делать? Да еще с золотом за пазухой?
— Я покараулю, — сказал Налим и, вытирая телогрейкой вагонную пыль с пола, дал задний ход.
Глухой ночью он растолкал их.
— Приехали, — шептал он. — Станция Березай, а ну-ка, шпана, вылезай!
Было тихо. Не слышно перестука колес. Лампа в вагоне чуть светилась. Стекло от копоти почернело. Люди, притулившись друг к дружке, спали. Сквозь замороженные окна багрово светили неясные огни. Мимо, пыхтя и отдуваясь, прошел отцепленный паровоз. Жарко полыхнула топка. Значит, станция узловая, раз локомотив меняют.
Протирая слипшиеся глаза и зевая, Ратмир и Володька пробрались через спящих в проходе к выходу. Налим уже ждал их в тамбуре. После душного вагона в ноздри резко ударило морозной свежестью. Почему-то не видно людей, штурмующих вагоны, лишь бродят вдоль состава черные смазчики с железными прутьями и длинноносыми масленками. Поднимают крышки букс и заливают мазут. Из конца в конец разноголосо хлопают крышки букс, на втором пути тоненько свистит паром паровоз. Возле него — гора угля. Где-то неподалеку журчит из шланга вода, звякает рельс, будто по нему ударяют молотком.
— Она туда пошла! — кивнул в сторону путей Степка. — А за ней два хмыря…
— Она? — тупо взглянул на него Ратмир. Спросонья он еще туго соображал.
— Был один, а теперь их двое, — рассуждал Налим. — Ясное дело, майданщики следили за ней.
— Ну ее к черту! — остановился Ратмир. — Что за станция?
— Шахунья, — ответил Степка. — Я слышал, железнодорожники говорили, что поезд до утра будет стоять.
— Я пойду на вокзал, — сказал Ратмир. — Спать хочется.
— Дай хоть пушку-то, попугать? — попросил Налим.
— Вооруженное нападение с целью грабежа… Ты знаешь, что за это бывает?
— Пойдем, — махнул рукой Степка, и они с Володькой скрылись в тени длинного деревянного строения, напоминающего склад. Еще какое-то время скрипели на снегу их башмаки, потом стало тихо.
Ратмир не пошел на вокзал. Остановившись у одинокого пассажирского вагона, стоявшего в тупике, достал из кармана кожаный кисет с махоркой и аккуратно сложенными газетными листками, бензиновую зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы, и, свернув цигарку, закурил. Крепкий дым обжег горло, мальчишка закашлялся. Курить он еще по настоящему не научился, да, признаться, это дело ему не очень то нравилось. А Володька Грошев и Налим смолили вовсю. Наверное, чтобы не отставать от компании, начал баловаться и Ратмир. Первое время крошки махорки прилипали к губам, горчило от дыма в горле, а потом он научился сворачивать самокрутки профессионально, но похвастаться желтыми пальцами, как Налим, не мог. Курил редко и неохотно.
Мороз был приличный. Далекие звезды, казалось, кто-то укутал в комочки желто-розовой ваты. Звезд было много, но ярко сверкал лишь ковш Большой Медведицы.
Услышав пронзительный женский крик, Ратмир поперхнулся дымом и, швырнув окурок в снег, опрометью кинулся в ту сторону. Он перемахнул через одну пару путей, другую, проскочил под вагонами товарняка и выскочил на пустошь. Ни домов, ни деревьев. Там, впереди, в белой морозной пелене шевелились фигуры людей. Крик перешел в хрипение и оборвался. На ходу расстегнув ватник, Ратмир выхватил из-под шерстяного дырявого свитера, подпоясанного ремнем, нагревшийся пистолет, щелкнул предохранителем. От тени, отбрасываемой каким-то приземистым без окон строением, прижавшимся к путям, отделилась высокая фигура и нелепо замахала руками.
— Тетку зарезали! — приглушенно крикнул Володька Грошев, поравнявшись с Ратмиром.
Тот пробежал мимо, даже не взглянув на него. Неподалеку от узкой протоптанной в снегу тропинки он увидел лежащую на спине женщину и двоих в темных длинных пальто, согнувшихся над ней. Третий маячил в стороне, очевидно опасаясь подойти ближе.
Это был Налим. Он что-то говорил бандитам, но Ратмир толком не понял. Голос у Степки был умоляющий, просительный.
Один из парней в пальто торопливо обыскивал неподвижно лежащую женщину; когда он ее перевернул, раненая застонала… Дальше все произошло в считанные секунды: бросив взгляд на замолчавшего Налима — тот смотрел на Ратмира, — бандит резко обернулся.
— Атанда! — негромко крикнул он.
Второй, шаривший у женщины за пазухой, вскочил на ноги и тоже повернулся к мальчишке. В следующее мгновение что-то просвистело у самого уха Ратмира. Бандит бросил в него финку. Она зарылась в снег далеко за спиной Ратмира. Второй бандит шел на него с опущенной финкой в руке. Запомнилась черная челка из-под меховой шапки, бледная полоска узких губ и две круглые льдинки вместо глаз.
— Свои, братцы! — истерично вскрикнул Налим. — Убери, паря, пику!
— Рыба, заткни пасть фраеру, а я этого гаденыша сделаю, — не спуская неподвижного взгляда с мальчишки, негромко сказал бандит с черной челкой.
Ратмир ожидал, что парень поднимет руку — и тогда он выстрелит, но бандит не стал взмахивать финкой — он выбросил руку вперед, намереваясь снизу вверх ударить в живот, Ратмир резко отшатнулся и почувствовал, что теряет опору. Уже падая назад, он навскидку выстрелил в заслонившую небо фигуру. В сверкнувшей вспышке он увидел свою подпрыгнувшую вверх руку с пистолетом. Извернувшись в воздухе, он упал на бок, тут же вскочил и увидел совсем близко лежащего в снегу человека. Шапка его откатилась в сторону, лицо зарылось в снег. И было оно такое же белое. В вытянутой вперед руке синевато блестела финка.
Второй бандит, по кличке Рыба, петляя на снегу как заяц, убегал в сторону складских помещений, смутно вырисовывающихся вдали.
— Капут налетчику, — услышал Ратмир голос подошедшего Налима. — Видно, пульку, ясное дело, прямо в сердце послал.
Ратмир взглянул на уменьшающуюся во тьме фигуру второго бандита. Если хорошенько прицелиться, можно и этого срезать… Но стрелять больше не стал. Бросив тревожный взгляд на станцию, что виднелась за черными неподвижными составами, сказал:
— Надо сматываться.
— А что, если эти мальчики из банды Леньки Золотого Зуба? — потерянно сказал Степка. — Они нас и под землей сыщут…
Ни крик женщины, ни выстрел не привлекли внимания людей. В такой поздний час никого на улице не видно. На вокзале могли ничего не услышать, а и услышали, так вряд ли бросились бы на помощь.
Время было тревожное: распоясались воры и бандиты. До поселка, в который направлялась с поезда женщина, было километра два. Зачем она пошла туда ночью? Не могла подождать рассвета? Утром вряд ли решились бы на нее напасть.
Ратмир спрятал пистолет, бросил взгляд на два распростершихся на снегу тела и молча зашагал к станции. Где-то далеко гукнул локомотив, а немного погодя послышался протяжный стон.
— Бежим! — толкнул его в бок Налим.
— А она? — кивнул в сторону лежащей женщины Ратмир.
— Оклемается, — махнул рукой тот.
— Нельзя так, — сказал Ратмир. — Замерзнет.
— Не на себе же ее потащим? — Налим явно нервничал, все время озирался. — Я видел, он ее финкой в плечо.
— На первом же поезде нарезаем отсюда, — сказал Ратмир подошедшему к нему Володьке. — Все равно в какую сторону!
— Я думал, он тебя… — зябко передернув плечами и не попадая зубом на зуб, проговорил Володька.
— От страха-то зубами стучишь? — в упор посмотрел на него злыми глазами Ратмир. — Ни вора из тебя, Володька, не получится, ни бандита! Придется завязывать с этим делом.
— А ты? — взглянул на него приятель.
— Я уже завязал.
— А человека убил…
— Не человека, — поправил Ратмир. — Убийцу! Или он меня, или я его. Туда ему, гадине, и дорога… Жалею, что второго не успел…
— Что теперь будет-то? — растерянно произнес Грошев.
— Что будет? — недобро глянул ему в глаза Ратмир.
— Эти… — кивнул Володька в сторону вокзала. Убьют они нас… Укокошат!
— А-а, туда нам и дорога! — вырвалось у Ратмира. Он неожиданно сильно хлопнул приятеля по плечу. — К чертям собачьим бандитов! И всю эту собачью голодную и холодную жизнь! Да разве это жизнь, Вовка? Хватит! Наелись…
— Я с тобой, Шайтан, — вспомнив старую кличку приятеля, сказал Володька. И в голосе его прозвучали уважительные нотки.
Над синим лесом фейерверком взлетел сноп искр, немного погодя — второй, третий… Гулко рявкнул паровоз.
— Пассажирский! — обрадовался Ратмир, заметив тускло светящиеся квадраты окон.
— Налим! — осторожно позвал Володька, вглядываясь в ночь, но никто не отозвался.
— Домой! — сказал Ратмир. — Погуляли и хватит.
— Где теперь наш дом? — с грустью спросил Володька. — Нет у нас никакого дома. И будет ли?
— Так не бывает, — задумчиво сказал Ратмир, глядя, как вагоны замедляют свой бег. — У каждого человека должен быть свой дом. Как же иначе?
— Хорошо бы, — покорно согласился Володька, хотя оптимизма приятеля совсем не разделял.
На станции Ратмир подошел к железнодорожнику с сундучком, наверное, машинисту, и сказал:
— Дяденька, вон там за сараем тетенька раненая лежит, бандиты ее…
— Что делается на белом свете! — покачал головой железнодорожник. Грабят в вагонах, режут людей на путях…
— Куда милиция смотрит, — притворно возмутился Грошев.
— У нас тут всего один милиционер, и тот язвой желудка мается, а ворья разного, как мошки, развелось… Давил бы их, мразь!
Ратмир посмотрел на Грошева, лицо его скривилось, как от зубной боли.
— Жрать нечего, вот и воруют, — пробормотал он.
— Ох, не скажи, парень! — возразил железнодорожник. — Честный человек пойдет работать, а воруют отбросы всякие… Вот вы вроде бы ребята хорошие, а чего ж за женщину не вступились?
— Они же бандиты! — сказал Володька. — Пырнет ножом — и загремишь прямо в рай…
— Вот почему и ворье расплодилось, что многие так же, как ты, рассуждают! Эх, да что говорить… — Он остановил мужчину в замасленном полушубке: — Сидоров, пошли сходим за рыбный склад — там, говорят, женщину ранили…
Когда они торопливо зашагали через пути, Ратмир повернулся к Володьке:
— Дураки мы с тобой, Володя, уши развесили… Налим наговорит! Наслушался я его воровской романтики под стук колес… Морду ему набить, что ли?
Степка Ненашев отыскал их на перроне. Ратмир был мрачен, из головы не шли слова железнодорожника: «Ворья разного, как мошки, развелось… Давил бы их, мразь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23