— И все воры будут тебя уважать и слушаться… Засиделись мы тут, братцы-кролики! Надо нарезать отсюда… Дождь тут, тоска!
— Куда? — спросил Ратмир.
— Туда, где нас нет, — засмеялся Степка, и глаза его ожили, посветлели. Нас теперь трое — не пропадем! И Ленька Золотой Зуб не страшен нам… — Он взглянул на Ратмира. — С твоей пушкой сам злодей фюрер Гитлер нам нипочем!
— Опять будем шарить по поездам? — спросил Володька.
— А что, тут лучше пухнуть с голоду? — зыркнул на него Налим. — Поселок маленький, все на виду. Съедут с хавиры официантки — и хана, братцы, нам. Зима за окном, а у нас и одежки путной нету. Добывать теплое обмундирование надо, ясное дело!
— Я вчера одноногого Андрея видел, он сказал, что тетка Серафима на этой неделе вернется, — вспомнил Ратмир.
— Горбатая? Про которую ты говорил? — спросил Налим.
— Может, меду привезет, — сказал Ратмир.
— Так как, хлопчики, отваливаем? — посмотрел на них Налим. — Сами себе господа, заберемся под вагонную полку и будем дремать под стук колес… Как это в детской песенке поется? «Мы едем, едем, едем в далекие края…» Или там-там-тарарам, нынче здесь, завтра там…
— Я как все, — сказал Володька Грошев. — Мне и тут не дует.
— А ты? — толкнул в бок Ратмира Налим. — Или будешь дожидаться, когда тебе медку привезут и в рот будут класть по чайной ложечке?
Ратмир молчал, он думал о матери. Володька сказал, что она уехала с эшелоном в Сергач Горьковской области… Где этот Сергач? Надо на карте посмотреть. Если туда доберешься, то мать, наверное, не трудно будет разыскать… Есть же эти… эвакуационные пункты, где все знают про эвакуированных. Надо ехать разыскивать мать. Не сидеть же ему тут, стеречь дядин дом? Да и кому он нужен! Переночуют бойцы и — на фронт. Сколько домов в поселке пустых, стоят себе целыми. Налим прочесал их, говорит, ничего подходящего не сыщешь — все хозяева увезли да попрятали.
— Ты знаешь, где город Сергач? — спросил Ратмир.
— Степка Налим проехал зайцем всю Россию-матушку, — ответил приятель. — Ох и много в ней городов разных!
— Я про Сергач спрашиваю, он в Горьковской области.
— В Горьком был, а про Сергач не слыхал, — сказал Степка. — Да ты не сумлевайся, отыщем мы, если надо, и Сергач, и Дергач…
— Мне в Сергач надо, — сказал Ратмир.
— А что ты там потерял? — спросил Налим.
— Ладно, дождемся Серафиму и уедем отсюда, — решился Ратмир. Загостились у него ребятки, пора их выпроваживать. И так уже в поселке на них косо поглядывают!..
— Давайте спать, — зевнул Володька. — Как это говорят: утро вечера мудренее?
— Я не люблю на одном месте долго задерживаться, — снимая с ног тяжелые, несокрушимые башмаки, говорил Налим. — Меня все время вдаль дорога туманная манит…
— Не дорога тебя манит, а чужой мешок с харчами, — заметил Володька.
ГЛАВА 11
Эту молодуху в черном овчинном полушубке и крепких неподшитых валенках они запомнили еще на барахолке. С тугой котомкой за плечами она не спеша ходила меж торгующих всяким барахлом людей и останавливалась лишь у тех, кто продавал золотые или серебряные вещи. Подолгу придирчиво осматривала, взвешивала в руке, дотошно интересовалась пробой, потом негромко говорила, что даст за кольцо с рубином «килу» сала, банку меда, ну еще прибавит лук, чеснок.
Если соглашались, поторговавшись, то снимала с плеч мешок с лямками, развязывала и доставала завернутый в газету кусок сала и литровую банку с желтым медом.
— Тута ровно кила, — говорила она, взвешивая в руке сало. — У нас дома безмен не врет.
Выменянное колечко заворачивала в белую тряпицу, засовывала за пазуху, завязывала мешок, продевала руки в скрученные жгутом лямки и шла дальше, зорко озираясь по сторонам. Около женщин и стариков, продававших разное тряпье и кухонную утварь, она не задерживалась.
Ратмир бы и внимания на нее не обратил, но настырный Налим почему-то сразу засек эту тетку.
— Золотишко скупает, ясное дело, — шепнул он приятелям. — Часики, кольца, браслеты… Жирная тетя! Эх, ей бы поглубже за пазуху заглянуть…
Ратмир остановился возле худенького седого старичка в пенсне на красноватом от мороза носу. Старичок был в длинном черном пальто и белых фетровых валенках с кожаными заплатками на задниках. Через согнутую в локте руку почти до земли свисали новые диагоналевые брюки. Подойдя поближе, Ратмир почувствовал запах нафталина. Но не брюки привлекли внимание мальчишки: на коричневом чемодане, лежащем прямо на снегу у ног старичка, были разложены книги. Много книг. Почти невидимый глазу снежок слегка припорошил обложки. Ратмир взглянул на старичка. Тот строго и торжественно смотрел прямо перед собой и в отличие от других не зазывал громким голосом покупателей. Опустившись на колени перед чемоданом, мальчишка стал перебирать книги… «Утраченные иллюзии» О. Бальзака, «Капитанская дочка» А. Пушкина, «Белые ночи» Ф. Достоевского, Лесков, Шишков, Лермонтов, «Казаки» Л. Толстого…
Ратмир очнулся, когда над ним проскрипел простуженный голос:
— Ты любишь, мальчик, книги?
Ратмир кивнул и снизу вверх взглянул на старичка: позолоченное пенсне нацелилось прямо на него, прищуренные глаза за стеклами расплывались.
— Сейчас никто книги не покупает, — печально проговорил старичок. — Людям не до книг.
— Сколько стоит вот эта? — протянул ему Ратмир потрепанный томик Джека Лондона.
— Ты не читал «Белый Клык»? — блеснул пенсне старичок.
— Тут еще «Зов предков», — сказал Ратмир. — И потом, я хорошие книги перечитываю.
— А что ты еще читал?
Ратмир принялся перечислять: что-что, а книг прочел он много. Дома, в Задвинске, была своя полка, заставленная любимыми книгами. Володька Грошев рассказывает, что подожженный бомбой дом сгорел… Ни о чем так не жалел Ратмир, как о книгах. И вот сейчас в небольшом незнакомом городке, на толкучке, или балочке, как называет ее Налим, он наткнулся на книги. Повеяло чем-то далеким, утраченным… Бывало, с увлекшей его книгой он не расставался неделями. Вместе с учебниками носил ее в школу, вынимал тайком на уроках и перелистывал. Некоторые главы он мог наизусть рассказывать. Хорошая книга доставляла ему точно такую же радость, как какая-нибудь желанная вещь вроде красивого перочинного ножа или новых длинных брюк, которые мать обещала купить, да все откладывала… Книги он выменивал на разные вещи у приятелей. Те не ценили их и готовы были за биту для игры в орлянку отдать две-три книги на выбор. Причем сами их даже не читали. Мать редко читали, а отец больше увлекался историческими и еще техническими книгами по железнодорожному транспорту. Любил исторические романы и Ратмир.
Какова же была радость Ратмира, когда он под другими книгами обнаружил два малоформатных зеленых томика «Дон Кихота». Вспоминая о доме, он вспоминал и о книжках, среди которых была самая любимая — «Дон Кихот» Сервантеса. Он как раз собирался летом, во время каникул, снова перечитать ее…
— Ты читал «Дон Кихота»? — спросил старичок, от которого не укрылась радость мальчишки при виде книги.
— Давно, — ответил Ратмир. — Еще в четвертом классе.
Даже не верилось, что он когда-то учился в школе, вместе с Володькой Грошевым сидел на одной парте, куролесил на переменках, смешил весь класс, спорил с учителями… А теперь они с Володькой мотаются по чужим незнакомым городам и чувствуют себя счастливыми, если есть где переночевать в тепле и желудок набит жратвой… А когда однажды сердобольная женщина, приютившая их на ночь, предложила помыться в своей истопленной по случаю субботы русской бане, они были наверху блаженства. Это был настоящий праздник, потому что в бане они не были ровно два месяца. И когда Налим похвастался, что «увел» у этой женщины из комода восемьсот рублей, завернутых в газету, Ратмир молча отобрал у него сверток, вернулся в дом и, выждав момент, положил на место. Почему-то большинство людей прячут свои сбережения в комодах, сундуках, шкафах, и обязательно под чистое глаженое белье…
Все это промелькнуло в голове Ратмира, пока он смотрел на зеленый томик «Дон Кихота». Радость померкла в его глазах: он вспомнил, что нет денег. Конечно, можно схватить книги и скрыться в толпе. Наверное, старичок и кричать бы не стал, но пойти на это Ратмир не мог. Будь это еда — другое дело, но тут книги…
Со вздохом он поднялся, огорченно шмыгнул носом и стряхнул снег с занемевщих коленей. И снова старичок безошибочно уловил настроение мальчишки. Сквозь позолоченное пенсне он все видел и понимал.
— Мальчик, выбери себе по вкусу две книги, а денег не надо, — улыбнулся старичок. — Я тебе их дарю.
Ратмир, не веря своим ушам, смотрел на старичка. Надо сказать, что за месяцы бродяжничества он больше встречался со злом, нежели с добром. Война ожесточила многих людей, даже хороших, сделала их подозрительными, недоверчивыми. Сколько раз озябшие мальчишки стучались в двери и окна, умоляя пустить их переночевать хоть на полу, и сколько раз в ответ слышались брань и угрозы, что спустят собаку или огреют поленом… Да и пусти их!.. Ратмир и Володька еще не потеряли совесть, а Налим обязательно что-нибудь да стибрит. Но и на него невозможно обижаться: не Степка — подохли бы с голоду.
Ратмир держал в руках два томика «Дон Кихота» и сборник повестей Джека Лондона. Он ничего не говорил, только смотрел на старичка в пенсне оживившимися благодарными глазами.
— Бери-бери, — сказал старичок.
Ратмир сидел у окна на грубой с высокой спинкой вокзальной скамье и вместе с трогательным и благородным рыцарем Дон Кихотом яростно сражался на холме с ветряной мельницей. Стены вокзала раздвинулись, отступили, умолк говор многочисленных пассажиров, даже не чувствовался спертый, с примесью карболки, запах давно не проветриваемого как следует помещения. Перед мысленным взором мальчика расстилались каменистые равнины солнечной Испании, воинственно ржал верный Росинант, со свистом крутились решетчатые крылья старой мельницы, с дьявольским коварством поднявшие в воздух храброго рыцаря Дон Кихота…
— Степку бьют! — вывел его из забытья взволнованный голос Володьки Грошева.
— Попался? — Ратмир запомнил страницу и положил книгу в вещмешок.
— Он у тетки стащил сидор, — на ходу рассказывал Володька. — Я стоял на шухере, ему свистнул, но его мужики догнали и стали лупить…
Когда они прибежали на место происшествия, толпа уже расходилась, а Налима, крепко держа за воротник стеганой телогрейки, вел в комнату дежурного милиционера пожилой железнодорожник в черных валенках. Вид у Степки был жалкий: глаза опухли от слез, на лбу синяк, карманы галифе и телогрейки вывернуты, облезлая беличья шапка засунута за пазуху. Он жалостливо шмыгал носом.
Степка даже не посмотрел в их сторону, будто они и незнакомы, но голова его несколько раз мотнулась в одну и в другую сторону: мол, выручайте, братцы, если сможете!
Рядом с железнодорожником семенила пожилая тетка, закутанная по самые глаза в пушистый оренбургский платок.
— Ну и жулики! — тараторила она. — Ну и проходимцы! Так и гляди в оба: крест с шеи сопрут…
— На кой мне твой крест, — блеснул в ее сторону глазами Налим.
— Ишь зыркает зенками! — не унималась баба. — Такой и ножиком пырнуть может!
Железнодорожник, Степка Ненашев и женщина с белым мешком под мышкой скрылись за высокой коричневой дверью с надписью: «Участковый жел. дор. мил.». В замке двери торчал плоский ключ с колечком.
— Я ему свистнул… — бормотал над ухом Володька.
Ратмир молча стоял на перроне и смотрел на приближающийся пассажирский поезд. Окутанный клубами морозного пара паровоз толкал перед собой бешено крутящиеся в ярком луче головного фонаря крупные снежинки. На крышах вагонов возле вентиляционных труб намело небольшие сугробы снега. Снег и на поручнях, и на ступеньках вагонов. Еще не совсем темно, и заиндевелые окна не освещены. В этих краях уже можно светомаскировку не соблюдать: немецкие бомбардировщики сюда не залетают. Случается, на большой высоте прочертит морозное небо неширокой белой полосой разведчик, или, как его называют, рама, и исчезнет.
Дождавшись, когда из комнаты участкового вышли женщина с мешком и железнодорожник, Ратмир сказал Володьке, чтобы он ждал его на путях возле товарняка, застрявшего на небольшой станции Мураши вот уже вторые сутки. В одном из вагонов жили трое военных. У них была печка-чугунка, а дров они сами вволю заготовили. К самой станции с южной стороны подступал сосновый бор. Военные ехали в тыл за лошадьми, которых они погрузят в вагоны и повезут поближе к линии фронта. Весной дороги будут худые, так вот лошади и поволокут на передовую пушки и другую боевую технику. Где никакая машина ни пройдет, там вездеход-лошадка проскочит…
С военными познакомился Степка Ненашев. Он помог им таскать из леса сушняк, а потом стал с ними играть в карты. Коневодам было скучно, и они охотно пускали к себе мальчишек погреться у печки. Иногда угощали густым вареном из почерневшего котелка, давали по сухарю на брата. На раскаленной чугунке всегда стоял закопченный чайник с кипятком. Заварки у коневодов давно не было, и когда Налим принес им полпачки настоящего грузинского чая, то старший из них выделил мальчишкам по большому куску сахара.
Как-то Налим разжился подмороженной картошкой. Ее нарезали дольками, присаливали и налепляли на раскаленную чугунку сначала одной стороной, потом другой. Сладковатые подрумяненные кругляши все ели с большим удовольствием.
— Голь на выдумки хитра, — смеялись коневоды, удивляясь, что можно без жира так аппетитно поджарить картошку.
— Не поешь толком — будешь волком, — не лез и карман за словом Налим, уписывая картошку.
…Ратмир вдруг сорвался с места, пробежал по перрону до конца состава, затем повернулся и, петляя меж пассажиров, проскочил в коридор и с ходу ворвался в милицейскую комнату. Моргая глазами, уставился на милиционера, стоявшего у круглой черной печи и гревшего об нее ладони с растопыренными пальцами. Налим, понурив голову и, как всегда в подобных случаях, напустив на себя несчастненький вид, стоял у стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23