Но он без труда догадался, что произошло.
«Мне не следовало позволять ей оставаться с этими чудовищами, — подумал Жозеф. — Когда я отсюда выйду, я…»
Но выйдет ли он когда-нибудь? Жозеф решил, что выйдет. Не надо больше цинизма по отношению к его шансам. Когда Мари-Лор и ребенок приближаются к Парижу, он не может позволить себе такую роскошь, как цинизм.
Тушеная куропатка, стоявшая перед ним на столе, уже час как остыла. Свеча погасла. Жозеф передернул плечами. Он и так жил в какой-то полутьме: его старание сохранить веру в лучшем случае можно было назвать не очень успешным.
Он зажег новую свечу. Может быть, наступило время научиться жить спокойно, жизнью, освещенной чьей-то любовью.
Париж начинался еще перед своими стенами. Мари-Лор смотрела, как появляются маленькие, выглядящие временными жилища: лачуги для бедных душ, спасавшихся от невзгод деревенской жизни. Она полагала, что это опечалит ее, но, наоборот, город вливал в нее энергию и силу, притягивал к своему центру, как магнит притягивает кусочек железа.
Таможенники у ворот были грубы, хитры и не скупились на оскорбительные замечания. Мари-Лор это нисколько не задевало. Они были горожанами, их отношение отличалось насмешливой фамильярностью, порожденной городской теснотой и чувством обезличенности. Она ответила подмигнувшему таможеннику высокомерным кивком. А затем усмехнулась.
Открытая коляска, принадлежавшая маркизе, как сказал ей месье дю Плесси, ожидала их у городских ворот. Низкая и элегантная, обитая изнутри бархатом, коляска снаружи была расписана яркими голубыми и фиолетовыми цветами и отделана золотом. «Сказочная карета, — подумала с иронией Мари-Лор, — повезет беременную замарашку Золушку к ее принцу… если он сумеет на минутку оторваться от своей любовницы». Но она пока еще не станет беспокоиться об этом. Она все свое внимание отдавала городу: высоким узким зданиям, местами закрывавшим небо, шуму и толпам людей, каретам, уличным торговцам, нищим, собакам, детям. Ей хотелось получше узнать эти улицы.
— Смотрите, — взволнованно воскликнула девушка, — книжная лавка! О, какая красивая церковь. Это Нотр-Дам? Нет, эта стоит на острове, я не ошибаюсь? Боже мой, только посмотрите на эти пирожные, выставленные в окне, а в другом — какие шляпы!
Они проезжали мимо торговца кофе, высокого человека, разливавшего дымящийся напиток из бака. Аромат был восхитительный. Она пожалела, что они не остановились и не купили чашку кофе, может быть, напиток облегчил бы головную боль.
Теперь они приближались к реке, это была Сена. Мари-Лор не отрываясь смотрела на лодки и баржи, на людей, выгружавших корзины с фруктами и овощами, кроликами и цыплятами. Она увидела это чудо — Нотр-Дам, его кружевные башенки и устремленные в небо колонны, поддерживающие собор.
Река исчезла из виду, когда карета въехала на мост, плотно застроенный домами. Мари-Лор уже не видела Сену, но все еще ощущала ее запах. Она подумала, что и слепой легко найдет в Париже дорогу, полагаясь только на собственный нос — нос и острый слух, чтобы услышать приближающуюся карету.
Их собственная карета резко остановилась, и Батист спрыгнул с запяток и вступил в спор со слугой из такого же экипажа. Кому-то следовало подать назад и уступить дорогу. Мари-Лор забавлял поток оскорблений и ругательств; по ее мнению, Батист по изобретательности намного превосходил своего оппонента.
И действительно, в конце концов другая карета уступила им дорогу. Они петляли по узким улицам, минуя толпы народа, среди которых она заметила нескольких бородатых мужчин в меховых шляпах с полями. «Евреи», — объяснил месье дю Плесси. Они проехали большую квадратную площадь, где ровный ряд красивых домов из красного кирпича обрамлял зеленую подстриженную лужайку, расположенную в центре площади.
— Мы почти приехали, — сообщил адвокат. — Меликур-Отель сразу же за углом.
Карета завернула за угол и остановилась перед внушительным каменным фасадом здания. Мари-Лор мгновенно разглядела его. Здание стояло отдельно от других. Его стены из желто-серого камня были украшены барельефами, тянувшимися на сотни футов по обе стороны от тяжелых деревянных дверей, достаточно широких, чтобы в них могла проехать карета.
Радостное возбуждение покинуло Мари-Лор. А ее голова разболелась еще сильнее.
— Это… ее дом?
Она сама поняла, как тихо и слабо прозвучал голос.
— Вы и в самом деле думаете, что я нужна здесь? Я ценю ее помощь, но не было бы более тактичным отвезти меня в гостиницу, где я смогла бы поговорить с Жозефом наедине? Вы так не считаете, месье дю Плесси?
Адвокат кашлянул, прочищая горло, и посмотрел на спутницу.
— Вы встретитесь с маркизой сегодня, Мари-Лор, — сказал он. — И она будет очень добра к вам и предоставит все, что вам необходимо. Но боюсь, виконт на этот раз не сможет встретить вас сам.
Впервые за время их знакомства в его голосе Мари-Лор не услышала уверенности.
— Потому что, Мари-Лор, — продолжал он, — я с большим сожалением должен сообщить вам, что Жозеф в тюрьме. Он находится в Бастилии уже десять недель по ложному обвинению в убийстве барона Рока.
Она подумала — и даже на минуту надеялась, — что упадет в обморок. Но когда прошло головокружение, Мари-Лор почувствовала, как сжимается от тревоги и странно холодеет ее сердце. Как будто опустившийся тяжелый занавес отделяет все ее чувства от обострившегося восприятия и понимания происходящего. По-прежнему ярко светило солнце, но это было уже холодное сияние, в котором все выглядело безжизненным.
Девушка тупо смотрела, как открылись ворота, и колеса кареты застучали по вымощенному булыжником двору. Перед ее глазами возник огромный дом. Величественное здание молча хранило свои тайны за рядами завешанных шелком окон; подобно сфинксу, он протягивал вперед руки, как бы обнимая двор своими колоннами и фронтонами, балконами и барельефами.
К карете поспешили слуги, чтобы позаботиться о лошадях и багаже. Они казались нарисованными картографом или архитектором миниатюрными фигурками, которыми те хотели подчеркнуть грандиозность здания. Месье дю Плесси взял ее обмякшую руку и попытался пожатием оживить ее.
— Смелее, Мари-Лор, — сказал он. — Мы делаем все возможное, чтобы обеспечить Жозефу защиту в суде, а тем временем поддерживаем в нем надежду, создаем все удобства. Но для него важнее всего знать, что вы живы и здоровы. А теперь, — он взял с сиденья кареты свою треугольную шляпу, — пора познакомиться с маркизой.
«Ах да, — подумала она, — с женой Жозефа. Странно, как бы страшно было встретиться с ней всего минуту назад».
Дом был великолепен. Они поднялись по пологим ступеням к большим парадным дверям, которые беззвучно как бы сами собой распахнулись перед ними. Войдя, она увидела лакеев в ливреях лимонно-желтого бархата, стоявших у каждой двери. Такой бледно-желтый, — будучи бережливой, она пыталась подсчитать, во сколько обходится чистка этих ливрей. Двери распахивались настолько рассчитано — по времени и ширине, — что лакеи могли бы быть машинами. Марионетками.
Еще одна желтая марионетка провела гостей через огромное фойе, где на голоса откликалось эхо. С высоким потолком, выложенное мраморными плитами, оно было почти пустым, вероятно, для того, чтобы посетитель сразу же увидел справа большую лестницу. Металлическая балюстрада, черная с золотом, имела необычайно сложный рисунок.
У Мари-Лор зарябило в глазах. Балюстрада походила на ветви лесного папоротника. Воображение рисовало веточки, слишком мелкие, чтобы их можно было разглядеть, спиралями уходившие в бесконечность, как рисунок дивной морской раковины, которую однажды подарили родители Жилю на его день рождения. На минуту она забылась, глядя на запутанные линии, созданные щедрой природой и теперь выкованные из железа.
— Мари-Лор! — прошипел Батист. Она догнала его и месье дю Плесси.
Следующая комната была отделана черно-белым мрамором, среди бронзовых и мраморных статуй и больших пышных растений стояло несколько хрупких изящных стульев.
Наконец двери открылись в комнату, где, по крайней мере так казалось, находилась мебель, на которую можно было сесть и получше рассмотреть сцены с мифологическими сюжетами, которыми были расписаны стены и потолок. Она подняла глаза и увидела Тезея, убегающего из лабиринта, и Аталанту, обгоняющую своих женихов.
Затем была столовая, отделанная панелями из расписной кожи.
И наконец, заставленная мебелью, но довольно уютная гостиная, с толстыми коврами на полу и старинными гобеленами на стенах.
Возле мраморного камина сидели две женщины, несколько спаниелей и безобразный мопс, дремавший на коврике у камина.
Батист и месье дю Плесси поклонились, а Мари-Лор неуклюже присела, глядя на женщин так, словно они тоже были частью фантастической обстановки дома.
И правда, женщина помоложе могла бы сойти с картины с мифологическим сюжетом. Ее платье, светлое, серебристо-зеленое, напоминало цвет моря на закате солнца, кремовое кружево — морскую пену, в которой блестели жемчужины и бриллианты. Ее улыбка была так обворожительна и мила, что, несмотря на растерянность Мари-Лор, отозвалась в ее сердце болью.
О Боже, разве не говорили, что маркиза толстая и некрасивая? Эта морская нимфа с губами, похожими на бутон розы, с ямочками на щеках и золотыми локонами и сверкающими как аквамарин глазами была самой прекрасной из женщин, которых когда-либо встречала Мари-Лор.
— Маркиза — это я! — раздался с другой стороны камина насмешливый гортанный голос. — А это мадемуазель Бовуазен. Вам лучше присесть, дорогая, у вас измученный вид.
Мари-Лор обрадовано опустилась на стул. Но что здесь делает любовница Жозефа?
— Боюсь, мадам, что Мари-Лор несколько потрясена, — объяснил месье дю Плесси, — я только что сообщил ей об аресте вашего мужа.
Маркиза кивнула.
— Мы очень рады, что вы здесь с нами, Мари-Лор. Нам кажется, что после того, как Жозеф рассказал нам обо всем, мы вас уже немного знаем.
— Благодарю, мадам маркиза. — Смущенная собственной реакцией, девушка все же призналась себе, что эта женщина ей нравится.
Она ведь оказалась и толстой, и некрасивой. Или, возможно, не такой уж некрасивой, если приглядеться. В ней было спокойствие и благородство, почти мужественность, если так можно сказать о женщине; угловатую фигуру с широкой талией скрывало свободное темное шелковое платье. Она носит траур? — не могла понять Мари-Лор. Платье было скромное; конечно, безумно дорогое, но удивительно удобное, как, например, платье для верховой езды. Казалось, маркиза не интересовалась стилем, а просто заказывала одежду, служившую знатной женщине как бы ливреей. Мари-Лор украдкой бросила еще один испуганный и ревнивый взгляд на мадемуазель Бовуазен и улыбнулась все понимающим карим глазам маркизы.
— Я огорчен смертью вашего дяди, мадам, — сказал месье дю Плесси.
Маркиза кивнула:
— Ну, у нас были трудности, но в конце концов нам удалось достичь согласия. Вы знаете, что это он заставил меня выйти замуж.
— Жанна, дорогая. — Мари-Лор удивилась, как тихий мелодичный голос мадемуазель Бовуазен может быть слышен на верхних ярусах театра. — Это благо, что ты вышла за Жозефа, потому что ни одна другая жена в Париже не сделала бы столько ради его освобождения, сколько сделала ты.
— Но я ему многим обязана, — несколько смущенно ответила маркиза.
Другая женщина улыбнулась:
— Мы ему всем обязаны.
Мари-Лор только смотрела и удивлялась этим улыбкам и словам. Смутная догадка мелькнула у нее в голове.
«Нет, — упрекнула она себя, — этого не может быть. Стыдно даже думать об этом».
Почему-то у нее стало теплее на сердце, она чувствовала себя счастливее. Но это счастье возвращало ее к страху за Жозефа и ее любви к нему. Ибо в этом мире невероятного богатства и изобилия красоты существовала любовь.
Маркиза рассмеялась:
— В Париже немного жен, богатых, как я, особенно после смерти моего дяди. Но добились ли мы каких-нибудь успехов в нашем деле, месье дю Плесси?
— Не так много, как я надеялся, мадам, — ответил он. — Все книготорговцы отрицают, что получили запрещенные книги в то утро, когда был убит барон. Они даже все до одного заявили, что никогда в жизни не покупали и не продавали запрещенных книг.
«Так вот чем они с Батистом занимались до того, как нашли меня! Какая я глупая», — подумала Мари-Лор.
— Месье Берне согласился засвидетельствовать посещение лавки его отца.
«Месье Берне? Но это, должно быть, Жиль».
— Но он не может дать с уверенностью клятву, что раны не были нанесены в драке с бароном.
Нет, она знала, что Жиль не мог поклясться, если не был уверен, правда ли это.
— Однако, — продолжал дю Плесси, — он готов поклясться, что у виконта не было кольца с рубином, когда они с сестрой раздели его и положили на постель. Кольцо с ониксом, но определенно не с рубином.
— Должно быть, кто-то потом подкинул кольцо Жозефу, — устало произнесла мадемуазель Бовуазен, как будто это обсуждалось уже много раз. — Но как узнать?..
— Между тем я отправил помощника разузнать о той горничной барона, которая убила себя, — добавил месье дю Плесси. — Мы выяснили ее имя — Манон, и название деревни — Сазара, в Либероне. Оказалось, что она была беременна.
— А что с теми бумагами, которые Жозеф должен был подписать у каждого книготорговца, чтобы подтвердить доставку книг? У нас он подписался буквой X, но он просто подшутил надо мной. Может быть, у месье Риго он подписался своим настоящим именем или хотя бы поставил такую подпись, которую можно признать…
Все, казалось, с удивлением услышали слова, вырвавшиеся из уст Мари-Лор, но маркиза энергично закивала.
— Так что же, месье дю Плесси, с этими бумагами? Как мы можем достать их?
Пока адвокат размышлял и обдумывал ответ, Мари-Лор почувствовала на себе взгляд мадемуазель Бовуазен. Она покраснела, неожиданно осознав, что на ней грязное, заношенное, слишком узкое платье и деревянные башмаки, которые она не снимала с тех пор, как покинула Каренси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39