Герцогиня, теперь, без сомнения, хорошо разбиравшаяся в таких делах, устремила острый взгляд на отяжелевшие груди и немного располневшую талию Мари-Лор. На минуту девушка подумала, что ее прямо сейчас уволят, поскольку свидетельство ее «распутного поведения» было налицо.
Но герцогиня только кивнула с задумчивым видом и распорядилась, чтобы «Марианна» принесла герцогу пирога.
Спускаясь с чайным подносом в кухню, Мари-Лор позволила себе несколько медленных вздохов, чтобы заглушить тошноту. Это было ужасно. Наклоны, приседания в грозной тишине, ощущение, что ее разглядывают и оценивают как вещь — все это угнетало. Неприятно, унизительно и даже отвратительно, но это уже позади и кажется довольно незначительным. И явно неопасным, что и было важным для Мари-Лор. Она была уверена, что если бы месье Юбер собирался пробраться ночью в ее комнату, то у него был бы виноватый вид, особенно в присутствии жены.
«Если они попытаются обидеть тебя, — говорил Жозеф, — ты должна уехать даже без денег. Обещай мне это».
Но они не обижали ее. Они всего лишь унижали ее.
И было бы намного унизительнее уехать, не взяв заработанные деньги. Особенно теперь, когда она ждет ребенка. Она еще не написала об этом Жозефу. Конечно, напомнила себе Мари-Лор, может быть, он будет горд и счастлив, как предсказывала Луиза, но (она на минуту подумала о той актрисе, красавице гостье его жены) лучше, если у нее в кармане будет немного лишних денег. Так, на всякий случай.
Сегодня она не получила от него письма. Очень плохо; ей бы оно помогло избавиться от горького осадка, оставшегося от чаепития в библиотеке, и придало бы смелости сообщить о ребенке. Она решила подождать следующего письма, которое наверняка придет завтра, и тогда она напишет ему и обо всем расскажет.
— Ты и представить не можешь, Мари-Лор, какие красивые вещи привезла герцогиня из Парижа!
Конечно, добавила Луиза, эта важничающая камеристка герцогини распаковала все самое лучшее и небольшое, такие интересные мелочи, как ленты, чулки, белье, кружева и драгоценности. Луизе поручили таскать тяжелые рулоны шелка и атласа, бархата и парчи. Она вздохнула: кажется, они увидят еще много таких тканей. Портнихи герцогини уже приступили к работе, но Амели со свойственной ей страстью к экономии объявила, что большую часть строчки выполнят ее домашние служанки.
— Она хочет чтобы все было новое, — сказала Луиза. — А швы с большим запасом, чтобы распустить их на эти месяцы, а потом снова забрать. А какие цвета! — продолжала она. — Герцогиня, видимо, не только изучила все последние парижские моды, но и модный словарь. Она привезла кипу дамских журналов, и ее горничная с гордостью сообщила мне, что новые будут регулярно присылаться по почте. Ты думаешь, что такие слова, как золотой, синий, коричневый или белый, годятся? Нет, она называет их «волосы королевы», «королевские глаза», «парижская грязь» или «гусиный помет».
Луиза нахмурилась и запустила руку в большую корзину, которую принесла с собой наверх.
— Прости, Мари-Лор. Я помню, что обещала тебе распустить швы на твоем платье, но сама видишь, нам придется весь вечер подрубать этот атлас «гусиного помета».
Они набросили на себя накидки и завернули ноги в шали, потому что приезд герцога и герцогини сопровождался необычно холодным и раздражающим мистралем.
От завываний ветра Мари-Лор часто просыпалась по ночам. В комнате стоял ледяной холод, и ей приходилось прижиматься к Луизе, чтобы согреться. И она была совершенно не готова к тому, что на следующее утро принес с севера мистраль.
— Мари-Лор, взгляни, как красиво. — Луиза сдернула одеяло и стащила Мари-Лор с кровати.
— Что это? — изумленно спросила Мари-Лор, выглянув в маленькое окошко и увидев, что все вокруг как будто покрыто сбитыми сливками и сахарной глазурью.
— Это снег, глупышка. Неужели ты никогда не видела снега? В самом деле? Разве в Монпелье не бывает снега?
Мари-Лор покачала головой. Она, конечно, слышала о снеге, читала о нем, но такого сияния не ожидала. Снег лежал на ветвях деревьев. Даже гордые кипарисы были увенчаны причудливыми белыми шапками. Она посмотрела на гибкие ветви плюща, оплетавшие окно. Каждая веточка, каждый стебелек и листочек были обрамлены тонкой корочкой льда.
Ее дыхание затуманило маленькое стекло окна. И когда она поднесла к нему руку, чтобы стереть запотевшее пятно, удивилась, каким холодным оказалось стекло.
— Пойдем. — Луиза дернула подругу за рубашку. — Одевайся. Если поторопимся, то успеем до завтрака немного поиграть. Видишь? — Она показала на несколько фигур, которые топтались и скользили по белому пространству. — Это Мартен, — сказала она, быстро натягивая на себя трое чулок и много другой одежды, а поверх всего толстую шерстяную накидку.
Мари-Лор попыталась последовать примеру Луизы, но теперь одежда плохо налезала на нее и накидка не была очень теплой. Мари-Лор поспешила за Луизой вниз.
Все же приятно было войти в этот тихий хрустальный мир, созданный снегом, несмотря на то что от этой красоты у нее ужасно мерзли ноги. Мари-Лор прошла, ступая по чужим следам, к арке между двором замка и холмом, спускавшимся к реке. Мартен принес несколько мешков из-под корма, и она смотрела, как они с Луизой, ложась на мешки, катились с холма вниз.
И здесь же был Робер, с ярко-красными носом и особенно ушами.
— Пора завтракать, Мари-Лор, — улыбнулся он. — Пойдем в дом, ты, похоже, одета не по погоде.
Они направились к замку через двор.
— Я никогда раньше не видела снега, — сказала девушка. — В Монпелье не было снега, как и в других частях Лангедока. В школе нас учили гордиться нашим «мягким и приятным средиземноморским климатом».
— Ну, — ответил он, — в Провансе снег иногда выпадает в горах. Это единственная польза от мистраля. Но он приносит и обледенелые скользкие дороги — вот сегодня почта не придет, — и зимние простуды, кашель, насморк, — добавил он. — Так что береги себя.
Сегодня почта не придет. Нет, не может не прийти.
К вечеру у Мари-Лор и Луизы покраснели глаза и потекло из носа. А оставалось собрать в складки еще несколько ярдов атласа.
— Надо передохнуть, спуститься в кухню и заварить чай, — предложила Мари-Лор. — Иначе мы обчихаем всю эту горгонью красоту.
Луиза хлопнула себя ладонью по лбу:
— Какая я идиотка! Она сегодня дала мне какие-то травы на случай холода и если мы с тобой заболеем. Вернее, она подчеркивала, что это для тебя, я полагаю, из-за твоего положения.
Продолжая говорить, Луиза протянула Мари-Лор аккуратно свернутый листок газетной бумаги.
— Это так на нее не похоже. Я подумала, может быть, это для того, чтобы мы не заснули и закончили эти чертовы рюши. Но… Что с тобой, Мари-Лор?
Мари-Лор внезапно побледнела. Она уронила развернутую бумажку на атлас цвета слоновой кости, лежавший у нее на коленях, по блестящей ткани рассыпались сухие листья мяты и бузины.
— Осторожно, — воскликнула Луиза, — печатная краска испачкает ткань. — Затем, осознав свои слова, она пристально посмотрела на Мари-Лор. — Краска… пятна… буквы, мне кажется, это буквы… Мари-Лор, тут написано «Жозеф»?
Мари-Лор горько усмехнулась.
— Я тебе прочитаю. Это об актрисе, — добавила она, — в Париже. Здесь сообщается читателям, что знаменитая актриса, мадемуазель Бовуазен, только что имевшая огромный успех в «Блудном сыне», кажется, и вне театра одерживает победы. Ее повсюду видят с новым покровителем красавцем виконтом Жозефом д’Овер-Раймоном. Острый глаз наблюдателя заметил, как в полночь она выскользнула из закрытой кареты и вошла в роскошный дом виконта. Весь Париж шепчется, что недавно она поселилась в некоем маленьком домике на улице Муффетар…
Я не стану читать тебе о вышивке и аппликации на ее новом платье, — сказала Мари-Лор, — хотя журнал посвящает этому целых два абзаца, а в заключение говорится, что хорошо, что у покровителя мадемуазель Бовуазен такая богатая жена. Это страница из тех парижских журналов мод.
«Я куплю себе самую дорогую любовницу в Париже… Но он же говорил это несерьезно», — успокаивала себя девушка.
Где-то вдалеке между холмами рыча метался мистраль. Казалось, его раздражала и злила ее глупость.
«Ну, хорошо, — поправилась она, — может быть, в то время он мог говорить серьезно…»
Мистраль набирал силу, как Жиль, прочищавший горло, перед тем как разразиться лекцией с важным видом старшего брата.
Она поспешила оправдаться. «Перед кем? — подумала она. — Перед Жилем? Мистралем? Или перед рассерженной, испуганной собой?»
Хорошо. Допустим, тогда он собирался это сделать. Но он изменился. Она знала это. Эту жестокую фразу он произнес до того…
«До чего? — спросил мистраль самым издевательским и безжалостным тоном. — До того, как он попал под твое благотворное влияние, Мари-Лор? Или до того, как ты позволила ему довести себя до бедственного положения, в котором находишься? Ты думаешь, что аристократ действительно может измениться? Вспомни его дорогого, покойного, дальнего родственника, короля Людовика XV, который держал собственный бордель!»
Но Жозеф не такой. Он верит в свободу и равенство и…
«Ах да, Мари-Лор. Ты еще забыла графа Шароле, который развлекался, стреляя с крыши своего дома по простым людям, и был прощен за это, и не один раз, все тем же старым королем Людовиком…»
«Нет, — сказала она мистралю (или Жилю, или себе, или тому, с кем она спорила). — Нет, я не забыла».
Она сжала в комок бумагу и швырнула его в угол и только тут заметила, что Луиза наблюдает за ней уже бог знает сколько времени.
Мари-Лор улыбнулась, как ей казалось, довольно неприятной, злобной улыбкой и небрежно передернула плечами.
— Да, он не терял времени даром, не правда ли? Плохо, подумала она, что голос у нее дрожит.
— О, Мари-Лор…
— И да, герцогиня проявила необычную доброту, прислав мне это. Нет, Луиза, я не это хотела сказать. Да, я сказала, но иногда, знаешь ли, человек говорит одно, а думает совсем другое…
Однажды у них с Жозефом возникла интересная дискуссия об иронии. Как же давно это было. Она почувствовала себя такой одинокой.
— Но, Мари-Лор…
— Да, понимаю, это сложно. Как думаешь, ты сможешь заварить чай и принести мне чашку, — нет, не из этих трав, а чего-нибудь без запаха мяты, ладно? А я тем временем закончу подшивать этот проклятый шелковый гусиный помет.
На следующий день Мари-Лор была спокойнее, по крайней мере пока успокоился мистраль. Спокойнее, рассудительнее и даже позволила себе усомниться — ведь то, что было напечатано о Жозефе и об актрисе, могло оказаться клеветой и пустыми сплетнями.
Дороги оставались плохими, и почту все еще не привозили. Было много работы. Хуже того, во время снегопадов у нее появилась постоянная ноющая боль в спине, которая ужасно мешала написать короткое письмо с сообщением о ребенке.
Но даже когда снег растаял и снова стали доставлять почту, Мари-Лор не получила ни одного послания. Однако приходили журналы мод. И можно было не сомневаться, что Жак позаботится показать всем, что в них пишут о виконте и его блистательной любовнице. Наступил Новый год и прошел.
Герцогиня отдала Мари-Лор маленький мешочек с двадцатью ливрами. Как и рассказывала Луиза, она сидела за большой хозяйственной книгой. Но в одном Луиза ошиблась, герцогиня заплатила, не тратя время на лекцию. Она проворчала что-то вроде:
— Спасибо, Марианна, за верную службу герцогу и всей семье. — И бросила пристальный взгляд на округлившийся живот служанки.
Мари-Лор тоже ничего не сказала, если не считать тихого;
— Благодарю вас, мадам герцогиня.
Глава 2
На Новый год каждый слуга Меликур-Отеля получил золотой луидор вместе с поздравлениями хозяйки и ее мужа. Это было время развлечений, праздничные балы и вечера, роскошные банкеты и забавные представления.
Январь выдался сухим и холодным. Укрытый снежной мантией Париж выглядел непривычно тихим и строгим.
Деревца маркизы запылали алыми ягодами, и она каждый день собирала крохотные трупики птиц, поглядывая на окно, за которым сидел и писал ее муж.
Он сказал, что закончил рассказ. Как-нибудь он даст ей его почитать, но сейчас собирался послать рукопись Мари-Лор, чтобы узнать ее мнение.
Маркиза спросила, намерен ли он сочинить что-нибудь еще. Жозеф не знал. Не сейчас, во всяком случае. В эти дни он в основном писал о борьбе с рабовладением. Ну и письма, конечно, он еще писал письма.
«Бедняга, — думала супруга, — уже несколько недель он не получал ответа. Скоро февраль. О чем думает эта глупая упрямая девчонка?»
— Может быть, она взяла короткий отпуск? — высказала свое предположение маркиза за завтраком. — Поехала домой к брату на Рождество и, знаешь, как это бывает, осталась на Новый год. Время в праздники просто летит.
Жозеф поморщился.
— Я думал об этом.
— И?
— И еще я подумал, что, возможно, увидев ее вновь, старый возлюбленный решил не настаивать на приданом и захотел взять ее и без приданого. А его дядя на этот раз дал согласие. И что она…
— Ты думаешь, что она тоже…
— В некотором отношении она очень консервативна. Я знаю, что она с уважением относится к институту брака. Ей никогда не нравился мой праздный образ жизни. Она считает, что мужчина должен оставить мир в лучшем состоянии, чем он был до него. Понимаешь?
— Что ты и пытался делать.
— По мелочам, возможно.
— Ты думаешь, что она бросила тебя? — Маркиза спросила спокойно, но не сводя пристального взгляда с Жозефа.
Он помолчал, стараясь сохранить бесстрастный вид. Только искры, мелькнувшие в его глазах, выдавали его душевную борьбу.
— Нет, — сказал он. — Нет, когда все сказано и сделано, я по-прежнему думаю, что она меня любит. Что-то случилось, Жанна. Я еду в Прованс и, если не найду ее в замке Каренси, отправлюсь в Монпелье. Ей нужна моя помощь. Мне бы уже следовало туда съездить.
— Это было бы нелегко при таких плохих дорогах. Да и дядя был болен, и это «Общество против рабства», не говоря уже о деле с Арианой. Ты был очень добр, Жозеф, и я буду скучать по тебе. Но ты должен ехать, mon ami.
— Я заказал карету на завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39