Луис невольно улыбнулся, но тут же одернул себя и нахмурился. Он вытянулся рядом с ней, подложив руку под голову, а другой прикрыв собственный обнаженный живот. Его мышцы, которые давно болели от напряжения, начали расслабляться. Безмерно усталый, он чувствовал, что мог бы спать до скончания века, но понимал, что не может себе этого позволить, что им необходимо добраться до ручья Терлингва-Крик до наступления ночи, иначе они останутся без капли воды.
Установив свой «внутренний будильник» на четыре часа пополудни, он закрыл измученные глаза и тяжело вздохнул.
Обессиленные беглецы еще спали, когда настал и миновал полдень; жаркое солнце, свершая свой путь по безоблачному небу, понемногу опускалось, и его косые лучи проникали в пещеру все дальше от входа.
Капитан предвидел, что так и будет, и, выбирая место, где расстелить одеяло, позаботился, чтобы этот уголок оставался прохладным и защищенным от солнечных лучей. Тем не менее в какой-то момент жаркого безветренного дня Луис проснулся. Но его сон был потревожен не солнцем, не сухой жарой и не угрозой приближения апачей.
Дело было в Эми.
Он видел ее во сне. В этом сне волосы были у нее длиной до земли, и оба они находились на облаке, плывущем в поднебесье; и он знал, что она нагая, но ее длинные густые волосы укрывали ее непроницаемой пеленой, и из-за этого он не может созерцать ее прелести. И еще ему снилось, что он заплетает ее волосы в толстую косу… чтобы не торопясь, без помех любоваться ее красотой.
Во сне она охотно позволяла ему рассматривать ее прекрасное обнаженное тело и, словно дразня, щекотала его концом длинной косы, проводя им по его лицу, груди и животу, пока он не ослабел от желания.
Но когда он наклонился к ней, она улыбнулась странной улыбкой, быстро обмотала косой его шею и, смеясь ему в лицо, задушила его… и звук бессердечного смеха был последним, что он услышал, прежде чем его поглотила тьма.
Сон был настолько реален, что Луису было слышно, как бешено колотится его сердце. Он быстро повернул голову и увидел ее ангельское лицо и золотую косу, упавшую на грудь.
На вид это было прелестное и совершенно безобидное создание, но только на вид. Она была самой опасной женщиной из всех, кого он знал, и он ее боялся. Как по-дурацки он утратил всякую осторожность… с того момента, когда вынес ее из становища индейцев-мескалеро.
Она пробиралась ему в душу.
Опять.
Он не должен этого допускать. А если допустит, ему будет некого винить, кроме себя. Все отлично и замечательно, когда своими светлыми руками и ногами она обвивает его тело; все прекрасно, пока она не прибирает к рукам его сердце.
Глаза Луиса сузились, когда он всмотрелся в ее лицо. Внезапное желание ранить ее, причинить ей боль поднялось из самых глубин его существа с такой силой, что его кинуло в жар. У него сжались кулаки, и все тело напряглось. В этот момент Эми проснулась, и первое, что она увидела, были злобные черные глаза, обращенные к ней. Испуганная, она поднялась, опираясь на локоть:
— Случилось что-нибудь… плохое?
На смуглом лице капитана дрогнул мускул. С усилием отведя от нее взгляд, он принял сидячее положение и ответил:
— Пора идти. К ночи мы должны добраться до ручья Терлингва-Крик.
Эми и догадаться не могла, что породило в нем такую перемену. Она видела лишь то, что добрый заботливый спутник, который лечил ее от волдырей, оставшихся после укусов насекомых, и заплетал ее волосы, остался где-то позади, в пещере среди гор.
Угрюмый человек, шагающий впереди по высокому плато, не разговаривал с ней с тех пор, как они покинули пещеру. Теперь, когда солнце спряталось за горами и сухой разреженный воздух начал остывать, Эми жаждала узнать, далеко ли еще до ручья. Но спрашивать она не смела. А сам он, конечно, и не подумает ей это сообщить.
Когда они наконец дошли до ручья, в горах уже сгустились сумерки. При виде этого изобилия чистой, прозрачной воды Эми радостно улыбнулась. Но Кинтано не улыбался. Он хмурился и избегал ее. Она отважилась заговорить:
— Я знаю, что будет холодно, но мне так хотелось бы выкупаться!
В ответ он лишь пожал плечами, словно его совершенно не интересовало, что она делает.
Ну что ж, прекрасно. Ее тоже не заботит, что ему интересно, а что нет. И пошел он ко всем чертям. Уж он-то, во всяком случае, не тот человек, мнением которого она дорожит. Скорчив гримасу в сторону его закостеневшей спины, Эми достала одеяло из дорожного мешка, развернула его, перебросила через руку и направилась к излучине ручья.
Вода была такая холодная, что у Эми перехватило дыхание, и уже через несколько секунд она была уверена, что тело у нее синеет. Она поплыла к берегу и выбралась из воды; ее начала бить крупная дрожь, когда ночной воздух обдал мокрое тело.
Она схватила одеяло и, накинув его себе на плечи, поплотнее укуталась. Потом она стояла скорчившись под одеялом, и зубы у нее стучали, и дрожь не унималась. Конечно, она понимала, что надо бы одеться, но одна лишь мысль о том, что для этого придется освободиться от одеяла, казалась невыносимой — так она закоченела.
Эми заметила слабый лучик света, просочившегося из-за поворота ручья — оттуда, где Луис сейчас разбивал бивуак. На ее лицо, застывшее от холода, набежала улыбка. Он развел костер! Она может согреться, а уж потом оденется. Эми торопливо собрала свои вещи и устремилась к свету.
Она обошла излучину, увидела Луиса и остановилась, прежде чем он ее заметил. Сидя на корточках, он подбрасывал сучья в огонь. Он был без куртки, и пляшущее пламя костра освещало его обнаженный торс. Его волосы, черные, как ночное небо, спадали на лицо.
Луис почувствовал ее присутствие и поднялся.
В надежде, что его настроение хоть немного изменилось к лучшему, Эми неуверенно улыбнулась и направилась к нему.
— Вода просто ледяная, — сказала она тоном непринужденной беседы. — Я почти замерзла, прежде чем успела выбраться.
Приблизившись к нему, она сразу же поняла, что ничего не изменилось. А если и изменилось, так только к худшему. Он смотрел на нее с холодным презрением, и его окружала хорошо ей знакомая аура сдерживаемого злого неистовства.
Когда Луис взглянул на Эми, он почувствовал, как нарастает в нем гнев и растерянность. Да ведь она, похоже, находит наслаждение в том, чтобы мучить его. Было очевидно, что под одеялом на ней ничего нет. По-видимому, она слишком хорошо разгадала его слабость и прекрасно понимала: когда он видит ее обнаженной, он не может унять в себе желание, жажду, необходимость соединиться с ней.
Да пропади она пропадом!
Одержать над собой верх он ей не позволит. Он в состоянии управлять своими чувствами — и своими желаниями — не хуже любого другого мужчины. Пусть себе хоть раздевается и пляшет вокруг костра — наплевать ему на это. Он не станет к ней прикасаться.
Этой ночью.
И вообще никогда.
Глава 37
Его взгляд из-под опущенных век источал более лютый холод, чем вода ручья. В свете костра было видно, как пульсируют вены у него на лбу и на выступающем рельефе бронзовых рук.
Он стоял с крепко сжатыми кулаками; Эми явственно ощутила, что он действительно борется с желанием ее ударить, и инстинктивно отступила от него на несколько шагов.
Оказавшись на сравнительно безопасном расстоянии, она сказала:
— Я вернусь к ручью и там оденусь.
— Незачем, — бросил он. — Я отвернусь.
Он повернулся, и Эми торопливо оделась, не спуская с него настороженного взгляда. Стоя к ней спиной, закрыв глаза, он разве что зубами не скрежетал, короткие ногти врезались в ладони. Он строго приказал своему телу не валять дурака.
Оно не слушалось никаких приказов.
По истечении нескольких минут, показавшихся Луису долгими, как жизнь, Эми оповестила его, что уже оделась. Луис шумно выдохнул воздух и, полуобернувшись, но не глядя на нее, отрывисто произнес:
— Пойду выкупаюсь.
Ледяная вода благотворно подействовала на напряженное, объятое лихорадочным жаром тело.
Он плавал от берега до берега через широкий в этом месте студеный поток до полного изнеможения и добился своего: он почти задыхался, но зато снедающий его злой огонь отступил.
Вполне взяв себя в руки, он оделся и вернулся к месту их стоянки. Расположившись по обе стороны разделявшего их костра, они в молчании, уткнувшись взглядами в свои оловянные миски, разделались с ужином, состоявшим из бобов и вяленой говядины с хлебом. Потом легли спать, повернувшись спиной друг к другу, и каждый старательно делал вид, что другой не существует.
На следующее утро, когда солнце уже высоко стояло в небе, а они оставили позади множество травянистых долин и бесчисленные нагорья, поросшие кактусами и сильно пахнущими кустарниками, путники продвигались среди скал горного хребта Сантьяго. Все утро они не разговаривали. Напряжение между ними нарастало с каждым часом.
От холодности, которую напустил на себя Луис, у Эми озноб пробегал по коже. Очевидно, он хотел только одного — чтобы она на глаза ему не попадалась. Ну что ж, придется ему убедиться, что чувства у них вполне взаимны.
Солнце близилось к зениту и палило нещадно, когда они начали восхождение по скалистым, изрезанным ущельями кручам. Вот тогда-то дела пошли совсем скверно. Луис проворно взбирался по крутым откосам, поднимался на массивные валуны и при этом не выказывал ни малейшего сострадания и даже не останавливался, чтобы в трудных местах подать ей руку.
Прилагая все усилия, чтобы не отставать, Эми не просила о помощи. Она понимала, что он-то ждет именно этого. Ну, что ж, пусть ждет, пока в аду котлы не замерзнут. Она пройдет через эти враждебные горы без посторонней помощи, даже если это будет стоить ей жизни.
Эми игнорировала его присутствие, когда, помедлив на гребне скалы, он хмуро взглянул на нее сверху вниз. Она не удостоила его вниманием, когда он, растянувшись на широком уступе, притворился, что задремал, и пренебрегла его молчаливым предупреждением, что, если она не поторопится, он оставит ее и уйдет один.
Но наступил момент, когда у нее уже не оставалось сил, чтобы вскарабкаться еще хотя бы на один склон. И тогда она крикнула:
— Я делаю привал! Если хотите, идите дальше без меня. Вы свободны.
И больше не сделала ни одного шага, просто рухнула на каменную площадку, прислонилась спиной к гладкому валуну и закрыла глаза. Она не открыла их, даже когда услышала, как быстро он спускается к ней и камешки осыпаются у него под ногами.
Вся подобравшись, она откинула голову на валун, во всю длину вытянула перед собой ноги и лениво зевнула.
Когда он приблизился к ней, Эми почувствовала это в ту же секунду, хотя и не открывала глаз. Она ощущала его всеподавляющее присутствие так сильно, что даже золотистые волоски у нее на руках готовы были встать дыбом. Она не отказалась от решения держать глаза закрытыми, даже когда совершенно точно поняла, что он стоит прямо перед ней и при этом сверлит ее уничтожающим взглядом.
Но до конца выдержать характер ей не удалось.
Она робко открыла глаза и ахнула.
Он стоял не просто перед ней. Он стоял над ней. Почти у нее над головой. Он стоял, подбоченившись и твердо упираясь обутыми в мокасины ногами в камень по обе стороны от ее бедер. А поскольку голова у Эми была несколько отклонена назад, выходило так, что прямо перед глазами находились его чресла.
Пока она ошеломленно смотрела на него, он медленно присел на корточки, зажав ее у себя между согнутыми разведенными коленями, так что Эми поневоле была вынуждена созерцать стык опасно натянувшихся штанин его кожаных брюк.
Возмущенная столь вопиющим напоминанием о его сокровенных мужских достоинствах, она отвела взгляд. Когда же он поднял руки и прижал ладони к валуну с обеих сторон от ее головы, она разозлилась еще больше при виде попавшихся ей на глаза темных волос у него под мышками.
Рассерженная и обескураженная, она запротестовала:
— Ты меня так задушишь! Отодвинься, черт тебя побери!
— Отодвинусь, как только согласишься идти дальше.
— Ни за что я не соглашусь.
— Значит, вот так и посидим, пока не передумаешь.
— Нет, — заявила она. — Не посидим.
— Ну почему же. Обязательно посидим.
— Не думаю, — язвительно возразила она, понимая, что в такой неудобной позиции, какую он сейчас занимает, никто не сможет долго продержаться.
— Гарантирую, — холодно заверил он ее.
— Увидим, — мрачно процедила она.
— Увидишь, — поправил он ее и остался недвижим.
Так началось состязание характеров, которое растянулось на весь следующий час. Положение у Эми было самое незавидное. Пронесся порыв ветра, и песчинка залетела в ее левый глаз. Ей безумно хотелось стереть песчинку, но ее руки лежали на бедрах, а твердые ягодицы капитана нависали менее чем в дюйме над ними. Она боялась дотронуться до него и не решалась шевельнуть руками, а потому была обречена сидеть и терпеть мучения.
Глаз уже начал слезиться, а к тому же и нос зачесался. Потом капля пота, выступившего на лбу, медленно покатилась вниз — с ума можно было сойти от собственного бессилия. Когда наконец эта капля сорвалась с подбородка и Эми уже вздохнула было с облегчением, она вдруг неудержимо расчихалась.
И все это время капитан Луис Кинтано оставался в одном и том же положении, не шевельнув ни единым мускулом; с виду могло показаться, что ему очень даже удобно в этой позе — на корточках, с широко разведенными коленями и с прижатыми к камню руками.
В конце концов Эми признала свое поражение:
— Если вы будете любезны посторониться, я попытаюсь идти дальше.
Вскоре после полудня они добрались до урочища Персиммон — одного из двух небольших разломов неприветливых гор хребта Сантьяго. Луис первым вошел в широкий просвет между скалистыми кручами. Когда они уже одолели около ста ярдов внутри ущелья, Луис вдруг остановился так резко, чтоЭми, шагавшая с низко опущенной головой, с ходу ткнулась лбом прямо в его спину.
Оправившись от неожиданности, она спросила:
— Чего ты добиваешься? Испугать меня до полусмерти?
— Тихо! — шепнул он, прижав палец к губам.
— В чем дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50