В зеркале, висящем у кровати, Трикси мог видеть себя только до колен и потому был уверен, что темный костюм, галстук в тон и коричневая фетровая шляпа придают ему вид настоящего джентльмена, отправляющегося на скачки. Он даже без особых сожалений укоротил на пару дюймов свою шевелюру и сбрил пышные усы. Повесил на плечо здоровенный футляр от бинокля, одобрительно ухмыльнулся своему отражению в зеркале и отправился на поезд до Кингдом-Хилла.
На ипподроме майор Кевин Коудор-Джонс совершал свой ежедневный обход, как обычно, без особого усердия. Его небрежное руководство привело к тому, что полицейские, которые должны были нести охрану во время скачек, прибыли на полчаса позже и в недостаточном количестве; кроме того, в типографии заказали слишком мало программок.
— А, не беда! — махнул рукой беспечный майор. Миссис Анджелиза Ледвилл ехала на ипподром в автобусе, принадлежащем тотализатору, вместе с еще пятьюдесятью коллегами. Она смотрела в окно на проплывающие мимо пригороды и угрюмо размышляла о ценах на электричество.
В субботу днем, в два тридцать, Анджелиза была целиком поглощена обычной выдачей билетиков и приемом денег. Она сосредоточилась на работе и потому чувствовала себя сравнительно счастливой. Приготовила свою кассу к скачке в три часа — главному событию дня. Скоро у окошечек выстроятся длиннющие очереди. А Анджелиза привыкла обслуживать клиентов быстро и аккуратно — она гордилась своим мастерством.
В два пятьдесят пять Коудор-Джонс сидел в своем кабинете рядом с весовой и пытался разобраться с путаницей в оплате разнорабочих. В два пятьдесят семь телефон, стоявший у самого локтя Коудор-Джонса, зазвонил — в двадцатый раз за день, — и майор снял трубку, продолжая размышлять о спорном вопросе: сколько следует платить в час служащим, выравнивающим взрытый дерн после скачек?
— Коудор-Джонс! — машинально сказал он. Человек с ирландским акцентом что-то тихо проговорил в трубку.
— Что-что? — переспросил Коудор-Джонс. — Погромче, пожалуйста! Тут слишком шумно, я ничего не слышу!
Человек с ирландским акцентом повторил свое сообщение все так же тихо, почти шепотом.
— Че-го-о? — изумился Коудор-Джонс. Но его собеседник уже повесил трубку.
— О господи! — сказал Коудор-Джонс и потянулся к кнопке, соединяющей его с ипподромской трансляцией. Одновременно взглянул на часы. Стрелки подползали к двум пятидесяти девяти. В эту минуту четырнадцать коней, участвующих в трехчасовой скачке, уже заводили в стартовые кабинки.
— Леди и джентльмены! — сказал Коудор-Джонс, и его голос раздался из всех громкоговорителей ипподрома. — Нас только что предупредили, что где-то на трибунах заложена бомба. Мы просим вас немедленно покинуть свои места и собраться на середине ипподрома, пока полиция будет обыскивать помещения.
Всеобщее оцепенение длилось не более секунды. Потом огромная толпа рекой хлынула по лестницам, из тоннелей, из всех дверей. Люди бежали, толкались, пихались, спеша скорее оказаться в безопасности на дальнем конце скаковой дорожки.
В барах валялись опрокинутые и разбитые в спешке бокалы. Очереди к тотализатору растаяли, точно по волшебству, и кассиры бросились следом. Распорядители оставляли свою ложу на самом верху трибун с достоинством, но быстро. Корреспонденты из ложи прессы бросились вниз рысцой, даже не задержавшись, чтобы позвонить в свои газеты. Редакторы в Сити могут и обождать полчасика. А бомба ждать не станет!
В здании ипподрома находились тысячи людей, но оно опустело меньше чем за пять минут. Внутри задержались очень немногие, и одним из них был Кевин Коудор-Джонс. Храбрости ему было не занимать, и майор счел своим долгом остаться на боевом посту.
Немногочисленная группка полицейских мало-помалу собралась у весовой. Каждый скрывал свой вполне естественный страх под маской уверенности. «Небось опять ложная тревога», — говорили они друг другу. Подобные сообщения всегда оказываются ложными. Ну, или почти всегда. Полицейский офицер взял на себя организацию поисков и посоветовал штатскому Коудор-Джонсу удалиться в безопасное место.
— Нет-нет! — сказал Коудор-Джонс. — Вы ищите бомбу, а я посмотрю, все ли вышли.
Он улыбнулся немного озабоченно — и решительно нырнул в весовую.
«Так, тут все чисто», — подумал он, заглянув в жокейскую душевую. В судейской ложе тоже никого, в комнате, где проявляются снимки фотофиниша, никого… Кухня, бойлерная, тотализатор, кабинеты, кладовые… Майор обегал здание за зданием. Он наизусть знал все укромные уголки, где мог застрять какой-нибудь глухой служащий или напившийся зритель.
Людей он не нашел. Бомбы тоже. Слегка запыхавшись, он вернулся на площадку перед весовой и стал дожидаться отчета полицейских, которые работали медленнее.
А блуждавший по ипподрому Трикси Уилкокс воплощал в жизнь свою гениальную, но плохо продуманную идею. Он, посмеиваясь, вспоминал, как изображал ирландца — пожалуй, из него вышел бы недурной актер! — и бегал по барам, набивая огромный пустой футляр от бинокля добычей. «Удивительно, как небрежны бывают люди в панике!» — хихикал он про себя.
Дважды он столкнулся с полисменами.
— Там все чисто, офицер! — уверенно заявлял он, указывая туда, откуда только что вышел. Полицейские оба раза окидывали небрежным взглядом коричневую шляпу, темный костюм и галстук в тон и принимали его за одного из служащих ипподрома.
И только оранжевые носки его подвели. Второй полисмен обернулся ему вслед, нахмурился, увидав апельсиновые полоски, мелькавшие из-под брюк, и неторопливо двинулся за ним.
— Эй!.. — окликнул он.
Трикси обернулся, увидел надвигающегося на него блюстителя порядка, не выдержал и задал стрекача. Да, Трикси Уилкокс был не слишком умен.
В четыре часа дня Коудор-Джонс передал по трансляции новое объявление:
— По всей видимости, сообщение о бомбе оказалось очередной ложной тревогой. Все могут занять свои места.
Публика хлынула обратно и первым делом устремилась в бары. Барменши вернулись за стойки и издали многоголосый вопль ужаса.
— Нас обокрали!
— Кто-то спер всю выручку!
— И чаевые выгребли!
В здании тотализатора кассиры застыли в шоке. Большая часть денег, полученных перед главной скачкой дня, попросту исчезла!
Анджелиза Ледвилл, не веря собственным глазам, уставилась на распотрошенную кассу. Бледная, дрожащая, она присоединилась к хору голосов:
— Деньги исчезли!
Коудор-Джонс принимал все новые доклады с видом полного отчаяния. Конечно, во время всеобщего поспешного исхода двери никто не запирал. И вообще никаких мер безопасности принято не было. Ипподром не был готов к подобной ситуации. И, несомненно, правление во всем обвинит его! Могут даже уволить…
В четыре тридцать майор с облегчением узнал от полиции, что они задержали одного человека и ждут от него объяснений, почему его футляр для бинокля был битком набит потрепанными банкнотами, на многих из которых были круглые следы от пивных кружек — бармены часто используют их вместо пресс-папье.
В понедельник утром угрюмый Трикси Уилкокс предстал перед магистратом и был отправлен в предварительное заключение сроком на семь дней. Его замечательная идея была, похоже, не такой уж свежей, и теперь ему светило отнюдь не девять месяцев.
Только одна мысль грела ему сердце. Все выходные полицейские тщетно пытались вытрясти из него ответ на волновавший их вопрос, но Трикси держал язык за зубами. Полиция желала знать, куда он дел большую часть добычи.
Но Трикси молчал.
В футляре от бинокля могла поместиться максимум десятая часть пропавших денег. Где остальные?
Трикси не отвечал.
Ему сулили смягчить приговор, если он скажет, куда спрятал деньги.
Трикси им не верил. Он только презрительно усмехался и качал головой. Трикси знал по опыту, что владельцу припрятанной крупной суммы в тюрьме живется куда приятнее. Его будут уважать. Обращаться с должным почтением. У него будет положение в тамошнем обществе. Отдать деньги? Нашли дурака!
В понедельник утром майор Коудор-Джонс явился на экстренное заседание правления с багровым лицом и покорно выслушал продолжительную гневную тираду Беллами. Да, охрана ипподрома действительно никуда не годится.
— Я вас предупреждал! — в десятый раз повторял Беллами, наливаясь самодовольством. — Я вас всех предупреждал! Нам нужны новые замки. Существуют специальные захлопывающиеся замки для касс тотализатора. Мне говорили, что таким образом можно запереть кассу за пять секунд — и деньги будут в целости и сохранности. Предлагаю немедленно установить такие замки на всем ипподроме!
Он воинственно оглядел сидящих за столом. Роскин только потупился и поджал губы. И Кингдом-Хилл проголосовал за то, чтобы запереть конюшню — когда лошадь уже сбежала.
В понедельник вечером Анджелиза Ледвилл налила себе двойную порцию джина, включила телевизор и уселась, задрав ноги повыше. Рядом с ней на диване лежала стопка надписанных конвертов с наклеенными марками. В каждом конверте лежал чек, избавляющий Анджелизу от одного из висящих над ней долгов. Она блаженно вздохнула. И подумала о том, что никогда не забудет ужаса и потрясения, которые вызвал у нее вид пустой кассы. И облегчения, которое она испытала, когда поняла, что обворовали всех, не только ее. Ведь она прекрасно знала, что в суматохе прихватила выручку одной из соседних касс. Согласитесь, глупо было бы воровать деньги из своей собственной кассы. Откуда ж ей было знать, что там побывает другой, более жадный вор! Так что воровать деньги из своей кассы было бы чистым безумием. А потом, в той кассе денег было куда больше…
В понедельник вечером Кевин Коудор-Джонс сидел в своей холостяцкой квартире и вспоминал второй обыск Кингдом-Хилла. В воскресенье полиция весь день шерстила ипподром, заглядывая во все дырки, но на этот раз не спеша, без страха. Ведь они искали не бомбу, а деньги. Коудор-Джонс добросовестно помогал им, но так ничего и не нашлось. Денежки канули.
— Должно быть, у этого Трикси был напарник, — мрачно сказал офицер полиции. — А что с ним сделаешь — молчит, зараза!
Коудор-Джонса все-таки не уволили. Он улыбнулся, вспоминая сумасшедшие предыдущие дни. Коудор-Джонс, человек импульсивный и безрассудно отважный, лучше всех сумел воспользоваться возможностью, предоставленной Трикси Уилкоксом.
Уж чего-чего, а храбрости ему всегда хватало. В субботу вечером майор уехал с ипподрома почти со всеми деньгами, которые были в кассах тотализатора.
Коудор-Джонс перегнулся через подлокотник кресла и любовно погладил свой раздувшийся «дипломат».
КТО УБИЛ РЫЖИКА?
Этот рассказ впервые публикуется здесь, но события, в нем описываемые, отнесены в прошлое (точнее, в 1986— 1987 год), отчасти потому, что с тех пор, в результате принятия закона об огнестрельном оружии 1988 года, были ужесточены правила перевозки ручного огнестрельного оружия с материка в Англию.
Француз Эмиль Жак Гирланд боялся летать на самолете до такой степени, что это уже походило на фобию. От одного вида рекламы авиакомпаний и рева самолетных двигателей у него начинало колотиться сердце и на лбу выступал легкий пот. Поэтому когда Гирланду требовалось отправиться за границу по делу, путешествовал он исключительно машиной или морем. Этот осторожный человек вообще не любил скорости и спешки. Он предпочитал подходить к делу вдумчиво, с учетом всех возможных неожиданностей. Он благоразумно полагал, чта именно из-за паники, вызванной непредвиденными обстоятельствами, и прокалываются дилетанты.
А Эмиль Жак Гирланд был профессионалом — профессиональным наемным убийцей, которого не то что ни разу не поймали, а даже ни разу ни в чем не заподозрили: тихий, скромный человек, избегающий внимания посторонних. Гирланду недавно исполнилось тридцать семь, и на его счету было шестнадцать удачных убийств: семь бизнесменов, восемь жен и один ребенок.
Конечно, его услуги стоили дорого. Зато он был надежен, изобретателен и бессердечен.
Эмиль Жак в семь лет остался сиротой. Его никто не захотел усыновить, и он вырос в детских домах. Его никто никогда не любил по-настоящему, и сам он не испытывал теплых чувств ни к одному живому существу, кроме собаки. Во время службы в армии он научился стрелять. Врожденный талант к этому делу в сочетании с растущим стремлением к власти позднее заставил Эмиля Жака устроиться на неполный рабочий день инструктором в стрелковый клуб, где разговоры о смерти висели в воздухе, точно запах пороха.
«Заказы» Эмиль Жак получал по почте от неизвестного ему посредника — они даже ни разу не встречались. Но он принимал предложения только после тщательного изучения обстановки. Эмиль считал себя убийцей высшего разряда. Американское словечко «киллер» он находил вульгарным. И брался за работу только в том случае, если был уверен, что клиент сможет заплатить, захочет заплатить и потом не размякнет от запоздалых угрызений совести. Кроме того, Эмиль настаивал на том, чтобы любой клиент, которого могли заподозрить в убийстве, обеспечивал себе железное алиби. На первый взгляд это легко; но временами Эмиль именно из-за этого отказывался от работы.
Так было и в тот четверг в декабре 1986 года. Алиби клиента выглядело безупречным. Поэтому Эмиль решил взяться за предложенное дело и собрал вещи для небольшой поездки в Англию.
Эмиль говорил по-английски не то чтобы хорошо, но внятно. Во всяком случае, его познаний хватило, чтобы совершить в Англии три убийства за четыре года. Перлы из разговорника («Mon auto ne marche pas» — «Мой автомобиль сломан») не только защищали его от опасного любопытства посторонних, но и позволяли в случае чего благоразумно отказаться от выполнения заказа, если дело покажется небезопасным. Нынешний заказ Эмиль откладывал уже дважды, причем в последний момент: в первый раз из-за плохой погоды, во второй — из-за того, что его не устроило алиби заказчика: тот сказался больным.
— Pas bon, — сказал себе Эмиль. — Нехорошо.
Клиент, выложивший авансом небольшое состояние, все больше нервничал из-за этих проволочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35