https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Timo/
Дама сидела за столом и считала выручку. Она не предложила Биллу Уильямсу присесть. Но он все равно сел. Дама высокомерно взглянула на него.
— Мне сказали, что у вас какие-то жалобы, — произнесла она таким тоном, словно считала это совершенно невозможным.
Билл Уильямс красочно описал свой испорченный вечер.
Директорша не проявила особого удивления.
— Когда вы заказывали столик, — сказала она, не оспаривая того факта, что столик был заказан, — вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке.
— Это почему еще?
— Мы не принимаем лодок.
— Почему же?
— Туристы с лодок безобразно себя ведут. Ломают мебель. Шумят. Гадят на пол в уборной. У них сумасшедшие дети. Они жалуются, что цены слишком высокие.
— Я заказал столик, как полагается, — твердо и решительно заявил Билл Уильямс, — и я недоволен. Я очень недоволен.
До директорши наконец дошло, что она, возможно, не права. Она передернула плечами под ало-золотым халатом, облизнула губы и упрямо повторила:
— Вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке. Вам следовало сказать об этом, когда вы заказывали столик. Тогда мы были бы готовы…
— Когда я заказывал столик, вы не спросили, на чем я приеду, — перебил Уильямс. — Вы не спросили, приеду ли я на «Роллс-Ройсе», на тракторе, на велосипеде или вообще приду пешком. Мои гости приехали на «Даймлере», а вы обошлись с ними так, точно они собирались украсть у вас столовое серебро.
Директорша встряхнула прической, поджала губы и невидящим взглядом уставилась на разобиженного клиента. Директорша хотела, чтобы клиент ушел. Она была не в настроении грызться.
А Билл Уильямс был именно в таком настроении. Но он почувствовал, что сопротивление директорши угасло, и, как всегда, когда ему случалось одержать верх, его враждебность тоже приутихла. Биллу часто говорили, что терять бдительность опасно, но он не умел добивать поверженного противника. Он резко встал, вышел на свежий воздух и спустился по тропинке к реке, к своему синему диванчику.
Билл переоделся, убрал тент — дождя все равно не предвиделось, — залез в спальный мешок и улегся, глядя в ясное ночное небо. Он знал, что потерял шанс сделаться редактором «Ежедневного трубадура». Всю ночь он не спал, прокручивая в голове незаслуженные унижения и сожалея, что не устроил публичного скандала. Но разве публичный скандал помог бы ему добиться места? Да нет, скорее это просто сделалось бы очередным анекдотом — а так, если Билл правильно понял выражение лица миссис Робин Доукинс, это просто снабдило ее очередным «Я вам говорила!» в их междуусобных войнах.
Билл обдумывал планы мести, сомневаясь, впрочем, в своей способности осуществить их. В качестве редактора он мог бы потребовать от своего корреспондента, того самого, который так расхваливал этот ресторан, опубликовать разгромную статью. А как рядовой гражданин, он мог только обходить этот ресторан стороной.
Рассвет не принес ему сладких снов. Когда стало совсем светло, Билл встал и принялся собираться в дорогу. Хотя путешествие утратило всю свою прелесть. Из следующего городка вниз по течению он позвонит в Лечлейд на лодочную станцию и попросит их забрать лодку.
В это время по тропинке спустился тот самый официант в темном костюме. Только на этот раз на его лице уже не было самодовольной ухмылки.
— Директор предлагает вам кофе, — сказал официант.
— Кофе?
— Да, выпить кофе в баре.
Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа.
Билл Уильямс даже не знал, что делать. Что это — знак примирения? Извинение? Ему не хотелось ни того, ни другого. Но, быть может, кофе — это только предварительно, а вообще директорша собирается вернуть ему деньги? Может, она наконец поняла, что за вчерашнее возмутительное обслуживание платить не стоит?
Ничего подобного. Да Билл Уильямс сердился и не из-за денег вовсе. Его изгнание из «Голоса» обошлось новым владельцам газеты в несколько ноликов в их доходах. И тем не менее, входя в ресторан, Билл готов был, хотя и неохотно, принять деньги обратно. Но никто не предложил ему ни пенни.
Билл Уильямс вошел в бар. Окна были еще занавешены, и в баре было сумрачно. Медленно вошел официант, поставил на столик поднос с чашкой и блюдцем, молочником, сахарницей и фарфоровым кофейничком.
И все. В холодном изумлении Билл Уильямс выпил две чашки кофе. Правда, надо отдать должное — кофе был хороший и крепкий. Но никто не пришел и не извинился.
Может, кофе и было знаком примирения, но Билл Уильямс воспринял это как оскорбление.
Допив вторую чашку, Билл Уильямс встал из-за столика и отворил входную дверь, за которой был маленький холл, а за ним — дверь на автостоянку. По закону, в Британии на двери каждого заведения, где разрешено продавать спиртные напитки, должна висеть лицензия, в которой указано имя владельца. У Билла еще не было конкретного плана отмщения, но он хотел хотя бы знать, как зовут человека, который его так оскорбил.
Владельца ресторана «На стрежне» звали Полина Кинсер.
Кинсер… Странное совпадение. Билл Уильямс вернулся в бар и обнаружил там вчерашнюю даму-директоршу, окруженную четырьмя официантами. Официанты явно чувствовали себя неловко в роли телохранителей, но они больше всего заботились о том, чтобы хозяйке было не в чем их упрекнуть.
— Полина Кинсер — это вы? — медленно спросил Билл Уильямс.
Дама неохотно кивнула.
— Вы хотите принести мне свои извинения за вчерашний вечер?
Она не ответила ни да, ни нет.
— Вы незнакомы с неким Деннисом? Молчание сделалось тяжелым. Полина Кинсер мрачно смотрела на него, очевидно, не чувствуя за собой никакой вины. Уильямса разбирало дикое желание шарахнуть дамочку об стенку и вытрясти из нее хоть какие-то извинения. Остановило его отнюдь не милосердие, а исключительно мысль о наручниках.
Когда назойливый клиент удалился наконец на свою лодку и уплыл вниз по реке, Полина Кинсер испытала неимоверное облегчение. Она была уверена, что больше никогда о нем не услышит. И когда ее племянник Деннис Кинсер заехал к ней по делу, она даже не упомянула о случившейся «неприятности». Златоуст Деннис Кинсер сперва убедил свою незамужнюю тетушку продать дом, чтобы открыть ресторан, а потом заложил его, чтобы начать карьеру тренера. Тетя Полина возражала против того, чтобы потратить деньги, вырученные за ее дом, непосредственно на конюшню — она не любила лошадей. Но если не считать любви к лошадям, во всем остальном Деннис казался ей безупречным. Это Деннис приобрел удобные кресла для обеденного зала и чудесную посуду; это Деннис нанял известного повара; это Деннис обрядил ее в восточный халат; это Деннис зазывал в ресторан корреспондентов и обвораживал их превосходной кухней и безупречным обслуживанием; и именно Деннис ввел правило не принимать туристов с лодок.
— В лондонских ресторанах тоже не обслуживают всяких нежелательных клиентов, — сказал он своей тетушке. — И я не хочу, чтобы у нашего причала теснились вульгарные лодки. Нечего приманивать сюда «hoi polloi»(чернь (греч.)).
— Да, Деннис, конечно, — преданно кивнула тетушка. Деннис прав, как всегда.
Ее племянник узнал о беспокойном клиенте на кухне, от официантов, и, слегка обеспокоенный их неуклюжими оправданиями, спросил у тети, что произошло.
Выслушав ее, Деннис Кинсер встревожился, но не слишком. В конце концов, один-единственный недовольный погоды не сделает.
— А этот парень с лодки, — спросил он, листая конторские книги, — он действительно заказывал столик заранее?
— Да.
— Ну, тогда уж надо было обслужить его как следует, наравне с прочими.
— Но ведь ты же сам говорил…
— Да, конечно, но ведь надо же соображать!
Тетрадь, в которой Полина Кинсер записывала предварительные заказы, лежала раскрытой тут же на столе. Деннис, взглянув на нее, спросил:
— А который заказ был его?
— Вот этот, — указала тетушка. — Он стоял первым на вчерашний вечер. Уильямс, столик на четверых, на восемь часов. Ну и номер его телефона — все как положено.
Деннис Кинсер заглянул в тетрадь — и похолодел. Он знал этот номер! Деннис не поверил своим глазам — он просто не хотел им верить. Он судорожно рванул к себе телефон тетушки, набрал номер и услышал в трубке женский голос:
— Доброе утро, «Голос Котсволда» слушает. Деннис Кинсер, запинаясь, попросил соединить его со спортивным корреспондентом. Тот, по обыкновению, сидел, развалившись, в своем кресле и чистил ногти.
— Уильямс? — переспросил корреспондент. — А как же. Конечно, знаю. Это наш бывший редактор. На редкость толковый мужик, хотя ему-то я этого, конечно, не говорил. За статьи про ваши синдикаты и все прочее ему спасибо скажите. Это он меня к вам отправил, в тот день, когда мы вас фотографировали для иллюстраций. А зачем он вам понадобился?
— Я… э-э… я просто хотел узнать…
Язык у Денниса Кинсера ворочался с трудом.
— Смотрите, не вставайте ему поперек дороги! — торжественно предостерег корреспондент. — Он только кажется мелким и безобидным, а если его разозлить, он хуже гремучей змеи!
Голова у Кинсера пошла кругом. Он сглотнул и попросил соединить его с корреспондентом, ведущим колонку гурмана. С тем самым, который так расхвалил заведение тети Полины, благодаря чему оно стало пользоваться бешеным успехом.
— Уильямс? Хороший был человек. Заставлял меня печатать редкие рецепты. А нынешний редактор помешан на чипсах и кетчупе. Билл Уильямс спросил меня — не знаю, может, он шутил, — не знаю ли я такого места, куда можно пригласить троих деловых людей на обед, от которого зависит все его будущее. Ну, я и назвал ресторан вашей тетушки. Он прямо от меня и позвонил туда.
Деннис Кинсер повесил трубку. В голове у него, точно мантра, крутилось одно: «О господи! О господи!»
— В чем дело? — поинтересовалась тетушка. — Ты что-то такой бледный…
— Этот человек, Уильямс… — проговорил Кинсер придушенным голосом. — Ты перед ним хоть как-нибудь извинилась?
Полина Кинсер задумчиво наморщила лоб.
— Ну… я предложила ему кофе…
— Кофе!!! А извиниться? А вернуть деньги? А угостить лучшим паштетом века?
Озадаченная тетушка покачала головой:
— Нет, я просто предложила ему кофе.
— Дура старая! — заорал перепуганный племянник. — Бестолковая старая клуша! Да этот мужик нас обоих разорит! Он в газеты пишет! И я ему обязан… я ему очень обязан! А за вчерашнее он нас разорит непременно!
— Это все ты виноват, — упрямо повторила тетушка. — Это ведь ты сказал не принимать лодок!
В тот же день в Лондоне проходило ежемесячное деловое совещание «Агентства новостей „Львиное сердце“. На совещании присутствовали три грызущихся между собой владельца агентства, менеджеры многочисленных газет и журналов, принадлежащих агентству, и разношерстные финансовые советники. Редакторов и журналистов на эти совещания никогда не приглашали: для миссис Робин Доукинс, исполнявшей обязанности председателя, журналисты были всего лишь наемными работниками, недостойными права голоса.
Им срочно был нужен новый редактор для «Ежедневного трубадура» — уже четвертый по счету. Миссис Доукинс говорила об этом так, словно собиралась нанять нового дворецкого. Если он будет знать свое место и, так сказать, держать столовое серебро в порядке, она готова закрыть глаза на его привычку глушить портвейн после обеда. Встревоженные менеджеры пытались тактично намекнуть, что именно пристрастие нынешнего редактора к портвейну и составляет три четверти проблемы.
Руссель Модсли решительно заявил, что Авессалом Уильямс, бывший редактор «Голоса Котсволда», на которого они поначалу рассчитывали, теперь отпадает. Ф. Гарольд Филд заявил еще энергичнее, что Авессалом Уильямс в свои тридцать три года слишком молод, имеет слишком много ученых степеней и не способен настоять на своем.
Кое-кто из менеджеров затаил дыхание, и не в последнюю очередь — толковая, но не имеющая возможности свободно развернуться женщина из «Ежедневного трубадура». Они по опыту знали, что, если Филд и Модели выступают «против» чего-то, миссис Робин Доукинс немедленно выступит «за». Как держатель самого крупного пакета акций, она будет настаивать на своем, и мужчины пожмут плечами и сдадутся.
Менеджер «Ежедневного трубадура» знала, что большинство хороших редакторов достигают расцвета именно в тридцать с небольшим. Что талант редактора — так же, как талант дирижера: либо он есть, либо его нет. Менеджер выслушала мистера Филда, жалующегося миссис Доукинс, что этот Уильямс даже писать не умеет, потом прочла отрывок одной из статей, которые мистер Филд размножил на ксероксе и под шумок раздал всем присутствующим, и поняла, что этот Уильямс — несомненно, талант. Писать не умеет? Да это же на диссертацию тянет!
Она подняла глаза и увидела, что Ф. Гарольд Филд смотрит на нее. Он улыбнулся. «Он все-таки хочет этого Авессалома в редакторы!» — подумала менеджер.
А тем временем гнев Денниса Кинсера против тетушки постепенно усиливался, как ожоги от горчичного газа. Он сидел, поставив локти на стол и держась за голову, и лихорадочно соображал, как в случае чего выбираться из пучины долгов.
— Это ведь ты сказал не принимать лодок! — занудно повторяла тетушка.
— Заткнись!
— Но…
— В жопу лодки! — рявкнул Деннис Кинсер. И его тетушка, облаченная в халат, переливающийся синим, серебром и царственным пурпуром, оскорбленно удалилась поплакать в крошечную гостиную, где стояло все, что она вывезла из своего старого дома. Все остальное она отдала Деннису. Она не могла вынести его гнева. Она не любила лошадей. Она возненавидела этого проклятого туриста с лодки.
Все грандиозные планы Денниса Кинсера строились на том, что ресторан «На стрежне» будет процветать и пользоваться успехом. Невзирая на восхваления спортивного корреспондента, предложений, поступивших от синдикатов любителей нажиться, не вставая с дивана, не хватило бы даже на то, чтобы заполнить один ряд денников, не говоря уже обо всей замечательной конюшне, которую он арендовал. Чтобы заставить отделение, выдающее тренерские лицензии, поверить, что у него имеется дюжина лошадей — минимум, необходимый для того, чтобы получить лицензию, — пришлось взять к себе нескольких ветеранов, давным-давно вышедших на пенсию, и еще нескольких попросту выдумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Мне сказали, что у вас какие-то жалобы, — произнесла она таким тоном, словно считала это совершенно невозможным.
Билл Уильямс красочно описал свой испорченный вечер.
Директорша не проявила особого удивления.
— Когда вы заказывали столик, — сказала она, не оспаривая того факта, что столик был заказан, — вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке.
— Это почему еще?
— Мы не принимаем лодок.
— Почему же?
— Туристы с лодок безобразно себя ведут. Ломают мебель. Шумят. Гадят на пол в уборной. У них сумасшедшие дети. Они жалуются, что цены слишком высокие.
— Я заказал столик, как полагается, — твердо и решительно заявил Билл Уильямс, — и я недоволен. Я очень недоволен.
До директорши наконец дошло, что она, возможно, не права. Она передернула плечами под ало-золотым халатом, облизнула губы и упрямо повторила:
— Вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке. Вам следовало сказать об этом, когда вы заказывали столик. Тогда мы были бы готовы…
— Когда я заказывал столик, вы не спросили, на чем я приеду, — перебил Уильямс. — Вы не спросили, приеду ли я на «Роллс-Ройсе», на тракторе, на велосипеде или вообще приду пешком. Мои гости приехали на «Даймлере», а вы обошлись с ними так, точно они собирались украсть у вас столовое серебро.
Директорша встряхнула прической, поджала губы и невидящим взглядом уставилась на разобиженного клиента. Директорша хотела, чтобы клиент ушел. Она была не в настроении грызться.
А Билл Уильямс был именно в таком настроении. Но он почувствовал, что сопротивление директорши угасло, и, как всегда, когда ему случалось одержать верх, его враждебность тоже приутихла. Биллу часто говорили, что терять бдительность опасно, но он не умел добивать поверженного противника. Он резко встал, вышел на свежий воздух и спустился по тропинке к реке, к своему синему диванчику.
Билл переоделся, убрал тент — дождя все равно не предвиделось, — залез в спальный мешок и улегся, глядя в ясное ночное небо. Он знал, что потерял шанс сделаться редактором «Ежедневного трубадура». Всю ночь он не спал, прокручивая в голове незаслуженные унижения и сожалея, что не устроил публичного скандала. Но разве публичный скандал помог бы ему добиться места? Да нет, скорее это просто сделалось бы очередным анекдотом — а так, если Билл правильно понял выражение лица миссис Робин Доукинс, это просто снабдило ее очередным «Я вам говорила!» в их междуусобных войнах.
Билл обдумывал планы мести, сомневаясь, впрочем, в своей способности осуществить их. В качестве редактора он мог бы потребовать от своего корреспондента, того самого, который так расхваливал этот ресторан, опубликовать разгромную статью. А как рядовой гражданин, он мог только обходить этот ресторан стороной.
Рассвет не принес ему сладких снов. Когда стало совсем светло, Билл встал и принялся собираться в дорогу. Хотя путешествие утратило всю свою прелесть. Из следующего городка вниз по течению он позвонит в Лечлейд на лодочную станцию и попросит их забрать лодку.
В это время по тропинке спустился тот самый официант в темном костюме. Только на этот раз на его лице уже не было самодовольной ухмылки.
— Директор предлагает вам кофе, — сказал официант.
— Кофе?
— Да, выпить кофе в баре.
Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа.
Билл Уильямс даже не знал, что делать. Что это — знак примирения? Извинение? Ему не хотелось ни того, ни другого. Но, быть может, кофе — это только предварительно, а вообще директорша собирается вернуть ему деньги? Может, она наконец поняла, что за вчерашнее возмутительное обслуживание платить не стоит?
Ничего подобного. Да Билл Уильямс сердился и не из-за денег вовсе. Его изгнание из «Голоса» обошлось новым владельцам газеты в несколько ноликов в их доходах. И тем не менее, входя в ресторан, Билл готов был, хотя и неохотно, принять деньги обратно. Но никто не предложил ему ни пенни.
Билл Уильямс вошел в бар. Окна были еще занавешены, и в баре было сумрачно. Медленно вошел официант, поставил на столик поднос с чашкой и блюдцем, молочником, сахарницей и фарфоровым кофейничком.
И все. В холодном изумлении Билл Уильямс выпил две чашки кофе. Правда, надо отдать должное — кофе был хороший и крепкий. Но никто не пришел и не извинился.
Может, кофе и было знаком примирения, но Билл Уильямс воспринял это как оскорбление.
Допив вторую чашку, Билл Уильямс встал из-за столика и отворил входную дверь, за которой был маленький холл, а за ним — дверь на автостоянку. По закону, в Британии на двери каждого заведения, где разрешено продавать спиртные напитки, должна висеть лицензия, в которой указано имя владельца. У Билла еще не было конкретного плана отмщения, но он хотел хотя бы знать, как зовут человека, который его так оскорбил.
Владельца ресторана «На стрежне» звали Полина Кинсер.
Кинсер… Странное совпадение. Билл Уильямс вернулся в бар и обнаружил там вчерашнюю даму-директоршу, окруженную четырьмя официантами. Официанты явно чувствовали себя неловко в роли телохранителей, но они больше всего заботились о том, чтобы хозяйке было не в чем их упрекнуть.
— Полина Кинсер — это вы? — медленно спросил Билл Уильямс.
Дама неохотно кивнула.
— Вы хотите принести мне свои извинения за вчерашний вечер?
Она не ответила ни да, ни нет.
— Вы незнакомы с неким Деннисом? Молчание сделалось тяжелым. Полина Кинсер мрачно смотрела на него, очевидно, не чувствуя за собой никакой вины. Уильямса разбирало дикое желание шарахнуть дамочку об стенку и вытрясти из нее хоть какие-то извинения. Остановило его отнюдь не милосердие, а исключительно мысль о наручниках.
Когда назойливый клиент удалился наконец на свою лодку и уплыл вниз по реке, Полина Кинсер испытала неимоверное облегчение. Она была уверена, что больше никогда о нем не услышит. И когда ее племянник Деннис Кинсер заехал к ней по делу, она даже не упомянула о случившейся «неприятности». Златоуст Деннис Кинсер сперва убедил свою незамужнюю тетушку продать дом, чтобы открыть ресторан, а потом заложил его, чтобы начать карьеру тренера. Тетя Полина возражала против того, чтобы потратить деньги, вырученные за ее дом, непосредственно на конюшню — она не любила лошадей. Но если не считать любви к лошадям, во всем остальном Деннис казался ей безупречным. Это Деннис приобрел удобные кресла для обеденного зала и чудесную посуду; это Деннис нанял известного повара; это Деннис обрядил ее в восточный халат; это Деннис зазывал в ресторан корреспондентов и обвораживал их превосходной кухней и безупречным обслуживанием; и именно Деннис ввел правило не принимать туристов с лодок.
— В лондонских ресторанах тоже не обслуживают всяких нежелательных клиентов, — сказал он своей тетушке. — И я не хочу, чтобы у нашего причала теснились вульгарные лодки. Нечего приманивать сюда «hoi polloi»(чернь (греч.)).
— Да, Деннис, конечно, — преданно кивнула тетушка. Деннис прав, как всегда.
Ее племянник узнал о беспокойном клиенте на кухне, от официантов, и, слегка обеспокоенный их неуклюжими оправданиями, спросил у тети, что произошло.
Выслушав ее, Деннис Кинсер встревожился, но не слишком. В конце концов, один-единственный недовольный погоды не сделает.
— А этот парень с лодки, — спросил он, листая конторские книги, — он действительно заказывал столик заранее?
— Да.
— Ну, тогда уж надо было обслужить его как следует, наравне с прочими.
— Но ведь ты же сам говорил…
— Да, конечно, но ведь надо же соображать!
Тетрадь, в которой Полина Кинсер записывала предварительные заказы, лежала раскрытой тут же на столе. Деннис, взглянув на нее, спросил:
— А который заказ был его?
— Вот этот, — указала тетушка. — Он стоял первым на вчерашний вечер. Уильямс, столик на четверых, на восемь часов. Ну и номер его телефона — все как положено.
Деннис Кинсер заглянул в тетрадь — и похолодел. Он знал этот номер! Деннис не поверил своим глазам — он просто не хотел им верить. Он судорожно рванул к себе телефон тетушки, набрал номер и услышал в трубке женский голос:
— Доброе утро, «Голос Котсволда» слушает. Деннис Кинсер, запинаясь, попросил соединить его со спортивным корреспондентом. Тот, по обыкновению, сидел, развалившись, в своем кресле и чистил ногти.
— Уильямс? — переспросил корреспондент. — А как же. Конечно, знаю. Это наш бывший редактор. На редкость толковый мужик, хотя ему-то я этого, конечно, не говорил. За статьи про ваши синдикаты и все прочее ему спасибо скажите. Это он меня к вам отправил, в тот день, когда мы вас фотографировали для иллюстраций. А зачем он вам понадобился?
— Я… э-э… я просто хотел узнать…
Язык у Денниса Кинсера ворочался с трудом.
— Смотрите, не вставайте ему поперек дороги! — торжественно предостерег корреспондент. — Он только кажется мелким и безобидным, а если его разозлить, он хуже гремучей змеи!
Голова у Кинсера пошла кругом. Он сглотнул и попросил соединить его с корреспондентом, ведущим колонку гурмана. С тем самым, который так расхвалил заведение тети Полины, благодаря чему оно стало пользоваться бешеным успехом.
— Уильямс? Хороший был человек. Заставлял меня печатать редкие рецепты. А нынешний редактор помешан на чипсах и кетчупе. Билл Уильямс спросил меня — не знаю, может, он шутил, — не знаю ли я такого места, куда можно пригласить троих деловых людей на обед, от которого зависит все его будущее. Ну, я и назвал ресторан вашей тетушки. Он прямо от меня и позвонил туда.
Деннис Кинсер повесил трубку. В голове у него, точно мантра, крутилось одно: «О господи! О господи!»
— В чем дело? — поинтересовалась тетушка. — Ты что-то такой бледный…
— Этот человек, Уильямс… — проговорил Кинсер придушенным голосом. — Ты перед ним хоть как-нибудь извинилась?
Полина Кинсер задумчиво наморщила лоб.
— Ну… я предложила ему кофе…
— Кофе!!! А извиниться? А вернуть деньги? А угостить лучшим паштетом века?
Озадаченная тетушка покачала головой:
— Нет, я просто предложила ему кофе.
— Дура старая! — заорал перепуганный племянник. — Бестолковая старая клуша! Да этот мужик нас обоих разорит! Он в газеты пишет! И я ему обязан… я ему очень обязан! А за вчерашнее он нас разорит непременно!
— Это все ты виноват, — упрямо повторила тетушка. — Это ведь ты сказал не принимать лодок!
В тот же день в Лондоне проходило ежемесячное деловое совещание «Агентства новостей „Львиное сердце“. На совещании присутствовали три грызущихся между собой владельца агентства, менеджеры многочисленных газет и журналов, принадлежащих агентству, и разношерстные финансовые советники. Редакторов и журналистов на эти совещания никогда не приглашали: для миссис Робин Доукинс, исполнявшей обязанности председателя, журналисты были всего лишь наемными работниками, недостойными права голоса.
Им срочно был нужен новый редактор для «Ежедневного трубадура» — уже четвертый по счету. Миссис Доукинс говорила об этом так, словно собиралась нанять нового дворецкого. Если он будет знать свое место и, так сказать, держать столовое серебро в порядке, она готова закрыть глаза на его привычку глушить портвейн после обеда. Встревоженные менеджеры пытались тактично намекнуть, что именно пристрастие нынешнего редактора к портвейну и составляет три четверти проблемы.
Руссель Модсли решительно заявил, что Авессалом Уильямс, бывший редактор «Голоса Котсволда», на которого они поначалу рассчитывали, теперь отпадает. Ф. Гарольд Филд заявил еще энергичнее, что Авессалом Уильямс в свои тридцать три года слишком молод, имеет слишком много ученых степеней и не способен настоять на своем.
Кое-кто из менеджеров затаил дыхание, и не в последнюю очередь — толковая, но не имеющая возможности свободно развернуться женщина из «Ежедневного трубадура». Они по опыту знали, что, если Филд и Модели выступают «против» чего-то, миссис Робин Доукинс немедленно выступит «за». Как держатель самого крупного пакета акций, она будет настаивать на своем, и мужчины пожмут плечами и сдадутся.
Менеджер «Ежедневного трубадура» знала, что большинство хороших редакторов достигают расцвета именно в тридцать с небольшим. Что талант редактора — так же, как талант дирижера: либо он есть, либо его нет. Менеджер выслушала мистера Филда, жалующегося миссис Доукинс, что этот Уильямс даже писать не умеет, потом прочла отрывок одной из статей, которые мистер Филд размножил на ксероксе и под шумок раздал всем присутствующим, и поняла, что этот Уильямс — несомненно, талант. Писать не умеет? Да это же на диссертацию тянет!
Она подняла глаза и увидела, что Ф. Гарольд Филд смотрит на нее. Он улыбнулся. «Он все-таки хочет этого Авессалома в редакторы!» — подумала менеджер.
А тем временем гнев Денниса Кинсера против тетушки постепенно усиливался, как ожоги от горчичного газа. Он сидел, поставив локти на стол и держась за голову, и лихорадочно соображал, как в случае чего выбираться из пучины долгов.
— Это ведь ты сказал не принимать лодок! — занудно повторяла тетушка.
— Заткнись!
— Но…
— В жопу лодки! — рявкнул Деннис Кинсер. И его тетушка, облаченная в халат, переливающийся синим, серебром и царственным пурпуром, оскорбленно удалилась поплакать в крошечную гостиную, где стояло все, что она вывезла из своего старого дома. Все остальное она отдала Деннису. Она не могла вынести его гнева. Она не любила лошадей. Она возненавидела этого проклятого туриста с лодки.
Все грандиозные планы Денниса Кинсера строились на том, что ресторан «На стрежне» будет процветать и пользоваться успехом. Невзирая на восхваления спортивного корреспондента, предложений, поступивших от синдикатов любителей нажиться, не вставая с дивана, не хватило бы даже на то, чтобы заполнить один ряд денников, не говоря уже обо всей замечательной конюшне, которую он арендовал. Чтобы заставить отделение, выдающее тренерские лицензии, поверить, что у него имеется дюжина лошадей — минимум, необходимый для того, чтобы получить лицензию, — пришлось взять к себе нескольких ветеранов, давным-давно вышедших на пенсию, и еще нескольких попросту выдумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35