Однако нужно было знать, нет ли у него какой-нибудь заразной болезни. И когда он заверил, что у него подобного заболевания нет и что он на самом деле тот самый Джейс Коултон, что подтверждало фото на паспорте, агент по продаже билетов попытался выяснить, кто из медсестер или врачей будет сопровождать его в полете.
Джейс вынужден был солгать. Его компаньон по путешествию, для которого он купил билет на место 2В, позаботится о нем лучше всех других. Как она заботилась, молча уточнил он, все эти месяцы, оставаясь видимой только ему.
Лишь во время полета Джейс Коултон понял, насколько утомлен и возбужден его мозг.
Будет уже поздний вечер, когда он доберется до дома Джулии на Хоторн-Хиллз. Она, пожалуй, еще не ляжет спать. Но вполне может дремать в бабушкином кресле.
Волосы ее будут всклокочены, щеки порозовеют, а лавандовые глаза вспыхнут и засветятся, когда она откроет ему дверь.
Будет радость. Горячие приветствия и любовь. И никакого шока. Никакого ужаса. Потому что Джулия хорошо знала, в какой скелет он превратился. В конце концов, она видела его за четыре дня до этого, а также во время его пребывания в лесу и в пустыне.
Она без малейшего колебания дотронется до его лица. А он дотронется до нее.
Шок может случиться потом, когда она увидит его руки. Она не видела их раньше, не знала, во что они превратились, потому что он прятал их от нее, чтобы она не догадалась о его мучениях.
Подобно тому как Джулия прятала от него свою беременность. Хотя ему следовало бы об этом догадаться, потому что с каждым месяцем волосы у нее отрастали все длиннее, она специально их отращивала, как будто хотела предложить их маленьким ручонкам, которые находились пока еще в утробе, но в один прекрасный день вцепятся в их черный глянцевитый шелк.
Сегодня в Эмералд-Сити беременность Джулии больше не будет скрываться, как и он не будет скрывать свои руки. Он дотронется этими руками — она позволит ему и даже направит их — до ее живота, где росла и приплясывала их драгоценная Джози. А потом…
Потом, в середине полета, Джейс осознал все безрассудство своих фантазий о предстоящей радости.
Джулия может быть рада, а может и не быть рада его видеть. Конечно, она будет рада, что он жив. Но эту радость она могла пережить несколько дней назад, когда стало известно о его освобождении.
Прошло восемь месяцев, как он в последний раз видел Джулию. Восемь месяцев. А знала она с того декабря только ложь, в которую он заставил ее поверить, — ложь о том, что он больше ее не любит.
Все остальное было лишь фантазией. Мечтами. Сновидениями. Его сновидениями.
И вот сейчас он летел над землей и планировал уже в этот вечер выбраться из своих сновидений и оказаться в ее объятиях. Он был всего-навсего скелет, трясущееся привидение, у которого тремор стал еще более ярко выраженным за те часы, когда он покинул госпиталь вопреки здравым медицинским советам.
Разумеется, Джулия пригласит его к себе. У нее достанет на это великодушия. И будет внимательно и задумчиво слушать его, когда он попытается все объяснить. И горячий шоколад, конечно же, будет. Она приготовит дымящуюся кружку шоколада для трясущегося привидения.
И может, в силу очевидности того, что он нуждается в отдыхе, она пригласит его в постель.
Джейс понял, находясь над землей, что его путешествие к ней не должно завершиться сегодня. Ему нужно полежать одному, постараться выспаться и попробовать отделить фантазии от реальности. Утром, когда у него появится способность мыслить более логично и когда он сможет хотя бы некоторое время стоять не качаясь и сидеть, не боясь свалиться на пол, он отправится к ней.
Утром, а не сегодня ночью.
Джейс заказал по телефону из самолета номер в отеле «Серебряное облако», что звучало для него так, словно он находился во сне, и спросил, как добраться из аэропорта до отеля.
Это очень легко, заверил его приятный голос. Особенно во время сумерек, когда его самолет должен прилететь. Сегодня будний день, и дорога не будет перегружена.
Джейс до этого не планировал брать напрокат машину. Но сейчас ему нужна была машина, чтобы он мог поехать к Джулии утром, без задержки, сразу же, как только почувствует в себе силы для этого.
И езда до отеля «Серебряное облако», несмотря на его искалеченные руки и не слишком четко работающий мозг, не казалась ему такой уж трудной. Он будет вести машину аккуратно, осторожно, в самом крайнем правом ряду.
Он заказал машину по телефону прямо в воздухе. Поскольку он был привилегированный клиент и его подпись значилась в файле, ему пообещали, что машина будет готова без всякой бумажной волокиты.
Так оно и оказалось.
Он аккуратно и осторожно вел машину по автомагистрали, которая сейчас, в сумерки, была, к счастью, свободна от транспорта. И гораздо быстрее, чем он ожидал, он увидел впереди выезд на озеро Монтлейк.
Он съехал с магистрали, повернул налево и теперь должен был благополучно достичь места назначения.
Утром он будет чувствовать себя гораздо лучше, он будет гораздо сильнее. Для нее. А сейчас он пересечет мост, минует стадион, вот эту больницу и…
И тут Джейс Коултон почувствовал, что не может дышать. Он судорожно хватал ртом воздух, в котором не было кислорода.
Сердце его отчаянно билось. Трепыхалось. Улетало. Мысли в голове смешались.
Он умрет через минуту. Или через две. Если не повидает Джулию сейчас. Или Джози.
Но — нет. Нельзя.
Джейс не мог себе даже представить, что его протест, который на самом деле был молитвой, будет услышан. Он вдруг почувствовал, что на него снизошло спокойствие, умиротворенность, и небо — в эти минуты умирания, минуты молитвы — приобрело розовый цвет.
Этот розовый цвет обволакивал и сопровождал его до самого «Серебряного облака» и не покидал даже тогда, когда он погружался в сон, в мир сновидений.
И вот он стоял на ее крыльце, а небо продолжало излучать этот удивительный розовый свет. Джейс веркл, что сейчас он стал лучше, сильнее и чище. Пока не дотронулся до дверного звонка и не услышал звона колокольчиков саней.
Иллюзию колокольчиков саней.
Когда дверь открылась, должно быть, он еще продолжал пребывать во сне, поскольку ее лавандовые глаза выразили удивление и в них не отразилось ни шока, ни ужаса при виде скелета у ее порога.
— О, — прошептала она, приглашая его в дом, — ты здесь.
Затем она дотронулась до его лица — скелета под тонким слоем кожи, — ее пальцы пробежали медленно и ласково по тому месту, где у него была раньше повязка на глазах.
Джейс тоже дотронулся до милого лица, которое сначала было очень бледным, но сейчас на нем расцвели розы.
— Твои руки, — пробормотала она в шоке.
— Они в порядке, — произнес Джейс тихо. — Мои руки в полном порядке.
Однако Джулию эти слова не убедили и не успокоили. В ее глазах светились тревога и отчаяние.
— Они, должно быть, так болят, Джейс. Они должны сильно болеть. Должно быть, ты кричал от боли… если только способен был кричать.
— Джулия, с моими руками все в порядке.
Но он понял, что с ней не все в порядке. Она попятилась и отвернулась. Однако Джейс успел заметить выражение страдания на ее милом лице. А также вины, словно она совершила нечто ужасное.
Нечто невообразимое.
Она собиралась что-то сказать, понял Джейс. Она собиралась признаться ему в том, что считала своим непростительным преступлением. Хотя этого не было. Просто не могло быть.
И она призналась ему. Но при этом смотрела в сторону, в окно, за которым разливался розовый свет.
— У тебя есть дочь, — прошептала она. — Ее зовут Джози, и она родилась четыре дня назад. Она больна, очень больна. Я плохо заботилась о ней, нашей маленькой девочке. Она не чувствовала себя в безопасности, как это должно было быть, когда она находилась во мне.
— Ах, Джулия! — «Моя Джулия». — Это не твоя вина.
Она не услышала его слов.
— Ее крохотное сердце стучит с перебоями. А ее легкие… о, Джейс, она не может дышать. Но. я оставила ее вчера вечером. Они хотели, чтобы я это сделала, велели мне — и я сделала. Они сказали, что позвонят мне, если возникнут изменения, и что я могу позвонить и справиться о ней в любое время. Я собиралась позвонить, перед тем как лечь спать, а потом в течение всей ночи, но…
— Но? Что, любовь моя?
— Я заснула. Я убирала в доме, и вдруг небо сделалось розовым… — Джулия запнулась и замолчала, потому что он был здесь, стоял между ней и окном и смотрел на нее с такой нежностью, какой она не заслуживала.
— Это не твоя вина, Джулия, что Джози больна. И ты нуждалась во сне, разве не так? Ради Джози. Чтобы быть сильной. Для нее. А небо вчера вечером… Я тоже его видел. Оно мерцало розовым светом надо мной, Джулия, над тобой и над Джози.
«И оно спасло меня, — подумал Джейс. — Это небо. Когда я был так близко к нашей Джози и не мог дышать. Оно спасло меня, и оно спасет…»
— Почему бы тебе не позвонить в больницу сейчас? — спросил Джейс. «Когда эта мерцающая благодать все еще продолжает нас обволакивать», — подумал он.
Она покорно согласилась. Со страхом, понял Джейс. Он явственно видел ее страх, более того, понял, как трудно ей было в эти последние четыре дня и ночи. Она испытывала нечеловеческие страдания. Чувство вины.
Нет, она никогда не может быть виноватой!
Джейс увидел также ее силу. И ее мужество. Увидел женщину, которая оставалась наедине со своей печалью, с отчаянием.
Теперь она была не одна.
Он мягко взял искалеченной рукой телефонную трубку из ее дрожащей руки. Хотя номер она набирала своими пальцами.
И стал разговаривать с дежурным по палате.
Отец Джози.
Джулия почувствовала, с какими эмоциями произнес он эти слова, в которых были любовь и тревога, радость и ужас. Она увидела слезы на его лице, когда Джейс молча слушал то, что говорил ему дежурный врач.
Слезы катились по изможденному лицу Джейса Коултона, по выступающим косточкам и глубоко запавшим щекам.
Когда Джейс заговорил снова, из горла у него вырвался хрип.
— Мы приедем сейчас…
Разговор закончился, и, не вытирая слез, он зашептал Джулии слова чудесной правды:
— С ней все в порядке, Джулия. Наша Джози чувствует себя хорошо.
— Джейс?
— Это правда. Кризис миновал вчера вечером, когда небо приобрело розовый цвет. Это произошло внезапно. Совершенно удивительным образом.
— Но они не позвонили…
— Не позвонили потому, что хотели удостовериться в чуде. А оно было, Джулия! Настоящее чудо. — «Как и мои сны, Джулия, о тебе», — подумал он. — Она чувствует себя хорошо. Наша маленькая Джози чувствует себя хорошо. И мы трое будем самыми счастливыми людьми…
— Нет.
От этого единственного слова, произнесенного тихо, но решительно, у него похолодело сердце.
— Нет?
Он снова оказался в пустыне, мертвенно-холодной, несмотря на жару, он снова умирал, как в тот день… пока во сне, который был реальностью, не услышал звона колокольчиков и звучания арф.
Были другие звуки в том сне, неслышимые из-за музыки. Взволнованные слова Джулии. Но сейчас, словно какой-то божественный дирижер велел колокольчикам и арфам замолкнуть, последние слова стали слышны.
— Мы не поженимся с тобой, Джейс. Это не нужно. Я перееду в Чикаго, Джози и я — мы переедем, и когда ты женишься, та женщина, которую ты выберешь, которую ты полюбишь, станет любящей матерью также и для нашей Джози. Я знаю, что она будет любящей матерью.
— Я люблю тебя, Джулия.
— Джейс, ты не должен…
— Должен. Я люблю тебя со времени пребывания в Лондоне. Я собирался сказать тебе об этом в наш последний совместный вечер и затем убедить тебя, что будет лучше, если ты забудешь обо мне.
— Лучше? Как это может быть лучше?
Джейс улыбнулся и поцеловал ее слезы. Они продолжали струиться, но сейчас были слаще и вкуснее, потому что в ее глазах светилась радость.
— Именно это помешало мне сказать тебе правду, Джулия, — твое бесстрашие. Я знал, что ты готова выйти один на один против моих демонов, невзирая на риск. Но я еще не знал, что ты уже прогнала их. Я изменился в Лондоне, то есть меня в Лондоне изменила ты. Я стал иным благодаря тебе. Намного лучше, просто новее.
— Нет. — Джулия снова шепотом произнесла это короткое слово. И произнесла энергично. Но оно не заставило его снова умереть. Это слово было сказано с любовью. — Ты уже был таким в Лондоне. Ты сам. Ты был когда-то нежеланным маленьким мальчиком, который, несмотря ни на что, верил в любовь, нашел и подарил ее… и который имел смелость мечтать.
— Я мечтал, — согласился Джейс тихо, затем добавил с благоговением: — Все эти месяцы. Я мечтал все эти месяцы о тебе, Джулия.
В лавандовых глазах Джулии засветилось такое же благоговение.
— Ты сам назвал ее, Джейс. Дал ей имя Джози. В апреле, когда находился в сосновом лесу. В моих снах. В наших снах.
Никто больше ничего не сказал. Просто ни один из них не мог. Но оба верили.
А почему бы не верить этой женщине и этому мужчине, которые парили там, где пели ангелы, неслись в полете олени и кружились снежные хлопья?
Они и теперь продолжали парить, будут всегда парить в той волшебной стратосфере, которая называется любовью.
Джулия взяла искалеченные руки своего любимого и легонько привлекла его к себе, как когда-то голодного подростка-пастушка привлекла к себе любовь.
— Пойдем к нашей дочери, Джейс. Пойдем навестим нашу драгоценную Джози.
Глава 23
Она обвила свои крошечные, идеально правильные пальчики вокруг его искалеченных, и Джейс понял, что ничего другого и не требуется для того, чтобы исцелить его изломанные косточки.
И вкусила материнского молока.
Джози Энн Коултон стала здоровее и сильнее за этот летний день.
Ее родители — оба — тоже стали сильнее.
Любовь помогала. Любовь лечила.
От горячего шоколада шел пар, и он казался волшебным лекарством, как и их общее решение сделать Сиэтл своим домом.
— Что это, Джулия? — спросил Джейс сразу после полудня, когда они сидели в палате, где с улыбкой на устах спала Джози.
Комната для новорожденных была рассчитана на пятерых. Однако стеклянный кокон Джози был в ней сейчас единственным.
— О чем ты? — не поняла Джулия.
— Ты о чем-то не хочешь мне рассказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29