Серп, больше и шире обычного, косец держал в правой руке, а его левая рука собирала пшеничные стебли. Покачивание серпа, круговые движения левой руки, сгибание и разгибание тела имели музыкальный ритм, и изгиб золотистого холма на фоне голубого неба был частью общей симфонии.
— Ну, мне нужно возвращаться на работу в поле, — сказал отец Спригг, выбивая трубку. — Вы найдете Стеллу в обнесенном стеной саду, сэр, она всегда прячется там, когда идет жатва, — не выносит, когда видит, что жнецы иной раз подрежут кролика. Но она будет наблюдать за тем, как вяжут снопы и эришские скирды.
Какая невероятная старина, подумал аббат, шагая с отцом Спригтом вниз, к воротам сада. Слово «эриш», должно быть, происходит от латинского слова «aridus». Это пошло от римских завоевателей, у которых бритты научились собирать снопы пшеницы в копны на поле. Аббат прислонился к воротам сада на секунду или две, наблюдая эту сцену, а затем прошел через огород с его узенькими извилистыми дорожками и подстриженными самшитовыми изгородями, и поднял засов на зеленой двери под каменной аркой, которая вела к огороженному стеной саду.
Стелла сидела на скамейке, которая стояла напротив стены у двери, и вышивала, а рабочая шкатулка стояла рядом. Вышивка была почти закончена. Девушка вскочила, когда увидела своего отца, сделала реверанс и, как всегда, склонила голову для благословения. Затем они сели, и аббат вытянул свои длинные ноги, удовлетворенно вздохнув, в то время как Стелла продолжала шить в молчании. Их товарищеские отношения были уже настолько проверены и спаяны, что, будучи вместе, они могли молчать, когда хотели молчания, хотя сердца их разговаривали друг с другом.
Аббат любил сад, обнесенный стеной, больше, чем любое другое место в Викаборо, хотя он любил весь хутор, и решение отца Спригга сделать Стеллу и Захария своими наследниками радовало его. Его двое детей в конце концов будут жить здесь, и он предоставит им часть своего дома. Аббат предполагал, что, когда он будет слишком стар, чтобы защищать своих бродяг, он проживет последние годы здесь, сидя и щурясь на солнце на этой самой скамейке, возможно, с одной из дочек Стеллы, сидящей рядом с ним и вышивающей. Он думал, как будет рассказывать ей о своем детстве, так как к тому времени его ум будет блуждать между двумя крайностями своего земного существования, сосредоточенного на двух моментах — появлении на свет и уходе из жизни, и он уже забудет время, существующее между ними.
Высокие старые стены маленького сада заросли мхом и были увенчаны розово-белой валерианой. Персиковые деревья росли напротив южной стены сада; в одном углу было старое тутовое дерево, а в другом — древнее фиговое дерево. Шесть ульев стояли друг против друга на прямоугольной площадке, покрытой зеленым дерном, а недалеко был сад с лекарственными растениями матушки Спригг и с ее волшебными травами. Тут и там были посажены цветы и кусты, которые пчелы особенно любили: бадлея с ее пурпурными кисточками, несколько розовых кустов и шапки астр. Это было благоухающее и уединенное место, в котором вы чувствуете себя вне времени. Здесь не было слышно ничего, кроме гудения пчел.
— Сейчас появляются на свет осенние пчелы, — неожиданно сказала Стелла. — Летние пчелы живут только шесть недель, но осенние — до того, как появляются первоцветы.
Видите ли, им нужно присматривать за своей пчелиной маткой всю долгую зиму. Они чистят ее, гладят ей крылышки и предлагают ей мед на все лады, и они всегда держатся поблизости от нее, потому что они ее очень любят. Когда снова становится тепло, матка выходит и летает в лучах света высоко-высоко, вместе с жаворонками. Она встречается со своей любовью высоко в небе, и они вместе смотрят на огромный мир.
А потом она возвращается назад, к сотам, и до тех пор, пока не принесет своих деток в новый дом, не покидает его. Я бы хотела поступать так же. Я бы хотела увидеть королевства всего мира с моим возлюбленным и затем вернуться домой навсегда. Отец Спригг говорит, что у матки может быть до двух миллионов деток в течение трех лет, но я думаю, что это слишком много. Я бы лучше родила двоих за три года.
А ведь пчелиная матка, как богиня. Она продолжает жить из поколения в поколение. Я думаю, пчелы — это сказочные существа. Они едят цветочную пыльцу и пьют росу, совсем как феи, и у них прозрачные крылья. Они могут летать наоборот — спиной вперед, так же, как и феи; птицы не могут этого делать. Пчелы очень мудрые. Они знают своего пчелиного хозяина. Отец Спригт может положить руку на вход в улей, и они пролетят мимо и не укусят.
Знаете, они ведь никогда не кусают детей! Но когда хозяин умирает, им нужно сообщить об этом немедленно. Новый хозяин должен ходить от улья к улью и говорить: «Пчелы, ваш старый хозяин мертв, и теперь я ваш хозяин». Но он должен говорить это очень вежливо и кланяться каждому улью. Если он не сделает этого, они все улетят прочь и никогда не вернутся.
Раньше аббат представлял себе, как Иоанн скользит среди тисовых деревьев, но, посмотрев сейчас вверх, он обнаружил, что это Захария переходит от улья к улью, останавливается у каждого и наклоняет голову.
4
После чая Стелла и Ходж пошли в комнату Сола и наблюдали из окна, как вяжут снопы и эришские скирды. Рано утром его постель передвинули таким образом, чтобы он мог видеть все, что происходит, и старик счастливо провел день. Вскоре после семи часов утра собрались соседи, а в восемь все очень плотно позавтракали в кухне. Фермы округи проводили жатву по очереди — все они помогали друг другу. Работа началась спокойно, но после одиннадцати часов, когда были вынесены в поле первые кувшины с элем и сидром, зазвучали смех, шутки и песни. В двенадцать часов дня на поле принесли мясо и овощи, а после этого — еще эль и сидр, и все были по-настоящему веселы. К пяти часам уборка пшеницы была закончена, и все сидели в тени деревьев и ели пироги, которые матушка Спригг напекла по случаю уборки урожая, а затем запили их освежающими напитками и вновь вязали снопы до вечера.
Стелла решила, что на поле слишком необузданно и шумно, поэтому она наблюдала за уборкой из окна Сола. Теперь, когда трагедия с кроликами закончилась, она обнаружила, что очень счастлива. Прошлой ночью, во сне, она опять была где-то далеко, и тишина того мира была все еще в ней, а вне этой тишины росла большая невероятная радость, появляющаяся на свет, подобно скирдам в поле, подобно золотым шатрам султанов.
В этом не было сомнений. Огромная радость росла в ней и Соле, а жнецы пели песни, которые звучали в отдалении тише и слаще, словно пение птиц весной перед рассветом, когда первый жаворонок возвещал миру, что увидел солнце.
— Они закончили, — закричала Стелла. — Смотри, Сол! Отец Спригг мастерит бабу.
Сол удовлетворенно промычал что-то, и она принесла другую подушку и усадила старика повыше, чтобы он мог лучше видеть. Отец Спригг связал маленький снопик, придав ему форму человека, и усадил его на центральный стол. Это была богиня урожая Деметра, хотя никто из жнецов этого не знал. Доктор, присутствуй он здесь, непременно процитировал бы кого-нибудь из своих любимых греков.
Когда чучело водрузили на место, жнецы замахали своими серпами в воздухе, и солнце, отражаясь в них, сделало их похожими на полнолуния.
— Га, га! — вопили они, и триумфальный шум эхом отражался от холмов, чтобы поведать всей округе о том, что еще один урожай благополучно убран.
Затем с приветствиями и пением все пошли к дому, где они будут есть и пить и наслаждаться до утра.
Стелла помогла Солу опять лечь в постель, а в ногах у нее улегся Ходж. Она держала старика за руку, и они тихо разговаривали о живых существах на хуторе: о собаках, кошках, овцах, свиньях, коровах и лошадях. Это было похоже на то, как она разговаривала с mon Pere, рассказывая ему о пчелах, вовлекая его в чарующий круг, который был королевством Викаборо, и Стелла чувствовала теперь, что должна поговорить так же с Солом. Она словно закутывала его в старый, теплый плащ перед долгой, незнакомой дорогой.
Стелла не была уверена, что Сол ее слышит. Его глаза были закрыты, и он улыбался, но, возможно, совсем не тому, что она ему рассказывала. Его рука, покоившаяся в ее руке, была легкой, сухой и хрупкой, как осенний лист.
— Он спит, — сказала девушка, когда матушка Спригг принесла для него тарелку с хлебом и молоко.
Матушка Спригг посмотрела на старика и вздохнула. Она была рада тому, что он отошел ото сна к смерти так легко, и знала, что все эти годы будет скучать по нему.
— Поешь на ужин хлеба с молоком, ласточка моя, — сказала она Стелле с нежностью. — И лучше всего не выходи на кухню сегодня вечером. Все очень веселы, потому что собран хороший урожай, но станут еще веселее, так как осталось много эля.
Она вышла, тихо закрыв за собой дверь, а Стелла продолжала беседовать с Солом, в то время как золотистый свет ложился на сжатое поле, и первое свежее дыхание грядущей ночи делало небо темно-синим, поднимало головки поникших цветов и заставляло листья слабо шелестеть. Но постепенно девушка перестала рассказывать о животных и начала говорить уже другие слова, которые, казалось, приходили ей на ум без сякого выбора. Казалось, будто старый Сол говорит ее устами, покидая эту землю.
— Это земля холмов и долин, и о ней заботится Господь Бог твой. Глаза Господа Бога твоего всегда устремлены на нее, с начала года до конца года… Благословен будь Господь за драгоценные дары рая, за росу и за море, которое раскинулось внизу. И за драгоценные фрукты, дарованные нам солнцем, и за драгоценные зерна, дарованные луной. А что до главных даров древних гор и до драгоценных даров прочных холмов… В то время как твои дни придадут тебе силу… Вечный Бог твое прибежище, а внизу — выносливые руки.
Свет заката наполнял мир до краев, подобно вину в прозрачной чаше и затем, казалось, осушался землей, и прозрачные сумерки были голубыми и чистыми. Сол все еще тихо дышал, хотя Стелла чувствовала, что что-то ушло из него вместе с золотистым светом. Она убрала руку, потому что знала, что больше не нужна ему. Она и Ходж сидели так тихо, что мышь вылезла наружу и пробежала по половицам. Вскоре начали кричать совы, и прямоугольник лунного света лег на пол. Затем снова вошла матушка Спригг, поцеловала Стеллу и велела ей ложиться спать, и она ушла и покинула матушку Спригг, чтобы продолжить бодрствовать вместе с Хеджем.
Она не хотела ложиться спать. Она спустилась в маленькую зеленую гостиную, где в течение стольких лет отпевали мертвых, где чествовали младенцев после крещения, где не раз женихи и невесты целовали друг друга, и зажгла две свечи. Стелла толком не знала, зачем она это сделала, но знала, что одна из них теперь горит во имя света и радости, и другая — для нее; они горят во имя счастья ее и того, что ее окружает. Девушка выглянула из окна и увидела стога, освещенные лунным светом. Они больше не казались ей золотыми шатрами с живущими в них султанами, а походили на беседки, где обитают феи. Стелла представляла себе дверь в каждую из них и стражу, стоящую у входа. Оставив свечи горящими в зале, она выбежала в сад и, миновав тропинку, очутилась в поле. Ночь была тиха и прекрасна, луна и звезды сияли так, что было светло почти так же, как и днем. Пропитанная за ночь солнечными лучами земля еще дышала теплом, но воздух был уже холоден, и пахло росой. Издали доносились песни из Викаборо, и был слышен мягкий хруст стеблей под ногами, когда Стелла подбегала то к одной, то к другой беседке. Перед центральной беседкой она остановилась, сделала реверанс одной из фей и выбежала через ворота по направлению к Беверли-Хилл.
Здесь, на зеленой траве, среди овец, под сенью тиса, простирающего свои ветви к звездам, ее душевное состояние изменилось. Благоговейный трепет прибавился к той радости, которая бушевала в девушке. Она больше не бежала. Она медленно шла вверх по холму, степенно, как настоящая леди, приподнимая свои цветастые юбки, чтобы не замочить их в росе. Луна светила очень ярко, и на ее фоне она заметила фигуру мужчины с узелком за плечами. При виде его Стеллой вдруг овладела неопределенная страсть.
— Захария! — закричала она. — Захария! — Она не замечала, как громко звучит ее голос. Высокая фигура выплыла из-за тиса как раз напротив луны. Он стоял так, как будто и впрямь спустился оттуда. Затем он позвал ее:
— Стелла! Стелла!
Позже она вспоминала об этом и думала, что, должно быть, разом взлетела на вершину холма, потому что не помнила ничего до того, как она очутилась под сенью тиса в его объятиях.
Постепенно Стелла начала приходить в себя и ощутила одежду на своих плечах, почувствовала сами плечи и руки, обвивающие его шею. Ветви тиса у нее над головой сияли звездами, как рождественская елка, и часть луны, проглядывающая сквозь ветки, напоминала серебряный рог. Овцы окружили их, и далеко у подножья холма Стелла могла различить мерцающий огонек двух свечей из маленькой зеленой гостиной. Она стояла на цыпочках и обеими руками пыталась притянуть голову Захарии к своему приподнятому лицу. Это был удивительно недетский жест, и ее нежный поцелуй больше не был поцелуем ребенка. Захария поднял девушку над землей, он готов был нести ее на руках вниз по холму и знал, что уже недолго ждать того момента, когда она наконец станет женщиной, и он сможет назвать ее своей женой.
Глава IX

1
В Торби был солнечный вечер, и лучи заходящего солнца скользили вдоль холмов, заполняя своим светом живописные долины, окрашивая золотой каймой рябь тихой морской волны и крылья чаек, кружащих над скалистыми островами, где они устраивали свой ночлег. В тот день на берегу царило необыкновенное оживление в Торби и Торре, Ливермиде и Пингтоне. По берегу сновали женщины, мужчины, дети, собравшиеся из окрестных деревень для того, чтобы посмотреть на корабли, стоящие в заливе. Редко их можно было увидеть столько сразу — сторожевые корабли, фрегаты и флагманы во всей красе, с реющими на мачтах разноцветными флагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61