— Будьте здоровы, мэм, — пожелала бабуся Боган.
— Вот еще один дьявол вышел наружу, — миссис Лорейн рассмеялась. — Присядь, бабуся, — сказала она.
Бабуся Боган присела на свободный стул — их было всего два — и стала наблюдать, как Стелла достает для нее фланелевую нижнюю юбку, пакеты с чаем, сахаром, мятными лепешками.
— Спасибо вам, мэм, — быстро сказала она и убрала пакеты в стенной шкафчик за камином. Она благодарила искренне, но без подобострастия. Если богатым нравится делать беднякам подарки, то почему бы и нет? Это ублажает богачей и не наносит им ущерба.
Но миссис Лорейн бабуся любила. Она могла посмеиваться над легким ханжеством и самообманом, с помощью которых люди, кроме самых честных и смелых, защищаются от слишком глубокого понимания самих себя, но знала цену и внутренней красоте, и в ее остром горящем взоре была неподдельная мягкость, когда она заново присела и стала расспрашивать гостью о ее ревматизме. Пока они говорили об этом недуге, Стелла, сидевшая на трехногом табурете, рассматривала комнату.
Маленькая комната с низким потолком и выложенным каменными плитами полом прямо-таки сияла чистотой. В камине ярко полыхали дрова, и некое странное варево булькало в огромном котелке, висевшем над огнем на цепочке. Возле камина, на тряпичном коврике, сидел черный кот, не обращавший ни на кого из них ни малейшего внимания. Из мебели в комнате был буфет, старый дубовый сундук, служивший одновременно столом, два стула и табурет. Связки трав висели над головами вдоль балок: их было так много, что самого потолка почти не было видно. На обоих окошках пламенели горшки с геранью.
На буфете стояло несколько вещичек, очень заинтересовавших Стеллу. Помимо двух-трех горшочков и кастрюлек и блестящих осколков какого-то фарфорового предмета, там были стеклянные банки со странной на вид жидкостью, связки причудливых кореньев, змеиная кожа и несколько ярко раскрашенных жестяных коробочек, в которых, без сомнения, хранились сокровища, не предназначенные для чужого взора. Но Стелла старалась не разглядывать все это слишком пристально. И без поучений миссис Лорейн она знала, что, как бы тебе не было любопытно, пялиться на что-то в чужом доме просто невежливо.
— Вам бы помогло носить в кармане краденую картофелину, мэм, — настойчиво рекомендовала бабуся Боган.
Миссис Лорейн рассмеялась:
— Но, бабуся, я ведь не ворую.
Бабуся Боган извлекла из кармана сморщенную картофелину.
— А я полный карман набрала в последние дни, как пропалывала в усадьбе, — сказала она гордо. — У меня еще с полдюжины осталось. Возьмите, мэм. А еще я дам вам бутылочку моей вербеновой настойки. По чайной ложке на стакан воды утром и вечером.
Миссис Лорейн слегка покраснела, но взяла и картофелину, и бутылочку с жидкостью из одной из банок, стоявших в буфете.
— Вот будет смеяться надо мной доктор Крэйн! — смущенно сказала она Стелле.
— Вовсе нет, — ответила Стелла. — Он сам пользуется вербеной. Он говорит, что это священная трава друидов. И чемерицей тоже пользуется. Ее знали греки.
Бабуся Боган быстро обернулась к ней.
— Ты знаешь доктора Крэйна, детка?
— Да, мэм, — вежливо ответила Стелла. — Я живу на Гентианском холме.
— Он добрый человек и помог мне однажды, когда мне было худо. Но из-за него я лишилась своего главного сокровища.
— А какого, мэм? — немедленно заинтересовалась Стелла.
Но бабуся Боган уже повернулась спиной, чтобы открыть одну из жестянок, стоявших на буфете, и, казалось, не расслышала ее. Повернувшись к Стелле, она протянула ей маленькую муслиновую сумочку с сухими листьями внутри.
— Бери, детка, — сказала она. — Ты многое видишь, но, может быть, придет день, когда тебе нужно будет заглянуть еще глубже, в свое будущее или, кто знает, в сердце своего милого. И тогда, ночью, в полнолуние, опусти пару листиков в воду заколдованного колодца, и промой этой водой глаза, и во сне ты увидишь то, что хотела увидеть. Но ты должна будешь любить всем сердцем.
— Спасибо, мэм, — сказала Стелла, беря сумочку. — А это целебная трава? Это рута?
— Откуда ты знаешь, детка?
— Моя мама на хуторе Викаборо выращивает ее, чтобы промывать больные глаза. Но я не думаю, что кто-нибудь на хуторе берет ее, чтобы заглядывать в будущее.
— Немногим известно, для чего она предназначена, — сказала бабуся Боган, — и ты должна будешь взять воду из заколдованного колодца, в полнолуние, но ты должна при этом любить своего возлюбленного всем сердцем. А то ведь есть много таких молодок, которые думают, что любят мужчину, а сами любят только себя: и колечко на пальце, и наряды, которые он ей, небось, дарит, и тело, гладкое, как у кошки, от его ласк, и…
Миссис Лорейн поспешно вскочила и сказала, что им пора уходить.
— Такая молодка ничего не увидит, даже если будет промывать глаза всю ночь напролет, — продолжала бабуся Боган. — Вам пора уходить, мэм? Я вам очень благодарна, что правда то правда, за ваши хлопоты, и не вынимайте картофелину из кармана. А что до тебя, детка, то приходи еще, и приходи одна.
— Стелла не может сама разгуливать по деревне, — решительно отрезала миссис Лорейн. — Она еще слишком маленькая девочка.
— Она очень скоро будет взрослой женщиной, — ответила бабуся Боган. — Посмотрите, как у нее округлились грудки и какой у нее взгляд, и вы увидите…
Миссис Лорейн поспешно увела Стеллу. Она жестоко упрекала себя. Эта бабуся, всегда недолюбливавшая детей, похоже, прониклась к Стелле пугающей привязанностью, и это обеспокоило миссис Лорейн.
— Она всего лишь чудаковатая старуха, моя дорогая, забудь про нее, — сказала она Стелле, когда они сели в экипаж и лошадь тронулась с места. — И будь я на твоем месте, я бы выкинула эту сумочку с рутой.
— А вы выкинете краденую картофелину, мэм? — вкрадчиво спросила Стелла.
У миссис Лорейн было чувство юмора. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Это было то время, когда просвещение еще не распространилось всецело, и даже самые образованные люди все еще не могли избавиться от веры в волшебные силы.
Глава II

1
Это произошло на Иванов день, который в этом году выпал на пятницу. И Стелла была у миссис Лорейн. Девочка проснулась с первыми лучами солнца и поняла, что снова пойдет в Кокингстон, и на этот раз одна. Было всего четыре часа, а ее первые обязанности начинались не раньше восьми, когда она относила на серебряном подносе чашку шоколада в спальню миссис Лорейн. Она быстро надела ситцевое платье, накинула плащ и неслышно проскользнула вниз. Стелла не чувствовала никаких угрызений совести, потому что никогда не обещала миссис Лорейн, что не будет ходить в Кокингстон, а ее неугомонная натура уже привыкла к таким утренним прогулкам. Но она скучала по Ходжу, ведь сегодня в первый раз она отправляется в такое путешествие одна, без него. Араминта закрыла входную дверь и ключ взяла с собой, но Стелла вылезла через окно в зале и оказалась на клумбе с колокольчиками, которая находилась как раз под окном. В саду было замечательно, и Стелла, вдохнув запах промокших от росы деревьев и левкоев, услышала море.
Она побежала через дорогу к священному руднику, села на низкий парапет, опустила руки в воду и умылась. Вода была ледяной, и падающие с ее смуглых пальцев чистые капли походили на алмазы. Овцы на кладбище в Торре еще не проснулись; Стелла различала только свернутые калачиком очертания среди надгробных камней, но твердо сказать, где могилы, а где овцы, не могла. Деревья были окутаны серой дымкой, но церковная башня и часовня Св. Михаила парили свободно и, казалось, ловили первые солнечные лучи. В стороне от шумящего моря мир казался настолько безмолвным, что она слышала звон капель, падающих в воду с ее пальцев, или шелест лепестка, сорванного ветром с куста розы. Дикий восторг вдруг охватил ее. Она вспомнила, как маленькой девочкой с разбега бросалась в объятия отца Спригта или ныряла в душистое сено. Ей и сейчас захотелось сделать что-нибудь подобное — окунуться в красоту этой летней зари и затеряться в ней. И она, как сумасшедшая, побежала вниз по Тропинке Разбойников — плащ развевался позади нее, волосы спутались, и от ветра высыхало ее мокрое лицо. Так она бежала, пока не оказалась на Япокомбском лугу, и, выбившись из сил, присела, чтобы перевести дух, выглядывая поверх травы и тимьяна, которым заросло все от тропинки до моря.
И тут Стелла увидела еще одно существо, такое же восторженное, как и она сама: это был заяц, который забавлялся вовсю. Казалось, это был сумасшедший заяц. Он делал пируэты на задних лапах, уши хлопали и трепетали, как флаги, он скакал из стороны в сторону, отталкиваясь всеми четырьмя лапами, опять приземлялся, делал кувырок, бегал по кругу, вдруг замирал, поднимался снова, летел стрелой и все представление начиналось сначала. Стелла смеялась до боли в боку. Она и раньше видела таких зайцев, но не настолько сумасшедших, как этот, и не в июне, а только в марте. Что он вытворял сейчас? Исполнив заключительный кувырок, заяц скрылся в зарослях боярышника.
Стелла со всех ног побежала за ним в заросли, не обращая внимания на промокшие от росы ботинки и юбку. Но когда она достигла боярышника, зайца уже и след простыл — он скрылся под корнями дерева, где живут лешие, или присоединился к ласточкам, которые уже звенели высоко в редеющем голубом тумане. Стелла была готова поверить всему. Никаких следов зайца не осталось, но когда она вернулась на луг, то обнаружила кое-что еще — ведьмино кольцо, возвышающееся над травой, а в центре его — пятно горечавок.
Плача от восторга, Стелла опустилась на колени. Они росли дома, на кладбище, и однажды она видела их на Беверли-Хилл, но потом они пропали. Девушка знала, что они растут так близко к морю. Она не сорвала ни одного цветка, потому что, очевидно, они принадлежали колдунье. Стоя в кольце, Стелла загадала три желания, а затем выбралась оттуда и побежала вниз по тропинке в Кокингстон.
К тому времени, когда она прибежала в парк, солнце уже было высоко, и мир, который до этого был окутан дымкой и молчанием, вдруг преобразился. С моря подул ветерок, и ветви вяза и каштана закачались над покрытыми рябью цветами и травами. Громко запели птицы, и шум бурлящей воды в ручье, который протекал по парку, казался звонким и радостным. Птичьи трели, звон ручья и порывы ветра превращались в гармоничную симфонию, которая будоражила весь мир, когда поднялся ночной покров и все живое снова вернулось к жизни звоном колокольчиков, хлопаньем крыльев, топаньем ног, пением и смехом. Стелла, стоя по колено в траве и незабудках, прислушивалась, слегка покачиваясь в такт цветам и деревьям, и душа ее громко пела, а каждая жилка билась в такт этой песни.
Ветер стих так же внезапно, как начался, птицы разлетелись по своим делам, и шум воды больше не казался похожим на звон волшебных колокольчиков. Трава больше не колыхалась, красные звери спокойно удалились от солнца в тень, низко к траве опустив головы. Позади Стеллы кто-то хихикнул. Дрожа от страха, она повернулась, ожидая увидеть сама не зная кого — эльфа, духа-проказника, или же одного из тех странных зеленых леших с шапками, похожими на зеленые стога сена, сдвинутые на затылок. Она часто видела их ребенком, и хотя они никогда не пытались причинить ей зла, Стелла всегда убегала при одном только их появлении.
Но на сей раз это была всего лишь бабуся Боган, одетая в старую шляпу цвета ржавчины и землистый плащ, это был ее неизменный наряд. В руках она держала большую корзину. Ее появление среди кустиков валерианы, растущих по берегам ручья, было столь неожиданным, что Стелла на мгновение засомневалась в том, что это был человек. У леших ведь тоже такие яркие, как самоцветы, глаза.
— Умываешь лицо в росе, детка? — спросила бабуся.
— Я уже умылась на священном роднике, мэм, — коротко ответила Стелла.
— Святой Альфред лечит нарывы, а не прыщики, — сказала бабуся. — От прыщиков лучше помогает волшебная роса.
— Но у меня нет ни нарывов, ни прыщиков, — возразила Стелла.
— Предупредить болезнь легче, чем вылечить. Да и где ты найдешь такого мужчину, которому понравится целовать лицо в прыщиках?
Стелла послушно опустила руки в траву и потерла ими лицо так, что порозовели щеки.
— Так-то лучше, — одобрила бабуся. — Такие розочки он живо захочет поцеловать, когда снова воротится домой. Розочки Розалинды.
— Розалинды? — сбитая с толку, переспросила Стелла. — Но Розалинда ведь давно умерла.
— Она никогда не умирает. Всегда найдется молодая девушка, которая ждет своего возлюбленного, терпеливо, день за днем, а он, где-то далеко, тоже чувствуя горечь разлуки, сражается с дикими зверями, подобно пастуху Давиду. Так будет всегда. Он должен стать сильным, чтобы любить и трудиться. И всегда святой отшельник молится, как Моисей, на вершине горы или высоко в башне, и дьявол победит, если тот опустит руки, потому что тогда девушка теряет спокойствие, а молодой человек мужество, и когда они встретятся, то их постигнет несчастье, ибо дети их будут косоглазыми или с вывернутыми внутрь коленками, и в сене появятся мыши, и пшеница покроется плесенью.
Бабуся Боган произнесла свое пророчество, как заклинание, и все это время она кланялась вверх и вниз, подобно стрекозе, наполняя свою корзину валерианой.
— А для чего вам валериана, бабуся? — спросила несколько обескураженная Стелла, помогая ей.
— Валериана? — повторила бабуся. — Я не разбираюсь в этих новомодных названиях. Собиратели трав называют ее хвостом каплуна или панацеей. Ты накладываешь листья, детка, на свежую рану, и она заживает в мгновение ока.
Вдоль ручья они дошли до стен Кокингстонской церкви, где ручей поворачивает в сторону и пропадает за деревьями.
— Если ты хочешь посмотреть реликвии, которые мне оставил доктор, дорогая, то они спрятаны в башне, — сказала бабуся Боган.
— Церковная башня! — воскликнула Стелла.
— Мои соседи по богадельне все время вмешиваются не в свои дела. Я не могу хранить там ничего, что может доставить мне неприятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61