Больше ему слова не удалось вставить.
– Явился?! – повторила тетя Сана, вставая. – Говоришь, ты был с Ксанкой в лесу?.. – Она выпрямилась и, чуть запрокинув увенчанную косой голову, медленно пошла на Валерку. – Ах ты сводник несчастный! Укрывать вздумал?! Дружка пристраиваешь?! Сгубили девку, паразиты! Гулякой сделали! Чтоб на мать плюнула, да?! Я тебя еще увижу здесь – как муху, придавлю, тихоня проклятый!..
Валерка выскочил за дверь.
Главное он узнал: Ксаны дома не было. А что там говорила тетка Сана про лес, Валерка не понял, да это было и не существенно.
Димка выслушал его, нервно покручивая руль и держа левую ногу на педали.
– Ладно, – сказал Димка, – ты иди домой, а я еще кое-куда… – И, не дожидаясь ответа, прыгнул в седло.
… Рубаха прилипла к спине, ноги от усталости дрожали в коленях и пот застил глаза, когда Димка подъехал к опушке леса.
Об отдыхе не думалось. Припрятал велосипед и, собранный, настороженный, двинулся в чащу. Не шел, а крался, обеими руками неслышно раздвигая кустарник…
Но поляна открылась перед ним пустой.
От деревьев лежали на траве длинные тени, и в косых лучах предвечернего солнца холодно искрился камень.
Димка огляделся.
Чужой, незнакомый лес безмолвствовал.
И от одинокого облака, застывшего над верхушками осин, и от желтого солнца, и от белесой голубизны веяло равнодушием, незыблемостью, покоем… Лес отгородился частоколом серых стволов от выгоревшей под солнцем поляны и чего-то ждал в таинственном безмолвии.
– Ксана… – тихо окликнул Димка. Ему никто не ответил. Тогда он позвал громче: – Кса-на-а!..
Эха в лесу не было. Крик уткнулся в пустоту, как в вату, раздался – и сник.
Тишина давила. И уже не остерегаясь, ломая на ходу ветви, Димка ринулся через колючий бурелом шиповника и вереска к балке.
В пахнущих прелью сумерках обошел вокруг дуба.
– Ксана!
Ее здесь не было.
Ее не было около озерца.
Димка вернулся на поляну и опять звал, почему-то уверенный, что она должна прийти, что больше ей некуда деваться…
И та же мысль, с которой ушла из дому Ксана, не давала ему покоя. Сначала он еще гнал ее от себя, но вместе с тем, как уходило время, она становилась все неотступней. И когда оранжевое солнце ткнулось в горизонт, когда загустели под деревьями неясные тени, он уже не мог совладать с собой. Звал:
– Ксана!.. – И в страхе глядел на деревья. Уходил далеко от дуба… и вдруг бежал назад, гонимый тягостными предчувствиями.
Не дыша вглядывался в мертвые ветви старого дерева.
– Ксана!.. – Кричать в быстро наступающей темноте он уже не решался и звал негромко, словно бы Ксанка должна находиться где-то рядом, в нескольких шагах от него, словно бы она не могла не услышать.
Наконец понял, что ждать ее в лесу больше нет смысла.
На опушку выбрался, как из ночи в день: солнце еще не скрылось за горизонтом и россыпью последних лучей окрашивало в желто-розовый цвет верхушки березовых стволов.
Чтобы не показываться у домиков, поехал тропинкой через Холмогоры и на подходе к деревне увидел дядю Митю. Затормозил.
– Дядь Мить… – Провел рукой по волосам, чтобы немножко их пригладить, изобразил на лице что-то похожее на беспечность. – Вы Ксанку случайно не видели? Где она?
Милиционер кашлянул, недоуменно приподняв плечи.
– Дома, должно! Где ж ей? А чего ты… – Договорить он не успел.
– Это я так, дядя Митя, просто! – крикнул через плечо Димка, уже оттолкнувшись от земли и опять набирая скорость.
Дядя Митя крякнул, глядя ему вслед, подергал себя за ус. Никак, голова у парня кругом пошла!
Димка обратился к нему впервые, и дядя Митя хотел спросить, из каких таких соображений он разыскивает Ксану в Холмогорах, если, по всему, гораздо надежнее искать ее в домиках…
Но Димка тем временем летел по тропинке от Холмогор к дамбе: он вспомнил еще одно место, куда мог бы наведаться раньше, и, влекомый последней надеждой, припадал грудью к рулю.
Ксана сидела на склоне дамбы, в кустах ивняка, на том низеньком черном пне, на котором они сидели вместе с Димкой, когда сорвало шлюз. Обхватив колени руками и слегка наклонившись вперед, она глядела в черную тину за полоской илистого наноса – в то, что когда-то было загадочным дном. Плакала.
Димка бросил велосипед, и тот с ходу влетел в кусты по другую сторону дамбы. Ксана обернулась на шум раздвигаемых ветвей и поглядела на Димку, не утирая слез, как будто знала, что это он.
– Я был на поляне… – с трудом объяснил Димка, проглатывая сухость в горле. – Я думал, ты придешь туда… – Осторожно подсел рядом.
А слезы все текли и текли из глаз Ксаны.
Димка тронул ее за плечо.
– Не надо, Ксана… Не плачь. А?
Она кивнула. Попробовала улыбнуться, дрогнув неслушными губами. Тыльной стороной ладони смахнула слезы сначала с одной щеки, потом с другой. Димка немножко отдышался.
– Я за тобой все горы объездил! – Он повернулся к ней, согнав неуместную улыбку с лица. Позвал: – Ксана…
Она щипнула какую-то травку у ног.
– Ты не расстраивайся, а?
Неслышно всхлипнув, сказала в землю:
– Вовсе я и не расстраиваюсь…
– Не надо! – поддержал Димка. – Ну, в общем, как-нибудь!.. А то я прямо испугался.
Она подняла на него глаза, улыбнулась сквозь слезы:
– Чего пугаться…
– Да ведь… какая ты. Я знаю, – сказал Димка.
Она опять неуверенно улыбнулась и, крепко надавливая ладошкой, утерла глаза.
– Мне бы надо сразу сюда, а я в лес… – еще раз покаялся Димка.
Ксана подобрала из-под ног сухую ветку и, машинально отламывая от нее по кусочку, роняла обломки на землю.
Потом неожиданно опять всхлипнула.
– Не надо, Ксан…
– Это я так… нечаянно, – сказала Ксана.
– Ты не сердишься на меня?
Она помотала головой: нет.
– Не расстраивайся, – повторил Димка.
И они надолго замолчали, сидя рядышком, плечо к плечу.
Что делать дальше, не знали оба и пока не думали об этом.
Сидели до полной темноты.
Леонид Васильевич, отец Димки, уже несколько раз поглядывал на часы. Жена заметила это.
– Опять наш загулял где-то?
– Придет… – неопределенно ответил Леонид Васильевич.
Но вскоре он отложил газету и, чуть помедлив, стал одеваться.
Быстрые спицы замерли в руках Димкиной матери, когда она увидела, что муж достает свой воскресный костюм и новые ботинки.
– Либо рехнулся, отец?
– Не совсем, но вроде того, – уточнил Леонид Васильевич, оправляя рубашку под пиджаком.
– Ты что, на свидание?
– На свидание, мать, на свидание! – весело подтвердил Леонид Васильевич. – Мы с Димкой по очереди теперь.
Спицы еще раз взметнулись, набрасывая очередную петлю, и снова замерли.
Димкина мать от растерянности так и не нашла что сказать, когда дверь за мужем захлопнулась. Хотела довязать начатый рядок, но, пожав плечами, встала и заглянула в шкаф, как бы для того, чтобы удостовериться, в самом ли деле исчез воскресный мужнин костюм.
Костюма в шкафу не было.
А Леонид Васильевич шел по дороге в Ермолаевку, прикидывая в уме, что ему действительно предстоит свидание, и свидание, судя по случайно дошедшим до него слухам, не из легких.
Сана встретила его молчанием. Недоуменно оглядела с головы до ног, когда он поздоровался.
– Я отец Дмитрия, – отрекомендовал себя Леонид Васильевич, чтобы сразу поставить все на свои места.
Прежде всего он хотел узнать, дома ли дочь Саны, а уж потом, возможно, и поговорить… Но то, что Ксана домой не вернулась, Леонид Васильевич понял с первого взгляда, а разговор получился не таким, каким он предполагал его, поскольку вынужден был, стоя у порога, только слушать. Говорила одна Сана.
Несколько часов одиночества прошли для нее в частых сменах настроения, вызывая то слезы острой жалости к себе, то слезы обиды на всех и на все, то неожиданную апатию, то злую, ничем не сдерживаемую ненависть: к Димке, к его родителям, к тетке Полине, к Валерке, даже к дочери.
– Вы за все ответите! – пригрозила Сана. – И за то, что дочь неизвестно где, ответите! За все!
– Но мой тоже неизвестно где… – напомнил Леонид Васильевич.
Голос Ксаниной матери сорвался, когда она выкрикнула в лицо гостю:
– Ваш свой грех за порогом оставит, а моя в дом принесет!
Леонид Васильевич натянул кепку, которую держал до этого, как мальчишка, в руке, и ушел, не прощаясь.
От камышей и от речки тянуло сыростью.
Ксана была в свитере, но он вряд ли согревал ее. Димка хотел накинуть пиджак. Отказалась. Он положил свой пиджак на колени и, сдерживая предательскую дрожь, мучительно размышлял, как быть дальше.
На то, чтобы пригласить Ксану в Шахты, не решился.
Но предпринимать что-то надо было. Иначе какой прок от того, что он разыскал ее и сидит рядом?.. Положение казалось Димке почти критическим, пока он не вспомнил, что существует на свете Валерка, – Валерка, забывать о котором он даже не имел права.
Решительно вскочил на ноги.
– Идем, Ксана! – Подал ей руку, чтобы помочь встать.
Ксана поглядела на него снизу вверх. Робко спросила:
– Куда?..
– К Валерке! Ты вся замерзла! Идем!
Она приняла его руку и встала, еще колеблясь, правильно ли делает. Но с лица ее сошло сосредоточенное выражение.
– А ловко будет?
– Конечно, ловко! – Радуясь найденному выходу, Димка всеми силами старался приободрить Ксану. – Он же сейчас тоже волнуется!
Она потупилась.
– Валерка знает?
– Знает… Я думал, ты у него, – оправдался Димка.
– Да я ничего… – тихонько сказала Ксана. – Идем.
Они выбрались на дорожку под липами.
Здесь было теплее. Ночь перемигивалась одинокими звездочками над головой, и уютно журчала речка, восстанавливая свое первозданное русло через дамбу.
Идея пойти к Валерке была хорошей. И все-таки было бы, наверное, лучше отправить Ксану домой. Он мог уговорить ее. И думал об этом… Но предложить не решился. Ибо с его стороны это выглядело бы как желание избавиться от хлопот, от ответственности…
Пиджак Димка все же набросил ей на плечи. Ксана поблагодарила, стискивая отвороты на груди. Она продрогла до косточек. И сама необходимость двигаться, идти куда-то была уже спасением для нее…
Валерка, не раздеваясь, лежал на кровати. Ждал. И вздрогнул, когда скрипнула дверь, поднялся на ноги.
Лампочку он, чтобы не резала глаз, выключил. Но горел свет в кухне, за полотняными занавесками.
Ксана и Димка вошли без стука. Перед Димкой она почему-то не стеснялась, а на Валерку, остановившись у порога, не подняла глаз.
Димка легонько подтолкнул ее к постели, так как стульев в комнаге не оказалось. Ксана села на краешек.
– Надо переночевать, Валер… – неуклюже объяснил Димка.
И Валерку словно залихорадило. Он ждал с минуты на минуту, представлял, как войдут они, даже знал, что войдут именно так – без стука, и все же, оказалось, не приготовился к встрече. Засуетился по комнате: приволок табурет для Димки, повесил на гвоздь материн передник, зачем-то взял со стола ножницы и переложил их на комод, бормоча не столько для гостей, сколько для самого себя:
– Я, конечно… Хорошо, что догадались прийти… Мама в ночную, они теперь круглые сутки там гонят… Я тут один… Это отлично, ребята, что вы пришли! Вы давайте располагайтесь тут, а я пойду…
Хлопнула дверь за ним. Только тогда гости сообразили, что он оставляет их вдвоем. Димка растерялся и упустил мгновение, когда еще можно было удержать Валерку. Ксана виновато поглядела на него снизу вверх.
– Какой он всегда…
Димка в досаде шагнул по комнате от стола к этажерке. Потом сел.
И, глядя друг на друга, они долго молчали.
Сквозь полотняные занавески струился тихий, ласковый полумрак. И хотя все это еще не было решением создавшейся проблемы, вдруг показалось обоим, что неизвестность и холод – все теперь позади.
– Устала?.. – осторожно спросил Димка.
Ксана, моргнув виноватыми глазами, кивнула:
– Я не спала вчера…
И оба отчего-то смутились.
– Тебя дома не будут искать?.. – спросила Ксана.
– Что я, дитенок?.. – Он решительно поднялся и, шагнув к вешалке, сдернул для себя коричневую, с латками фуфайку тети Веры. – Ты, Ксана, ложись, а я… – Он походя, как маленькую, тронул ее ладошкой по волосам и распахнул окно во двор, где под большим, старым тополем была скамейка. – Я, знаешь, на лавочке. – Он оглянулся. – Ладно? – И, не дожидаясь ответа, выбрался через подоконник наружу.
Но только начал устраиваться под тополем, Ксана позвала его. Взобравшись на подоконник, она то одной, то другой ногой пыталась дотянуться до завалинки, стараясь, чтобы при этом еще не оголить колени.
– Я, Дима, с тобой… Чего ты меня одну оставил…
– Ну вот… Упрямая!.. – ворчал Димка, помогая ей слезть на землю. – Легла бы по-человечески…
– А я не хочу спать. Я с тобой, – повторила Ксана, усаживаясь на лавочке. – Боязно одной… Лучше я тут.
* * *
У дяди Мити было довольно щекотливое дело в Холмогорах, только поэтому он одним из последних втянулся в события минувшего вечера. Кто-то на Гусиных озерах, то есть километрах в двадцати от Ермолаевки, Холмогор, забил двух сохатых. Дело уголовное. И хотя дядя Митя не сомневался, что его подопечные ермолаевцы и холмогорцы тут ни при чем, должность обязывала проверить: вдруг где свежей говядинкой попахивает. И он под разными предлогами старательно обходил всех владельцев ружей.
– Шкуру или рога ищешь, дядя Митя? – в лоб спросил Пашка Нефедов.
– Рога, – признался дядя Митя.
– Скажи, пусть шарят в районе. Запрошлое воскресенье сам жаканы валял для Храмовых. Понял? А заплатили, гады, червонец. Это за такой-то свинец с оловом!
Дядя Митя все понял, плата за жаканы его не интересовала, потому что олово Пашка Нефедов наверняка стянул в Шахтах и червонца ему за государственный металл вполне было достаточно.
Разговор этот случился уже около одиннадцати вечера. Дядя Митя мог считать свои следовательские обязанности выполненными, оставалось утречком звякнуть в район, и дело завершено. Мучило его иное… Сначала, проводив глазами Димку, он только усмехнулся про себя, парень даже нравился ему… Но потом сначала неопределенная, а час от часу все острей, наросла тревога.
С чего это парень заговорил вдруг? То ходил, будто не замечает, а то налетел, и сразу – про Ксанку… Дядя Митя вспомнил, какой загнанный вид был у Димки, как спешно умчался он на своем велосипеде… И от Нефедовых зашагал к домикам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25