– Тогда давай я тебя. Тебе ничего не придется делать. Я сама обо всем позабочусь. Это будет сказка, мечта. Ты сделаешь вид, будто между нами ничего не было.
– Это тоже будет нечестно.
– Все будет честно. Абсолютно честно. Поверь мне, это будет самый честный, самый приятный, самый блаженный миг нашей жизни. Я это знаю. Знаю наверняка. Чувствую нутром. Верь мне. Просто скажи «да» – и все.
– Кейт, я дал обещание. Принес клятву перед алтарем.
– Ну и что? Все приносят эту клятву. Ее можно забыть.
– Да, многие погуливают на стороне.
– Все без исключения.
– Ничего подобного.
– Мужчины – все.
– Нет, не все.
– Из моих знакомых – все. Кроме тех, кто домогается меня.
– Причина в тебе. Ты притягиваешь как магнит.
– Всех, кроме тебя.
– Нет, меня тоже.
– Но ты не поддаешься.
– К сожалению.
Мы стояли в потемках у каменной стены на краю длинного отражающего озера; замок был у нас за спиной. В тот вечер дядя Фредди впервые опробовал недавно восстановленное факельно-газовое освещение; Сувиндеру Дзунгу доверили зажечь пламя, и в честь этого события, к нескрываемой радости принца, была открыта небольшая мемориальная доска. Газ бурлил и булькал, издавая уморительные звуки, словно в каждом из сотни водоемов кто-то громко пукал. Вверх рвались языки пламени из отдельно стоящих факелов, укрепленных на широком обсидиановом основании. Уходя на полтора километра вдаль, огни сплетались желтыми гроздьями, становились все меньше и наконец превращались в крошечные стежки, прострочившие ночь.
Если внимательно приглядеться, можно было различить и маленькие голубые конусы сигнальных огоньков, которые с шипеньем вырывались из тонких медных патрубков, торчавших из воды в центре каждого темно-бурлящего источника пламени.
Я успела сделать пару ставок в казино (сейчас я тоже делала ставку, правда, без особой надежды на выигрыш). Успела побеседовать с гостями, даже кое-как помирилась с Адрианом Пуденхаутом; успела вежливо, но твердо отказать Сувиндеру Дзунгу, когда он пытался заманить меня в свои апартаменты; успела вместе со всеми постоять на террасе и полюбоваться фейерверком, расцветившим ночное небо над долиной; при этом мне приходилось время от времени стряхивать усеянную перстнями правую руку принца, который пристроился рядом и пытался оглаживать мой зад. В замке тем временем можно было побаловаться наркотиками или посмотреть живое секс-шоу, которое по желанию зрителей вполне могло перерасти в оргию.
Я успела перекинуться парой слов с поэтом и сопрано, успела ощутить себя неприлично желторотой рядом со стареющим рок-певцом, по которому в юности сходила с ума, успела ответить на любезности американского дирижера и оксфордского профессора. Я проявила внимание к Колину Уокеру, который стоял этаким мускулисто-бронзовым памятником Армани за спиной у Хейзлтона, игравшего в «блэк-джек», и спросила, как ему нравится в Британии. Он ответил, негромко и сдержанно, что, мол, только вчера прилетел, но пока все идет хорошо, спасибо, мэм.
Я успела потрястись под рейв-музыку (если ничего не путаю) с молодыми сотрудниками и гостями в одном из малых танцевальных залов, а потом более чинно потопталась под мелодии сороковых-пятидесятых годов с руководством высшего звена в главном зале, где играл биг-бэнд. Сувиндер Дзунг, стремительный и неотразимый, сделал со мной пару кругов с обводками и наклонами, хотя к тому времени его вниманием, слава богу, начали завладевать две гибкие красотки, блондинка и рыжая, которых, как легкую кавалерию, определенно бросил в бой дядя Фредди, чтобы облегчить мою участь.
Именно в этом зале я наконец-то разыскала Стивена Бузецки, уговорила пригласить меня на танец, а потом сама направила его к дверям, на свежий ночной воздух, и, наконец, на террасу, откуда мы в очередной раз полюбовались факелами на отражающем озере. Я сбросила туфли и отдала их Стивену, когда мы шли по траве.
В парке было свежо, и моя черная с синевой обновка от Версаче, короткая и открытая, не давала никакой защиты от холода; под этим предлогом я обняла Стивена, так что ему волей-неволей пришлось, в свою очередь, обнять меня и накинуть мне на плечи пиджак, хранивший его запах. Из карманов торчали мои туфли.
– Стивен, ты богатый, красивый и добрый мужик, но жизнь так коротка, черт побери. Что тебя не устраивает? – Сжав кулак, я легонько ткнула его в грудь. – Я? Неужели я такая страшная? Или старая? В этом, наверно, вся загвоздка, да? Я для тебя слишком стара.
Тускло-желтые отблески пламени, с гудением рвущегося на свободу, освещали его лицо, на котором заиграла усмешка:
– Кейт, мы это уже проходили. Ты одна из самых красивых и привлекательных женщин, которых мне посчастливилось видеть.
По-детски прильнув к его груди, я покрепче стиснула объятия, а сама умилилась и обрадовалась этой вынужденной и неприкрытой лжи.
– Значит, мой возраст тут ни при чем, – прошептала я ему в грудь.
Он рассмеялся:
– Ты ведь моложе меня, а на вид тебе не дашь даже твоих лет. Довольна?
– Да. Нет. – Отстранившись, я заглянула ему в глаза. – Что дальше? Как ты относишься к женщинам, которые сами проявляют инициативу?
Все это, как он выразился, мы уже проходили, но ситуация напоминала круг в танце, который проходишь снова и снова. Впервые такой разговор возник у нас четыре года назад, и я высказала предположение, что он – гей. Стивен закатил глаза.
Только тогда я поняла всю меру его порядочности. Он закатил глаза – и это само по себе могло показаться нелепой ужимкой, но сколь многое сразу стало явным: что он уже не раз попадал в такое положение; что отвергнутые, сбитые с толку женщины в порыве уязвленного самолюбия не раз называли его «голубым»; что его уже мутило от этого подозрения.
Мне открылось, что настолько сдержанно он вел себя не со мной одной, но и со многими другими женщинами, если не со всеми. Ему не свойственно было ломаться или мучить других – он просто-напросто хранил верность своей жене. Вот такая безупречная порядочность. Мы о ней намеренно забываем, правда? Но если он изменит с тобою, то когда-нибудь изменит и тебе.
Встретить такого человека – все равно что выиграть первый приз, открыть золотую жилу, заключить главную сделку своей жизни… и тут же узнать, что приз уплыл из-под носа, делянку давно застолбили, а бумаги подписал кто-то другой.
Мы с подругами не раз возвращались к этой теме. Дожив до определенного возраста, вдруг замечаешь, что стоящие кандидаты давно разобраны. Но чтобы разобраться, кто чего стоил, необходимо дожить до определенного возраста. И что прикажете делать? Наверно, выходить замуж как можно раньше и надеяться на лучшее. Или дожидаться, пока появятся разведенные, и выбирать из числа обманутых, а не изменников. Или снизить планку. Или поставить перед собой другие жизненные цели, для достижения которых надо быть самостоятельной личностью, а не половинкой супружеской пары. Вообще говоря, я считала, что мне больше всего подходит именно такой путь, – пока не встретила Стивена.
– Если женщина сама проявляет инициативу – это только лестно.
– Но ты на это не поддаешься.
– Что я могу тебе ответить? Я зануда-однолюб.
(На самом деле это, конечно, означало – поскольку он был абсолютно честен, далеко не глуп и осторожен в ответах, – что когда-то, всего лишь однажды, он преступил черту и теперь знал, что почем; от этой мысли я еще больше расстроилась, потому что согрешил он не со мной, так что я потерпела фиаско не один раз, а целых два.)
– Все это делают, Стивен.
– Послушай, Кейт, разве это довод? И потом, я – не все.
– Но ты упускаешь такую возможность. Подвернулся удобный случай. А ты… упускаешь такую возможность, – беспомощно повторила я.
– Да ведь это не коммерция, Кейт.
– Ошибаешься! В жизни только и есть, что сделки, опции, фьючерсы. Брак – это сделка. Так было во все времена. Я предлагаю тебе сделку, от которой мы оба выиграем и ничего не потеряем: чистая прибыль, полное удовлетворение обеих сторон; отказываться от такой сделки – просто безумие.
– Я потеряю душевное равновесие, Кейт. Меня совесть замучит. Придется обо всем рассказать Эм.
– Ты спятил? Зачем рассказывать?
– А вдруг она как-то узнает. Подаст на развод, заберет ребятишек…
– Она никогда не узнает. Тебе же никто не предлагает бросить ее и детей; я просто хочу взять то, что ты можешь дать. Что угодно. Пусть это будет близость на долгие годы, на одну ночь, на один раз. Что угодно.
– Не могу, Кейт.
– Ты ведь ее не любишь.
– Это не так.
– Нет, так. Ты к ней просто привык.
– Ну, это как посмотреть. Возможно, любовная страсть со временем сменяется привычкой.
– Совсем не обязательно. Как можно быть таким… решительным и честолюбивым в бизнесе и таким робким в жизни? Зачем довольствоваться малым? Но если уж тебе так хочется сохранить привычку, то хотя бы не лишай себя любви. С другой женщиной. Со мной. Ты этого достоин.
Разомкнув наши объятия, Стивен мягко отстранился, взял меня за руки и в упор посмотрел мне в глаза.
– Даже с тобой, Кейт, я не хочу обсуждать Эм и детей. – Вид у него был смущенный. – Как ты не понимаешь? То, что происходит сейчас, для меня равносильно измене; я чувствую свою вину уже оттого, что веду с тобой такие разговоры.
– Да ведь ты ничего не теряешь!
– Я теряю все. У меня внутри есть такой счетчик, который показывает степень вины. Вот сейчас у него только дрогнула стрелка, но мне уже неприятно. Если я лягу с тобой в постель, он просто сорвется с катушек.
Представив себе такую картину, я закрыла глаза и снова зарылась лицом в его грудь:
– Поверь, Стивен, не только он сорвется с катушек.
С тихим смехом он снова меня оттолкнул. Никогда бы не подумала, что отталкивать можно ласково, но у него это получилось.
– Нет, Кейт, не могу – и все тут, – произнес он без улыбки, вроде как поставив печать.
Мы достигли промежуточного финиша, но не сошли с дистанции. Можно было бы на этом не останавливаться, но я рисковала его разозлить.
– Встроенный счетчик. – Я покачала головой. – Ну и ну.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
– Понимаю, – вздохнула я. – Надо думать, понимаю.
Он поежился – ему было неуютно без пиджака, в одной белой рубашке.
– Холодает, чувствуешь?
– Чувствую. Давай вернемся.
– Мне хотелось искупаться перед сном.
– Не возражаешь, если я на тебя посмотрю с бортика?
– Нисколько.
Своими размерами бассейн в Блискрэге лишь немногим уступал олимпийскому. Он находился глубоко под землей, среди путаницы коридоров, и найти его можно было разве что по запаху. Мы со Стивеном под руку шли по мягким коврам. В бассейне было темно, и нам пришлось обшаривать стены в поисках выключателей. Свет вспыхнул не только на потолке, но и под гладью воды. Стены были расписаны панорамными изображениями идиллических сцен на фоне сельской местности, менее холмистой, нежели Блискрэг; через каждые несколько метров роспись заслоняли белые дорические колонны. Вдоль стен во множестве стояли столики, стулья, шезлонги и вазоны с пальмами, под ногами зеленела искусственная трава, а где-то вдалеке виднелась стойка бара. Голубой сводчатый потолок украшали пышные белые облачка.
Стивен скрылся в раздевалке, а я остановилась над синей водной гладью. До нашего прихода бассейн не пустовал: на кафельном полу остались мокрые пятна, кое-где валялись полотенца и купальные принадлежности, а на столиках поблескивали ведерки для льда в окружении небьющихся бокалов для шампанского, поставленных на столешницы или брошенных в искусственную траву. Сейчас, когда все ушли, тут царила тишина; воду не тревожила даже малейшая рябь, поскольку рециркуляционные насосы были выключены.
Я посмотрела на часы. Они показывали четверть шестого. В мои планы не входило оставаться на ногах до такого времени. Ну что поделаешь.
Стивен появился в просторных купальных шортах, сверкнул улыбкой в мою сторону и нырнул в бассейн. Нырял он классно: брызг почти не было, голубизну дорожки нарушила только мелкая рябь, да еще одна-единственная ленивая волна покатилась от того места, где он скрылся под водой. Я неотрывно следила, как его высокая, загорелая фигура скользит на фоне лазурного кафельного дна. Вскоре он вынырнул на поверхность, тряхнул головой и легко поплыл кролем, мощно разрезая воду.
Присев у бортика, я подтянула к себе одно колено, опустила на него подбородок и просто смотрела. Стивен отмахал двенадцать дорожек, а потом, наперерез волнам, подплыл ко мне и уперся локтями в желоб на внутренней стороне кромки.
– Ну как? – спросила я.
– Отлично. Правда, бассейн медленный.
– Медленный? В каком смысле? Напустили тяжелой воды?
– Нет, просто здесь ни к чему эта стенка, – объяснил он, похлопав по кафельным плиткам над желобом. – От нее отражаются волны, с которыми приходится бороться. В современных бассейнах стенок нет, там вода доходит до пола и стекает в зарешеченные люки.
Я задумалась. Конечно, он был прав.
– Энергия волн в значительной степени нейтрализуется, – продолжал он. – Поверхность остается гладкой. Вот тогда получается быстрый бассейн.
– Ясно.
Он бросил на меня недоуменный взгляд:
– По-твоему, в тяжелой воде можно плавать?
– В «аш-два о-два»? Почему бы и нет? Бойко, как буек.
– Так-так. Ну ладно, пора закругляться.
– Я тебя подожду.
Он подплыл к хромированным ступеням, одним точным, плавным движением подтянулся на поручнях и скрылся в раздевалке, оставив на полу дорожку мокрых следов.
Под гул кондиционера я разглядывала блики, которые вода бросала на потолок и стены. Длинные, ломкие золотые лучи играли на обманном небосводе и на белых рифленых боках колонн. Шорох волн заставил меня вспомнить безмятежную тишину, которая встретила нас в этом месте.
Каждый всплеск, каждый гребешок водной ряби, каждый пляшущий блик в фальшивом небе с пышными облаками был вызван к жизни его присутствием, его плотью. Его мускулы, приводившие в движение форму, тяжесть и всю поверхность его тела, оставили отпечаток своей красоты и мощи на дорожках бассейна, направили бег света в нарисованные облака и небеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44