– Как это «не уверена»? Будете там как штык – это приказ.
– Извините, мистер Дессу. Не смогу. Я лечу в Тулан.
– Придется отменить.
– Это невозможно, сэр. Я уже обещала принцу, – соврала я. – Он меня ждет. Будьте добры, прикажите мне, скажем, не появляться в Швейцарии. Чтобы мне не пришлось нарушать приказ. В Тулане предстоят переговоры по очень деликатному вопросу.
– Господи прости! Вот приспичило ей. Ну черт с ним, Тэлман. Летите себе в Тулан.
– Спасибо, Джеб.
– Ладно, мне пора; надо посмотреть, как там этот идиот, мой племянничек.
– А что с ним?
– Не слыхали? Пулю получил.
– О боже! Когда? Где?
– Вчера, в Нью-Йорке; в грудь.
– Как он себя чувствует?
– Хреново он себя чувствует! Ладно хоть не помер. Может, еще и выкарабкается, только меня эти эскулапы по миру пустят.
– А почему в него стреляли?
– Это все афиша, будь она неладна.
– Афиша?
– Ага. Я ведь ее своими глазами видел. Как я сам до этого не допер, ума не приложу.
– До чего? Я не понимаю.
– Что ж тут непонятного? Этот болван всегда мечтал увидеть на афише свое имя, а под ним – название пьесы.
– Ну?
– Вот на афише и написали: Дуайт Литтон, «Лучшая мишень».
– Бывает же такое, – сказала я.
– А какой-то шизанутый мерзавец понял буквально.
Эпилог
Не знаю. Что для всех нас одинаково важно? Мы все – один биологический вид, тот же самый набор клеток, нам всем свойственно чувство голода, жажды, опасности. А вот дальше все становится сложнее. В этом ряду секс тоже, конечно, сильный стимул, он идет следом за жизненно важными потребностями. Можно предположить, что нам всем, в той или иной форме, необходима любовь, но кто-то обходится и без нее. Каждый из нас – индивидуум, но мы действуем сообща. У каждого есть родные, друзья, союзники или хотя бы сообщники. У каждого своя правда, и – сколько ни ищи – нет под солнцем такого зла, которое кто-нибудь не выдавал бы за добро, нет такой глупости, у которой не нашлось бы приверженцев, нет и не было кровавого тирана, вокруг которого не толпились бы ярые фанатики, готовые защищать его до последней капли крови, желательно не своей.
Так вот. Почему я это делаю? Потому что, как мне кажется, поступаю правильно. Почему я в этом уверена? Да я не уверена. Но, по крайней мере, мне не приходится себя обманывать, чтобы оправдать свои поступки. Мне не нужно убеждать себя: «Это недочеловеки», или: «Они еще скажут мне спасибо», или: «Либо мы, либо они», или: «Свои всегда правы», или: «История меня оправдает». Это чистой воды ханжество.
Я делаю то, что делаю, потому что верю: в конце концов из этого выйдет что-нибудь хорошее; по крайней мере, в ближайшее время из-за этого не случится ничего плохого, и если я не права, у меня есть возможность передумать. Но вряд ли я передумаю. В любом случае, никто не погибнет. Никто не пострадает. Может быть, я пожалею о своем решении; столь же вероятно, что о нем пожалеют другие, но даже тогда я постараюсь разделить с ними все тяготы, большие или – очень надеюсь – малые.
Такие речи отдают альтруизмом. На самом деле, альтруизма здесь нет. И все равно внутренний голос негодующе протестует. Внутренний голос возмущается: «Что ты надумала? Какой бред!» Потому что в каком-то смысле это всего-навсего очередной пример пресловутого самопожертвования, от которого женщине, как ни печально, никуда не уйти. Поколение за поколением мы заботились о других, о детях и мужьях, а те в ответ думали только о себе. Лишь в последние десятилетия мы, получив наконец контроль над рождаемостью, смогли строить свою жизнь примерно так же, как мужчины, и созидать при помощи интеллекта, а не только тела. Мне было приятно сознавать, что я помогаю своей половине человечества добиться гораздо большего признания, нежели то, которое она снискала, выполняя детородную функцию. А теперь, похоже, я опять возвращаюсь в прошлое.
В самом деле, чего нам не хватает? Свободы, наверное. Вот и мне нужна свобода поступать по совести, так, как считаю правильным, а не свобода быть эгоисткой, или всегда поступать по-мужски, или всегда поступать наоборот.
– Сувиндер?
– Катрин? Где вы?
– В аэропорту Дели.
– Дели? Вы сказали – Дели? В Индии?
– Совершенно верно. Пытаюсь попасть на рейс в… Кстати, куда мне лучше лететь? Чтобы потом сделать пересадку на «Эйр Тулан».
– Вы так быстро возвращаетесь? Я… Я поражен. Господи. Это замечательно! Вы действительно возвращаетесь?
– Конечно. Итак, относительно этого рейса…
– Ах да. Летите или в Патну, или в Катманду. Сообщите, на какой именно рейс возьмете билет. Я пришлю за вами самолет. О, Катрин, это такая желанная весть! Вы к нам надолго?
– Пока не знаю. В зависимости от обстоятельств.
– Ваш путь лежит сюда? В Тун? Буду счастлив, если вы остановитесь во дворце.
– Очень мило с вашей стороны. Я с удовольствием. Если моя комната сейчас свободна, лучше ничего и быть не может. До встречи.
– Чудесно! Просто чудесно!
– Ты шутишь!
– Вовсе нет.
– Решила сказать «да»?
– В этом вся суть, Люс.
– Вот это да! Ты, чертова перечница, станешь королевой?
– Придется, чтобы последовать твоему совету и вступить в интимные отношения.
– Мать честная, какая обалденная, офигенная новость! Чур я буду подружкой невесты!
– Слушай, еще все может сорваться. Вдруг он уже передумал? Или передумает, когда поймет, что это не игрушки. С мужчинами такое бывает. Для них главное – предвкушение, а не результат.
– Что ты несешь?
– Ты права; несу всякую чушь. Наверное, просто боюсь обмануться. Волнуюсь.
– Скажи, а для себя ты все решила? Может быть, ты потому и высказываешь всякие опасения, что в глубине души хочешь, чтобы дело сорвалось?
– Нет, я не пойду на попятный. Я все продумала.
– Но ты по-прежнему не хочешь спать с этим парнем.
– Да, не особенно. Но это не главное.
– Допустим; но ты же его не любишь!
– Да ведь и это не главное.
– Ну, знаешь ли, это очень важно!
– Знаю. Может быть, я делаю что-то не то. Но я все равно это сделаю.
– С какой стати?
– Потому, что он очень добрый. Потому, что он порядочный человек и ему нужно, чтобы рядом был кто-то вроде меня.
– Но среди твоих приятелей таких – coтни! Ты же не выходила за них замуж!
– У них были другие обстоятельства.
– Одну минуточку. Получается, ты выходишь за него только потому, что он принц и будет королем.
– М-м-м. Пожалуй.
– Господи Иисусе! Значит, романтикой тут и не пахнет! Сплошной голый расчет и эгоизм! Черт возьми, меня бы совесть замучила, если б я выкинула нечто подобное, но то я – маниакально-эгоцентричная стерва!
– Нет, расчетливость тут ни при чем. Я это делаю потому, что у него есть настоящая власть в стране, которая мне почти незнакома, но уже близка. И он порядочный человек. У них грядут большие перемены. Правда, не такие большие, как кое-кому хочется, но все равно, боюсь, Сувиндеру в одиночку будет не выстоять. Видимо, он и сам это понимает. И неизвестно, кто станет давать ему советы. Люс, ты пойми, впервые в жизни я действительно могу совершить что-то стоящее. Или хотя бы сделать попытку.
– Если говорить без затей – ты нужна их стране.
– Наверное, нужна. Это звучит несколько самонадеянно, но, в общем, да.
– Ты что, Корпус мира, ядрит твою в бок?
– Я – морская пехота, Люс, ядрит мою в бок.
– Нет, серьезно, можно я буду подружкой невесты?
Пип и Джеймс – на этот раз запомнила имена пилотов – мчали меня на самолете из Катманду в Тулан, далеко за горы. Жуткая болтанка, но день безоблачный. В салоне – монахи и всевозможные грузы. Монахи очень дружелюбны; выучила много новых слов. Когда переодевалась в туланскую одежду – захихикали и отвернулись. Я надежно закрепила свой маленький цветок и расправила шелковые лепестки.
Тун сверкал свежевыпавшим снегом. После обычной зубодробительной посадки Лангтун Хемблу встретил меня на аэродроме и усадил в древний «роллс». Среди встречающих было совсем мало детишек в островерхих шапочках. Они пришли с родителями; их друзья были в школе. Сувиндер не приехал: его присутствие требовалось на какой-то важной церемонии в низинной области.
– Отвезти вас прямо туда? – с улыбкой предложил Лангтун.
– Почему бы и нет?
Мы двинулись в долину сквозь кристальную синеву ясного дня, который спустился с горных вершин, достающих до неба.
Последний отрезок пути нам с Лангтуном пришлось пройти пешком – в сторону нового священного ветряка высотой с дом, на открытие которого собралась пестрая толпа. Вокруг развевались священные хоругви, приветственные транспаранты и знамена; горели костры, курились благовония; легкий, прохладный ветерок играл цветными полотнищами, языками огня и струйками дыма. Тепло одетые зрители с улыбками расступились, пропуская нас с Лангтуном к праздничному помосту, на котором в три шеренги выстроились монахи в желто-шафранных одеяниях; Сувиндер, в традиционном наряде, украшенном гирляндами живых цветов, сошел с установленного на возвышении трона и протянул к нам руки.
– Катрин. С возвращением!
– Благодарю, – поклонилась я. Подойдя вплотную к помосту, я вложила ладони в протянутые руки принца и расцеловала его в обе щеки. Его руки оказались сухими и горячими. От него пахло благовониями. Я прошептала:
– Сувиндер, если предложение остается в силе, я согласна. Мой ответ – «да».
С этими словами я отстранилась. Он на мгновение смешался. Потом у него бессильно раскрылся рот, но вслед за тем на губах заиграла радостная улыбка. Глаза увлажнились. Вокруг хлопали знамена и хоругви. На нас смотрели две сотни глаз. За нашими спинами, натягивая тросы и веревки, поскрипывал священный ветряк, жаждущий высвободить лопасти. Сувиндер только кивнул, не в силах произнести ни слова, подал мне руку, чтобы помочь подняться, и повел к возвышению на дальнем краю помоста.
Для меня нашелся свободный стул, и в течение всей торжественной церемонии я сидела рядом с принцем.
По традиции каждый их присутствующих должен был сделать подношение огню. Когда настал мой черед, я вытащила из кармана два блестящих диска и бросила их в пылающий костер.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44