В ней есть неочевидный смысл и благородство помыслов. Она куда более поздняя и отражает нужду мужающего общества в кристаллизации политической мифологии. Но она не верна.
– Почему же? – удивился Лендер, не забывая попивать стынущий отвар.
– Разъяснениями, исполненными благородства, можно наполнить любой случайный символ, – улыбнулся Кантор. – Дайте мне любой текст в четверть страницы, и я выведу вам из него всё, что желаете. Хотите пасквиль на Палату Мейкеров, хотите намек на хронические заболевания Председателя Совета Лендлордов. Выведу доказательно, аргументированно и не без изящества. Да что там я! Вы и сами сможете сделать подобное, не проявляя избытка фантазии. Дайте мне любой из не использующихся ныне гербовых шифров, смысла которого никто не знает, и я всё расскажу вам не только о том, как и почему возникли входящие в его рисунок символы, нарисованные еще до формирования геральдического канона. Причем сделаю это десятью разными способами. Выставив представителей прервавшегося рода так, как вам это будет выгодно, если вы захотите заявить права на этот герб, якобы принадлежавший вашим предкам.
– Вы насмехаетесь надо мной! – воскликнул сочинитель.
– Ничуть. Пока не запретили восстановление гербов с шифром до канона, так многие легенды родов и писались. Фантазия, вдохновение и архаичный слог – всё, что нужно, чтобы возвести свой род и герб к роду более древнему.

Приятно проведя время отдыха, путешественники отправились в дальнейшую дорогу.
– Читать? – спросил Лендер.
– Разумеется.
И сочинитель охотно продолжил чтение сценария, не замечая, что, слушая его внимательно, Кантор мрачнеет всё больше.

Кантор прибыл на место.
Рэн – небольшой город – встретил его и журналиста садами, несколько архаичной, после столицы, архитектурой и тишиной на тенистых улицах.
Время было урочное. Обыватели пили горячий черничный отвар с мятой, перед тем как отправиться гулять в городской сад.
В половине шестого Кантор остановил экипаж возле приземистого двухэтажного дома, в котором помещался штаб милиции города Рэн.
– Идемте, – сказал Кантор своему спутнику, словно выпускал узника из темницы. – Сейчас мы узнаем, что и как.
– Мне даже не верится, – признался Лендер, – что мы уже приехали. С одной стороны, удивительно быстро, а с другой, словно целая вечность прошла. Если бы не изумительный обед на воздухе, то это было бы несколько утомительно. Всё же поезд – более привычный транспорт. Иные впечатления…
«Нужно будет запомнить, – отметил Кантор, слушая вполуха, – что нагрузки приводят его к извержению слов. Это следует учесть в дальнейшем».
Привратник со значком помощника милиционера без слов качнул посох в гнезде, и двери разомкнулись.
Интерьеры штаба были простыми и даже несколько аскетическими.
Председатель милиции и всего два милиционера удивительно походили на шерифа и помощников из пресловутого сценария.
После обмена любезностями председатель милиции вкратце доложил, что лес прочесали, что на маяке, действительно обнаружены следы беглеца, отпечатки босых ступней и пропажа штормовой накидки.
Вот, собственно, и всё. Да, вот разве что… Имеет ли отношение к делу? В лесу найдена удивительная машина.
Лендер отметил, как сыщик переменился. Он «сделал стойку», словно охотничья собака.
– Это очень может иметь отношение к делу.
– Вот фотографии. – Один из помощников председателя положил на стол перед сыщиком конверт.
– Вас к телефону… – сказал другой помощник.
Звонил Анри Клосс. Как позже выяснилось, он звонил уже второй раз, почти точно рассчитав время прибытия сюда своего шефа.
– Плохие новости, шеф, – сказал он.
– Сегодня день плохих новостей, – сказал Кантор искренне.
– Мне только что передали сообщение, что Хайд убит, – докладывал Клосс.
Известие о смерти Хайда не оказало на Кантора очень уж сильного влияния. На мгновение ему захотелось превратить в руины ни в чем не повинное милицейское управление, переломать мебель, обрушить потолок и уронить стены. Однако внешне он этого никак не выдал. Со стороны совершенно невозможно было понять, о чем ему шепчет черная с медными ободками трубка телефонного аппарата.
– Причина? – небрежно поинтересовался сыщик.
– От чего умер? – переспросил Клосс. – Задушен руками. Судя по следам борьбы, как доложил сыщик из Роллана, убийца был настоящий зверь. Но следов не оставил. Борьба есть, а следов второго человека нет. Странно, правда?
– Задушен? – переспросил в свою очередь сыщик. – Ты уверен, что его не застрелили? Нет?
– Это совершенно точно. Я запротоколировал доклад, полученный по телефону, – заверил Клосс.
– Анри, дружище, – зловеще проговорил в трубку Кантор, – а с какой стати, позволь поинтересоваться, сыщик из Роллана докладывай об этом тебе?
– Но шеф! – несколько наигранно удивился Клосс. – Я поднял архивы. И выяснил, что Хайд проходил, как свидетель, по делу Флая. Едва появилось сообщение об исчезновении Хайда, как я сделал это. А потом тут же разослал телеграфом циркуляр, в котором просил все факты сообщать нам.
«Убью! Задушу руками! – со смешанным чувством мысленно посулил помощнику Кантор и тут же подумал не без гордости: – Смышленый парень! Кое-чему я его научил…»
– Правильное решение, – сухо похвалил он вслух, – что еще?
Клосс поведал шефу о подслушанном разговоре в ресторане «Ламент», а также о своем решении установить наблюдение за передвижениями и встречами Карло Бенелли и его подручного. Он выразил надежду на то, что шеф одобрит его действия, потому что, не располагая полномочиями, Клосс вынужден был действовать от имени шефа, то есть Кантора.
– Какими силами ведется наблюдение? – поинтересовался Кантор, тем самым одобряя действия помощника.
– Двое номерных и два агента в штатском, – радостно доложил Клосс, и не чаявший, что его самодеятельность найдет отклик в таинственной душе Кантора.
– Продолжайте выполнять свой план, – сказал Кантор. – Но не вздумайте дать понять кому-то, что мы берем на себя дело Хайда. Пусть роют сами. Мы заберем дело, но позже.
– Разрешите выполнять?
– Ничего не забыл?
– Нет. Ничего.
– Выполняйте, – сказал Кантор, не вполне одобрявший действия своего подручного, которые были, по его мнению, слишком прямолинейны. – Если вас интересует мое мнение, то оно таково: слежка ничего не даст. Но вы приняли решение, и следовать ему самое лучшее.
Да, Кантор считал план Клосса пустой суетой.
Так, следить за Бенелли было совершенно избыточно. Такая заметная фигура, как Карло-Умник, не сможет перемещаться, не привлекая внимание.
Карло – человек-крейсер, а следить надо за неприметными лодочками. Куда же двинулся крейсер, обычно можно узнать у добровольных осведомителей.
Но раз уж слежка началась, то Бенелли ее заметит. А заметив, может выдать свои планы действием. Так что – всё к лучшему.
«Хайд задушен… Ну, что же, ему удалось ускользнуть от Флая! – подумал Кантор печально. – Флай предупредил меня о том, как он будет убивать…»
Главное, что он знает, кого будет искать Флай.
Но он также знает, что Флая трудно будет остановить.
Сыщик Альтторр Кантор и Флай, как уже стало понятно, сталкивались прежде. Довольно давно. Но все детали того дела жили в памяти сыщика так, словно он отправил дело в архив вчера вечером. Это было некрасивое дело. Оно не задалось с самого начала. И даже после решения судьи в нем оставалось много неясного. Это было самое неприятное дело из всех, что провел в своей карьере антаера Кантор. Он ни минуты не сомневался, что оно рано или поздно отзовется в его жизни. И вот отозвалось.
Альтторр Кантор Пешеход был очень упорным и последовательным человеком. Он подозревал, что непоправимо опаздывает.
Но он предпочитал работать тонко и методично, как легендарный Каспер Огастас Букс – знаменитый часовщик, создатель, в частности, ратушных часов. Время для него, как ни странно, часто не имело смысла. Понятие «хорошо спрятаться» доступно без объяснений и малышам из школы первой ступени. А вот понятия «хорошо найти» не существует в принципе. Кинкантаер должен распутать узел. Он может либо найти, либо не найти.
– Давайте посмотрим картинки, – сказал Кантор, опустив телефонную трубку.
Он извлек из саквояжа монокуляр и вставил его в глаз. После этого вытащил из конверта цветные пленки на удивление очень хорошего качества.
– Что это? – не удержался он и едва не выронил из глаза монокуляр, когда посмотрел на просвет первый снимок. – Это какое-то животное?
– Кингслейер, – пояснил главный милиционер, – так эту штуку прозвали мои парни. Это машина. Но она вся мохнатая. Пятнистая. Словно мхом поросла или шерстью. Колеса… Не могу сказать из чего… но они как будто надуты воздухом. Как баллон воздушного корабля. И еще стекла…
– Что стекла? – переспросил Кантор, просматривая слайд за слайдом. – Что со стеклами?
– Они не бьются, – пожал плечами председатель милиции. – Хиггинс разбил приклад дробовика, когда пытался высадить стекло, чтобы заглянуть внутрь. Они… Стекла… Не прозрачные. Тоже пятнистые, как и мех. А он… Хиггинс… Он парень любопытный. Вот, простак, и решил высадить окошко. Ударил раз. Ударил другой. А стекло не бьется. Ну, он и разволновался. Как шарахнул по нему прикладом, а оно даже не треснуло. Приклад в щепы, а стекло… Да и стекло ли это? Вот парни и прозвали штуку кингслейер.
– Только мифологических чудищ нам не хватало! – проворчал Кантор. – Едем, посмотрим на месте. Покажете дорогу.
– Удивительно! – высоким голосом воскликнул Лендер, про которого сыщик уже и забыл как-то.
Всё это время журналист чиркал в своей книжечке, время от времени разевал рот, чтобы что-то спросить, но не решался или не находил самого главного вопроса. Вопросов было слишком много. И вот теперь, перехватив со стола полицейские слайды, он всмотрелся в них и выдал самый банальный возглас из всех, какие сыщик мог от него ждать.
– Это просто невероятно! – развил свою мысль сочинитель.
– Как это верно, дружище, – тихо сказал Кантор.
Скоро паромотор сыщика мчался по дороге в сторону маяка…

Рядом с Кантором, на переднем сиденье, находился предводитель местных блюстителей порядка, который переносил скорость едва ли лучше, чем Лендер.
Последнему же в этот раз повезло. Ему не нужно было созерцать несущуюся навстречу дорогу, не нужно было читать для Кантора, ведущего экипаж с рискованной, если не сказать больше, скоростью.
Лендер забился в угол на заднем сиденье и старался смотреть внутрь себя. Там внутри он видел свою героическую половину, которая втянула его в столь тяжкие испытания. Персональный герой раскаивался и смотрел виновато. Однако видно было, что раскаяние было мнимое. Лендер знал эту сторону своей натуры неплохо. И не ждал от нее ничего хорошего.
Если бы он мог знать, что ждет его впереди!
Между тем на дороге появился человек, отделившийся от кромки леса. Он шагнул навстречу паромотору.
– Вот и прибыли, – с облегчением констатировал предводитель добровольных стражей порядка. – По лесу никак не проехать. Пойдем пешком. Здесь недалеко…
Все трое углубились в лес.
Через некоторое время Кантор спросил, проявляя нетерпение:
– Далеко еще?
– Пришли, – сказал председатель милиции и демонстративно остановился.
– А где?..
– Кингслейер? – удивился председатель. – Да вот же она.
– Где? – не понял сыщик, перед которым была только прогалина в лесу, заросшая кустами.
– Вот… – показал председатель перед собой.
– Где?! – На этот раз возмутился журналист.
– Ах, вижу, – сказал сыщик, чуть дрогнувшим от восхищения голосом, – вот это маскировка…
– Это что! – подхватил председатель. – Здесь прошли пятеро, вплотную к ней, и ничего не заметили. То ли куст на холме, то ли мох на кустах… И не разберешь! А недотепа Хиггинс споткнулся о корень и растянулся, чуть носом в нее не врезавшись. Начал подниматься и видит колесо чудное. Дутое, пятнистое. Думал, огромная улитка… Это он так и сказал…
И вдруг председатель резко крикнул:
– Хиггинс! Иди сюда! Расскажи господину сыщику из столицы, как ты наткнулся на эту диковину!
И только когда из-за массивного мохнатого образования, совершенно неразличимого на фоне деревьев и кустов, вышел человек, журналист тоже увидел кингслейер. И понял, что это машина, которая стоит на шести, со всей очевидностью лоснящихся пятнистых колесах, действительно чем-то напоминающих исполинскую ребристую улитку. И понял, что машина мохната и мех этот зелено-коричнево-рыжий. И пятна разных оттенков зеленого, коричневого и рыжего так перемешаны, так прихотливо размещены на «шкуре», что ни разглядеть машину, ни понять ее подлинных очертаний никак невозможно.
Появившийся человек – недотепа Хиггинс – был долговязым, сутуловатым и каким-то избыточным. У него были слишком большие руки, слишком большие ступни, слишком крупные черты лица.
В руке он демонстративно сжимал дробовик с отбитым прикладом.
– Да что рассказывать, – угрюмо сказал он, – я сначала колесо увидел, как вы сказали. Потом смотрю, а колесо-то вона к чему приделано. И всё…
– И вы сразу принялись колотить прикладом в стекло? – поинтересовался Кантор.
– Не, – покачал тяжелой головой Хиггинс, – не сразу. Я сначала обошел это… Потом ногой пнул… За шкуру ее подергал. Шкура крепкая. Потом, пойдемте, покажу… У ней с той стороны окошки…
Когда машину обошли, то выяснилось, что у нее там действительно «окошки». Это, видимо, была кабина диковинной штуки. Стекла были покрашены в те же цвета, что и «шкура» машины. И как сквозь них смотреть, совершенно непонятно.
Морда… Переднюю часть «кингслейера» хотелось назвать именно мордой… Приплюснутая и клиновидная, будто у гигантской змеи, будто у могучего хищника, она смотрела вперед себя, примериваясь к жертве. Раскосые, но подслеповатые, будто сонные, окошки были недобрыми.
И привиделось вдруг, как морок, как наваждение, что они вот сейчас прояснеют и хитрый, безжалостный взгляд вопьется в него – Кантора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44