Но дверь закрылась, облегчив эту задачу и сделав коридор еще темнее.
– Опаньки! – сказала себе Лена. – А в этом-то коридоре я и не ходила еще.
И какая-то избыточная, преувеличенная жуть ее охватила.
Так и было! Она помнила, что вышла к лестнице, ведущей в кухню, сделав три последовательных поворота, но никакого длинного прямого коридора у лестницы не видела.
Темный силуэт впереди повернул налево.
«Он там за углом затаился и ждет, когда я выскочу на него!» – поддаваясь фантазии, решила Лена.
Но когда она дошла до того места, где незнакомец повернул, обнаружила, что он прошел прямо через стену либо планировка дома опять подверглась трансформации.
«Да что за ерунда! – думала она. – Это же я просто придумала, что дом меняется. Но ведь этого же не может быть!»
Сама возможность того, что дом меняется, причем руководствуясь законами, которых Лена не знала и знать не могла, пугала ее.
Она прошла туда и сюда по коридору, но поворота налево в нем не было. Зато нашелся поворот направо, чуть дальше того места, где прошел через стену незнакомец.
Заодно она выяснила, что вернуться к лестнице в кухню тоже нельзя. Коридор укоротился.
«Выбираться отсюда нужно!» – решила она.
И, естественно, двинула в единственный открытый коридор направо.
Он вывел ее, как она смутно и предполагала, к галерее, по которой она ходила из спальни в душевую и гардеробную. То есть с задней стороны дома она очутилась вновь на передней, пройдя его насквозь.
– Это очень интересно! – с нетрезвой глубокомысленностью заметила она, однако внезапно почувствовала, что ее исследования дома срочно должны приобрести более насущную направленность.
Вдруг, и очень экстренно, возникла надобность в поисках туалета.
Однако вернуться к спальне, где оный туалет имел место быть в непосредственной близости, Лена не смогла. Коридор вновь внезапно заканчивался.
– Нужно подкараулить и выяснить, как они это делают. Ведь не волшебство же это! Просто какой-то механизм.
Мысль о том, что перемены планировки могут, да и должны, иметь естественнонаучное объяснение, придала уверенности, но физиологическая потребность не отпускала, не давая на чем-либо другом сосредоточиться.
Лена помчалась по коридору в сторону гардеробной, решив обследовать все двери. Портреты, мимо которых она неслась, сменяли друг друга в мультипликационной последовательности, и казалось, что это один портрет, который кривляется и гримасничает, меняя позы, лица и одежду.
Прохода к гардеробной девочка тоже не нашла, как и лестницы на первый этаж, исчезнувшей не менее таинственно.
– Да что за ерунда! – воскликнула она в сердцах и отодвинула первую попавшуюся дверь.
Перед нею открылось гигантское помещение с куполом вроде того же, что и в спальне, но с овальными иллюминаторами в нем. Купол возносился на головокружительную высоту, а все стены в три яруса заполняли стеллажи с книгами, перильцами, лесенками, балюстрадами и галереями. Так что глаза разбежались сразу.
– Уя! – выдала она.
Посреди этого читального зала стояли в кружок наклонные столы, вроде старинных парт, только высокие, чтобы читать стоя. Тут и там были разбросаны тучные, отечные какие-то кресла числом пять-семь (Лена не считала) с пюпитрами возле них.
– Изба-читальня! – пробормотала Лена, задирая голову.
Из центра купола свисало хитрое, похожее на люстру устройство из растопыренных под разными углами круглых зеркал.
Пританцовывая, оттого, что терпеть уже было невмочь, Лена подошла к одному из кресел и увидела в подлокотнике ручку-рычажок, золоченую, как и следовало ожидать, со стилизованным фонариком в навершии.
Качнув рычажок, Лена обнаружила, что солнечный зайчик, лежавший на пюпитре, сполз на сторону и заскользил по ковру.
– Прикольно, – заметила она, но разбираться не стала и попрыгала к двери в дальнем конце зала.
Открывая ее, девочка прошипела сквозь зубы, словно стараясь накликать удачу:
– Тут просто должен быть гостевой сортир, для тех, кто зачитался!
Иногда это срабатывало. Достаточно высказать логическую предпосылку предстоящего везения типа: «не может быть, чтобы всегда не везло», и вероятность везения возрастает. Но в этот раз ей не посчастливилось.
– Должен был, да рассчитался… – с печалью в голосе констатировала Лена, придирчиво осматривая новое помещение.
Если бы ей встретилось хоть что-то, отдаленно напоминающее ночной горшок, ведерко, да хоть античную амфору, то она бы сделала свое мокрое дело и не испытала бы угрызений совести.
– Нет! Меня это просто бесит! – призналась она. – И на улицу не выйти! Меня бы и кустик устроил, как ту собачку…
Ничего похожего на античную амфору в новой комнате не нашлось. Здесь были скелеты, чучела и много-много оружия.
– Пестики, блин! – проскулила Лена и кинулась к следующей двери. – Обоссаться про войну!
Раздвижные двери имеют одну особенность. Перед ними непременно приходится останавливаться, в отличие от дверей, открывающихся, например, от тебя наружу. За исключением тех случаев, когда двери открываются сами перед тобой.
Возможно, повинуясь какому-то мудреному механизму, реагировавшему на приближение (кнопка под половицей?), а может быть, вследствие очередного акта «перестановки» в доме, двери распахнулись перед Леной, как в лифте или вагоне метро.
И…
Она загрохотала вниз по крутой лестнице.
Не скатилась кубарем, а помчалась, выставив вперед руки и едва успевая подставлять на следующие ступени ноги, дабы не упасть. Перепрыгивая, таким образом, через две-три ступени, она преодолела препятствие со скоростью максимально возможной.
Врезалась в следующие распашные двери, которые никак на этот раз не реагировали, перевела дух и открыла их.
– Атас! – вырвалось у нее. – Ну, живут же, буржуи проклятые!
Перед ней было большое помещение с бассейном под прозрачной крышей.
Бассейн представлял собою две чаши в форме почек, вроде знака инь-ян. Причем одна чаша на полметра выше другой, и вода переливалась из нее в нижнюю по ступеням, живописным водопадиком.
Ступени облицованы диким камнем. Высокая чаша («инь» – наверное) была пестрая – изумрудно-антрацитовая, а нижняя – оранжево-желтая. Вокруг же громоздились кучи валунов и живописно стояли плетеные кресла и столики, вроде тех, что Лена видела на веранде, но попроще.
– Так, – сказала Лена, – я знаю, что сделать!
И, стремительно раздевшись, юркнула в нижний бассейн.
Вода оказалась обжигающе холодной, но не это было главное.
– Всё, мишон комплит! – констатировала девочка с облегчением и тут же начала нервно хохотать. – Вот дурочка-то набитая! Во даю! А водичка-то – не протухнешь!
Показалось, что от смеха, что ли, или еще от чего-то вода потеплела.
– Это я могу кипятильником работать! – продолжая смеяться, оценила она.
Но почувствовала, что левой руке теплее, чем правой. Нет. Вода была разной температуры в разных местах бассейна. Поплавав и попав несколько раз в теплые, холодные и ледяные струи, девочка поняла, что теплее там, где водопад.
Поднявшись на несколько ступеней, она окончательно поняла – вода, текущая из верхнего бассейна, горячая. А в нижнем, должно быть, что-то вроде искусственных холодных родников, иначе температура давно бы уравнялась.
«И зачем это всё сочинено? – думала Тяпа. – Контрастные ванны, как в сказке про Конька-горбунка, в целях омоложения. Ну, тогда должна быть еще и плошка с молоком где-то. И такая, чтобы нырнуть получилось».
Однако бассейна с молоком она так и не увидела, но вода, струящаяся по ступеням, почти обжигала ноги.
– Хитро всё это… – протянула она.
С высоты, находясь почти в центре купальни, она оценила помещение как еще более восхитительное.
И каким-то наитием она поняла смысл, заложенный архитектором.
Все события, явления, чудеса подчинены действию естественной необходимости. Можно назвать это судьбой.
Но главное, даже те явления, которые часто находят отвратительными, в действительности такими не являются.
Всё подвержено смерти и разрушению, но этому преследует период роста и цветения.
Ян Чжу Ян Чжу (около 395-335 гг. до н.э.) – древнекитайский философ.

, возможно, оценил бы это откровение, но друид из ближайшей рощи счел бы подобный образ мысли несколько хаотичным, но вынужден был бы признать, что Лена не безнадежна в перспективе изучения Традиции.
Овальные стены были сплошь, по всему сложному периметру, расписаны тонкими, тщательно выполненными пейзажами. С одной стороны простиралась небольшая долина, обрамленная красными крыжами на горизонте, с другой начинался лес, который разве что не шумел ветвями, и нарисованный ручей рассекал лужайку, теряясь в камнях не доходя до бассейна.
В том месте, где она вошла в комнату, был частично выложен из камней, а частично нарисован живописный грот, в глубине которого пряталась та самая дверь, будто вход в пещеру отшельника.
И кучи камней вокруг, и мебель из природного материала, и небо за стеклами крыши в тонких металлических переплетах – всё создавало иллюзию озера с водопадом в горной стране, обжитого чудесным, трудолюбивым народцем.
Было здесь всё, что нужно для иллюзии: и неразличимость грани между рисунком и декорацией из натуральных обломков скал, и ощущение простора, и естественный свет. Но что-то мешало. Какой-то отголосок неправильности. И еще, кажется, непонятно откуда взявшееся ощущение стороннего взгляда, будто народ, который так благоустроил этот дикий уголок, был недружествен людям. Мирился с их присутствием, но неохотно. Обжил всё здесь для себя, а не для нее – Лены и вообще не для кого-то из людей, оторвавшихся от природы.
Зачем художник, или как его там – декоратор, создавал в райском рукотворном уголке такое нехорошее впечатление? Не просто ведь для того, чтобы нервы пощекотать? Задачу какую-то он преследовал. Воспитать хотел обитателей дома-механизма? Может быть. Но Лена никак не хотела, чтобы ее воспитывали. Надоело.
Осторожно ступая по гладким валунам, она подошла к площадке у бассейна, туда, где оставила свою одежду.
– Почему так всё? – огорченно молвила она.
Что ВСЁ и как ТАК, она затруднилась бы пояснить. Просто всё и так – не так, как хотелось бы. Если есть что-то хорошее, то в нем обязательно привкус плохого. Почему если книга интересная, то всегда кончается на САМОМ интересном месте, а если есть продолжение, то уже не то? Почему не бывает ничего ОКОНЧАТЕЛЬНО прекрасного, окончательно вкусного, окончательно волшебного?!
А может быть, талантливый художник, создавший эту комнату, и хотел передать именно эту мысль. О том, что всё в мире перемешано. Всё сложносочиненно и сложноподчиненно. Что хорошее не может существовать в отрыве от плохого и доброе не состоится без злого… И не бывает счастья в райском уголке без грусти. Может быть, и хотел. И если так, то ему это удалось.
И что самое парадоксальное – вот эта удача художника – всё, что хотел выразить, выразил, и ни убавить, ни прибавить, – и есть то ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ, что есть в мире.
«Но, – постановила Лена про неизвестного художника, – если даже он и гений, то всё равно гад!»
Еще раз окинула взглядом комнату и убедилась, что где-то права.
Потому что ей не на шутку взгрустнулось.
Холодная и горячая вода отрезвили ее. Прилив энергии прошел, цель поисков «одного места» закончилась к полному удовлетворению, как надеялась Лена, не слишком нарушив чистоту воды, явно обновлявшейся постоянно. Новый, очередной круг замечательного и смешного закончился.
– Эх, ешки-матрешки… – вздохнула она, опускаясь в приземистое, какое-то будто детское кресло. – Хорошо тут у вас, но как-то не по-нашенски. Попроще бы надо быть… Типа, теперь бы кашки с молочком.

Кантор и Лендер с аппетитом закончили обед и приступили к отвару сушеных ягод, вода для которого, как оказалось, и это было настоящим откровением для журналиста, кипятилась в той самой стойке посреди салона, к которой крепился стол! Выяснилось, что в металлической колонне вмонтирован резервуар, подогреваемый паром из силового агрегата машины. Достаточно было только повернуть неприметный краник, чтобы получить кипяток.
Кантор не желал по-прежнему ничего говорить о делах, но совершенно неожиданно перевел разговор на геральдику Мировой Державы и поведал внимавшему с интересом сочинителю историю появления алого с диагональным крестом флага Мира.
– Знаете, что скрывается под синими полосками? – спросил Кантор.
Лендер вынужден был признать, что не знает.
– Скрещенные кости, – с усмешкой сказал антаер. – Эта история несколько отличается от официальной версии и потому не так распространена, однако не является ни крамолой, ни ересью.
Капитан Джон Даниэл должен был немедленно придумать флаг для единого государства, когда Лорды пересекали пролив на его корабле. Флаг нужен был немедленно, пока Лорды были «в одной лодке», до того как они сойдут на берег и начнут задумываться о преимуществах и недостатках союзного договора. И капитан снял с мачты красный флаг пирата.
Ему нужно было сделать что-то со скрещенными костями и черепом. Кости он приказал зашить крестом, для чего снял с себя и своего помощника капитанские голубые ленты через плечо. Оставался череп. Его тоже нужно было чем-то закрыть.
И тогда капитан вспомнил о своем родовом гербе. Ему нечего было терять, но идея приобщиться к договору таким циничным образом, как использование собственного герба, показалась ему забавной.
Он спустился в каюту, снял со стены золотое полотнище, сложил его вчетверо и, положив на стол, вырезал неровный круг кинжалом. Так на флаге возник единорог.
Под этим флагом Лорды и сошли на берег к своим родовым войскам. Договор был закреплен символом.
– Я полагал, что Лорды внесли каждый по символу в этот флаг, – признался Лендер и изложил другую неофициальную версию: красный плащ – символ воина победителя; голубые ленты – реки, что нерушимо разъединяют владения Лордов; золотой круг – мир и благоденствие народов Мира; единорог – символ договора…
– Да, – кивнул головой сыщик, – я слышал подобную трактовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44