У-тю-тю, какие у-умны-ые...
Вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, я резко передернул затвор.
Ну попадитесь вы мне, гаденыши... Пожалеете, что на свет родились. Да я... я... Я не знаю, что с вами сделаю! Вы еще пожалеете, что не сможете вернуть мне уворованные три сотни баксов. В двойном размере! Да я сделаю с вами такое... Вам сейчас так не повезет...
Я ощутил, как неровными толчками боли начинает наполняться моя левая рука, и злобно ощерился, безусловно, довольный положением дел и выбирая для той парочки уродов наказание похуже. Например, как насчет того, чтобы свариться заживо? Или утонуть в канализационном отстойнике?
Стой... Стой, Зуев. Что ты делаешь?!
Остановись, Зуев. Все не так плохо. Подумай! Они же всего лишь обобрали тебя, хотя могли бы и просто навернуть арматуриной по затылку, пока ты тут отключился. Эти типы хоть и гады болотные, но все же не заслуживают того, что ты для них припас. Остынь, Антоха...
Я стиснул зубы и поспешно замотал головой, прогоняя липкий дурман, затопивший мое сознание. Что... Что я делаю? Откуда такая злоба и ненависть? Я ведь никогда не был особо мстительным или злопамятным. Что случилось? Я же этих бедняг был готов голыми руками разорвать. С чего бы это вдруг?
Мне понадобилось целых пять минут, чтобы понять причину вспышки неудержимого гнева, затопившей мой окончательно замороченный рассудок.
Все-таки туго ты стал соображать, Антон Зуев.
Причина была вполне очевидна. Кольцо вероятности. Неочищенное кольцо вероятности, не столь давно принадлежащее Федору Рогожкину.
Черт побери!.. Я торопливо завернул рукав и уставился на свою руку. Та-ак... Вот оно – тоненькая, как волосок, ниточка белесой кожи, расчертившая мою руку чуть выше локтя. Я осторожно ощупал ее, отчетливо различая под кожей утолщение, говорящее о том, что колечко сидело на месте. Рука слабо пульсировала болью. И это уже на второй день!
Что же будет дальше? Если всего лишь одна ночь способна принести мне такой дар, то что же случится через полгода... Хотя... Эти полгода я не проживу. Уж в этом-то ты, Антон Зуев, можешь быть уверен на все сто.
Кольца убьют меня. А еще раньше вот эта вот железячка, которая не прошла должной очистки, заключавшейся в том, чтобы полежать спокойно годик-другой, сведет меня с ума.
Эмоциональный отпечаток ныне покойного Федора Рогожкина.
Блин горелый! Это же будет шизофрения какая-то. И первые ее признаки уже налицо.
Я поежился и торопливо встал. Раз так, то я не должен терять ни секунды. Пришло время действовать. И если уж ты, Зуев, решил принять эту ношу, то волоки ее теперь до самого конца.
Вот только не забывай, что счет отныне пошел на дни. Или даже, быть может, на часы.
* * *
Стучат колеса. Из окна вагона я видел, как проплывают мимо дома, леса и поля. Реки. Озера. Сегодня поутру я мельком видел безбрежные серо-стальные волны Байкала, в которых как в зеркале отражались мрачные тучи, медленно ползущие по осенним небесам. Дивное зрелище. Хотелось бы мне задержаться здесь на денек или два, но такой возможности у меня не было. Но ничего, я еще вернусь сюда, если смогу сделать то, что должен. Если смогу вытащить свою задницу из этой заварушки и не обжечься при этом.
Я сидел и мрачно смотрел в окно, прислушиваясь, как в моем расползающемся по швам разуме медленно и лениво ворочается иссиня-черный комок чужих эмоций, изредка озаряющийся изнутри багровыми вспышками беспричинной ярости. Пока еще мне удавалось держать его в узде. Но надолго ли это?
Я должен поторопиться.
Иногда меня одолевало искушение снять чертово колечко. Приказать ему выйти наружу. Избавиться от мучительного чувства раздвоенности. Но я знал, что это будет неверным шагом, поэтому и не пытался. Хотя позавчера, после той вспышки ярости, когда я избил одного парня чуть ли не до полусмерти, я все же сорвался. Тогда, кое-как уняв свою проклятущую злобу, я присел на корточки возле окровавленного и пребывающего без сознания посвященного Обновленного Братства и, подняв дрожащую руку, прошипел:
– Убирайся! Катись из моего тела... Немедленно!
Собрав все свое отвращение, недовольство и боль, я швырнул его внутрь себя, чтобы все эти чувства послужили топливом для предстоящего изменения вероятности. Для того чтобы вытолкнуть наружу чужеродное кольцо, некогда принадлежавшее Федору.
И я почувствовал это. Почувствовал, как полыхнуло обжигающей болью кольцо в моем левом запястье, почувствовал, как этот зловонный комок ненависти и предсмертной боли Рогожкина дрогнул. Возможно, он бы вышел наружу. Возможно, кольцо Федора подчинилось бы мне и ушло, если бы не одно «но»...
«Для того чтобы снять кольцо вероятности, необходимо содействие еще одного кольца».
Так говорил мне Долышев. Этим словам я верил. Верил не потому, что вдруг у меня выработалась некая наивная доверчивость. Скорее наоборот – за последние два месяца я стал безумно подозрительным, маниакально расчетливым, максимально безжалостным к себе и другим. Не думаю, что это хорошо, но иного выхода у меня не было. Если бы я не смог измениться, то сейчас был бы уже мертв.
Но речь не об этом. Долышеву я верил, потому что его слова подтверждались некоторыми фактами, которые я отыскал самостоятельно в процессе своих «исследований». В частности, тем, что сначала я буквально чувствовал, как ворочается во мне кольцо. Оно бы вышло. Я верил в это. Я знал это.
Вот только для того, чтобы снять кольцо, необходимо содействие другого кольца. И его-то я и не получил. Если сначала все шло как по маслу, то потом... Как отрезало. Я мог бушевать, топать ногами, яриться и проклинать весь свет, но от этого ничего бы не изменилось. Мое собственное кольцо вероятности, некогда избравшее простого провинциального дурачка Антона Зуева в качестве могучего инструмента для переделки мироздания, на этот раз решило проявить самоволие.
Если раньше у меня и возникали какие-то сомнения в способности колец к самостоятельному мышлению, то теперь они благополучно рассеялись. Как может мыслить некий кусок металла? Не знаю. Но он, несомненно, на это способен. Так же, как может делать и еще очень многое. Собственно, что люди Братства знают о кольцах вероятности? Не так уж и много. Как простые металлические ободки могут сливаться с человеком в некоем причудливом симбиозе? Как кольцо способно изменять свой размер под действием всего лишь желания того, кто держит его в руках? И, самое главное, каким методом этим чертовым порождениям бездонных глубин ада удается править самой великой силой во всем мире – случайностью? Никто этого не знает. Вернее, я не знаю, хотя и читал еще будучи в Москве вместе с Шимусенко одну научную статью...
Ну если бы я в ней хоть что-то понял! Формулы, формулы, формулы. Интегралы, логарифмы, дифференциальные уравнения. Что-то о принципе неопределенности, биоэнергетических полях и переносе квантовых явлений в макромир. Короче, сам черт ногу сломит.
Ну ладно. Допустим, существовала некая суперцивилизация, которая в незапамятные времена решила сделать прозябающему в варварстве человечеству подарок. И сделала. Да такой, что даже всему научному потенциалу двадцать первого века не хватает способностей разобраться в технологии создания этих колец. Я, конечно, не говорю, что так было на самом деле. Я только излагаю свои мысли. Быть может, эти семнадцать железок – вовсе не дар от наших собратьев по разуму, а искушение, брошенное в наш мир щедрой рукой дьявола? Согласен! Я готов поверить и в это.
И только одна мысль давила на меня сильнее всего. Как неведомому создателю этих поганых штуковин удалось дать им разум? Вот это уже выше моего понимания.
Но я отвлекся.
Итак. Кольцо снова решило проявить свой норов и отказалось содействовать в том, чтобы избавить своего носителя от мук сумасшествия. Вот, значит, как? Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Если я сдохну, то и тебе придется несладко. Ведь, будучи мертвым, я не смогу исполнить предначертанное.
Придется вам снова искать такого же недоумка, как Зуев, согласного попасть в одиночку между молотом Романа Долышева и наковальней Старого Братства. Долго искать придется, потому что, готов поклясться, таких дураков больше нет в целом мире.
После того позорного провала, когда мое собственное колечко решило кинуть меня, я больше не пытался противиться судьбе. Будь что будет. Если мне суждено умереть, я умру. Если суждено свихнуться – свихнусь. Если суждено победить...
Покорных судьба ведет, а непокорных – тащит. И никакие кольца вероятности ей не помеха. Избитые истины...
Я сидел в упрямо катящемся на восток вагоне, слушал равнодушный перестук колес и смотрел в окно, буквально кожей чувствуя, как приближается моя цель. И вместе с ней, возможно, и смерть.
Владивосток.
И с чего бы это всех окольцованных потянуло в Россию? Да еще и в Сибирь? Сначала Долышев, потом Рогожкин, Олия Саччи, Майк Кохен, Альберт... не знаю, как его фамилия. Им здесь что, медом намазано? Неужели бедная матушка Россия столь много значит для Братства, что они готовы поубивать друг друга ради нее?
Ладно. Плевать. Мне же лучше. Сомневаюсь, чтобы всяким там Зуевым удалось так же запросто шастать где-нибудь в Европе или в Америке. Особенно не имея загранпаспорта, визы и чего там нужно еще... Да еще и не бельмеса не понимая на их языке.
Может быть, это – тоже часть великой головоломки, кусочком которой являюсь и я? Может быть, это тоже предназначено мне судьбой? И то, что Альберт сейчас находится возле Владивостока, – это просто случайность?
Случайностей не бывает, когда в дело вмешивается кольцо вероятности. Еще одна неплохая цитата. Эх, Антон Зуев, что-то ты совсем уж раскис, если обращаешься за помощью к древним мыслителям. Соберись. Думай о деле, которое тебе предстоит.
А что о нем думать? Все и так ясно, как сегодняшнее утреннее небо над Байкалом.
Альберт... Алик, как его именовал Рогожкин. Немец по национальности, практически не говорящий по-русски. Один из самых первых вставших на моем пути повелителей вероятности после Михаила Шимусенко и Федора Рогожкина.
Он там. Он сейчас там...
Я узнал этот факт от того парня, который сейчас, несомненно, отлеживается в больнице и сочиняет планы мести некоему Антону Зуеву. И есть за что. Отделал я его основательно. Сломанные ребра, выбитые зубы, лишенное всяческой симметрии лицо. Даже как-то стыдно теперь. Отделал пацана. Совершил геройский поступок. А разве он мог противостоять сразу двум кольцам вероятности? У бедняги не было ни малейшего шанса.
Я ведь мог его и убить. Например, остановив сердце с помощью своих колечек. Теперь это было бы уже легче. В два раза легче. А мог бы просто вытащить пистолет и разнести ему черепушку. Но ведь не сделал же я этого, хотя мог. И было за что.
Ну что за лопух! Вместо того чтобы, исполняя данное ему поручение, следить за Антоном Зуевым и докладывать в штаб Долышева о моих передвижениях, он решил отличиться и принести Роману на поклон сразу два кольца вероятности в надежде на будущие привилегии. Дурак! Как будто он не знал, что стрелять в окольцованного почти бессмысленно. Вот и допрыгался.
А если бы он продолжал втихую приглядывать за мной... То смог бы еще долго-долго морочить голову такому глупому человеку, как Антон Зуев, вдруг ни с того ни с сего возомнившему себя пупом земли.
Я поежился. Быть может, он был не один? Что, если по моим следам топают еще пяток неведомых шпионов Братства? Возможно, Альберт, которому я хочу преподнести неожиданный сюрприз, уже знает о моем приближении и готов во всеоружии принять дорогого гостя?
Но так или иначе, а особого выбора у меня не было. Я должен быть полностью готовым к тому моменту, когда настанет время последней встречи с Романом Долышевым. И сделать следовало еще очень и очень многое. А времени, как всегда, в обрез.
Возможно, еще дней пять-шесть я смогу держаться, а потом... Господи! Всемогущий псих Антон Зуев, способный свернуть горы своим воспаленным рассудком.
Скольких людей я погублю, если сорвусь за край безумия?
Нет, я должен держаться. Должен нести крест, что взвалила на меня судьба. Должен идти вперед, даже если будет трудно и больно, а не прятать голову в песок, уподобляясь страусу. Ведь я избран кольцом вероятности...
Я хрипло рассмеялся, немало удивив этим своих соседей по купе. Кажется, они решили, что этот тощий мужик лет тридцати пяти, в волосах которого уже начала пробиваться седина, окончательно спятил. Возможно, это недалеко от истины.
Готовься, Альберт, я уже иду. Жди!
Он и ждал. Знал, гад, что я явлюсь, и ждал. Кто же его предупредил, паразита недорезанного? Наверное, тот парень. Все-таки надо было шлепнуть его тогда...
Я залег на втором этаже одного из коттеджей, разглядывая в бинокль соседнюю хату и нагло лузгая семечки. Весь многочисленный мусор, неизбежный при этом занятии, я бросал прямо на ковер, понимая, что хозяева против не будут, ввиду их отсутствия.
А богато они здесь живут. Лепнина над камином, ковры, шкафы с фарфором и хрусталем, какая-то уродская картина... Или я просто ни черта не смыслю в живописи?
Вздохнув, я устроился поудобнее, безжалостно сминая белоснежное покрывало на громадной, как армейский плац, кровати. При этом я, разумеется, даже не подумал снять ботинки и сейчас, привольно болтая ногами, рассыпал повсюду липкие капли грязи. Еще бы, ведь на улице снова моросил этот надоедливый дождь.
Но сейчас меня волновало нечто гораздо более прозаичное, нежели затянутые тяжелыми серыми тучами небеса. Нечто гораздо более опасное, чем дождь.
Домик, в котором расположился поганый фриц Альберт вместе со своими прихвостнями. Тот самый трехэтажный особняк, который я изучал в бинокль.
М-да... Мощная штучка... Так просто с налету не возьмешь. Бетонная ограда, колючая проволока, видеокамеры скрытого наблюдения, одну из которых мне удалось засечь только из-за моего небывалого везения. Пяток с виду мающихся бездельем у дверей мужичков, глаза которых нехорошо так бегали по сторонам. Ствол чего-то большого и крупнокалиберного, замаскированный в чердачном окошке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45