Поверь мне, я справлюсь. Да и отсутствовать вы будете всего несколько минут.
Убедить Флавию не удалось, однако она понимала, что другого выхода у них просто нет. Из компетентного и надежного полицейского Морелли превратился в дрожащую и ноющую развалину, издававшую звериные, а не человеческие звуки. Он страшно шумел, а для проведения операции это нежелательно.
— Ладно. Но только помни: никакой самодеятельности!
— Не беспокойся, все будет хорошо. Идите же. Нельзя торчать тут весь вечер и вести бессмысленные споры.
Вдвоем они помогли Морелли подняться и поволокли его к задней двери. Похоже, ему немного полегчало, первый болевой шок прошел. Теперь боль превратилась в сильное и неотвязное страдание, с которым ему кое-как удавалось справляться, до тех пор, разумеется, пока от него не потребуются какие-нибудь решительные действия.
— Не открывай дверь, пока я не вернусь, — выходя, шепнула Аргайлу Флавия.
— Не буду, — пообещал он.
Проявить храбрость это, конечно, прекрасно, думал Аргайл через несколько минут. Но вот мудро ли? Если уж быть честным перед собой до конца, он присутствовал здесь лишь для того, чтобы произвести впечатление на Флавию. И потом, где та тонкая грань между храбростью и дурацкой самонадеянностью? Вот если бы, к примеру, Морелли оставил ему оружие, тогда другое дело. Аргайл не знал, как с ним обращаться, но думал, что при необходимости все же сумеет выстрелить.
Вся штука в том, тут же напомнил он себе, что Морелли не оставил оружия. И он, Аргайл, ничего не сделает, если что-нибудь произойдет. Особенно если учесть, что одна нога у него в гипсе.
Оставаться здесь и дальше одному значило нарываться на неприятности, думал Аргайл, направляясь к двери.
Дверь отворилась легко, точнее, даже прежде, чем он взялся за ручку. Едва Аргайл потянулся к этой ручке, как кто-то ухватился за нее с другой стороны. И только он успел повернуть ее, как кто-то сделал то же самое с другой стороны; и не успел Аргайл, находящийся внутри, потянуть ручку к себе, как тот, другой, снаружи, толчком распахнул дверь.
Оба были в равной степени удивлены и застыли на пороге, молча взирая друг на друга.
Аргайл очнулся первым. Сыграло свою роль полученное в детстве воспитание. С младых ногтей ему внушали, что люди должны быть вежливы и гостеприимны.
— О, привет. Вот так сюрприз! Входи, пожалуйста. Будь как дома.
А как еще прикажете разговаривать со своим убийцей?
Несмотря на первый и главный закон подлости в полицейской работе, все могло бы пойти по плану, не припаркуй Морелли свою машину на другой улице. Дома в этом районе стояли тесно; у многих людей было больше машин, чем места, где их поставить. Проблема общая: в Риме творилось то же самое, если не хуже. Морелли удалось найти площадку для своего большого автомобиля лишь в нескольких кварталах от дома Стритера, и чтобы до него добраться, понадобилось несколько минут. Открыв дверцу, он плюхнулся на переднее сиденье, а Флавия принялась шарить в бардачке.
— Все же я волнуюсь, что мы оставили Джонатана одного, — сказала она, уронив пакетик с пластырями на пол. — Он может захотеть заварить себе чай, и его ударит током. Джонатан часто попадает в разного рода неприятности. Вот это подойдет?
Она поднесла к лицу Морелли ампулу. Тот взглянул и отрицательно покачал головой. Бесполезно. Все равно, что использовать игрушечное духовое ружье для стрельбы с боевого корабля.
Она принялась рыться снова.
— Вечно с ним всякие истерии случаются. То авария, то что-нибудь еще. Даже дорогу не может перейти нормально, чтобы не угодить под темно-красный грузовик. А вот это?
— Тоже без толку, — произнес Морелли. — Что это значит, темно-красный грузовик? От кого вы слышали?
— Он сам сказал. А разве вам он не говорил? Тогда вот это точно подойдет. — Флавия с садистским блеском в глазах показала ему маленький шприц. — Пожалуй, даже слишком сильнодействующее, но в вашем случае, думаю, в самый раз.
— Только не цвет, — продолжил Морелли. — Никто не упоминал о цвете. Никогда. Даже мне.
— Ну и что?
— Да то, — ответил он, стараясь говорить медленнее, чтобы речь звучала разборчиво, — что за нами сюда некоторое время ехал темно-красный грузовик. Он припарковался на соседней улице.
Флавия тупо смотрела на детектива, не выпуская шприца из рук.
— О Господи! — пробормотала она.
— Если вы посмотрите его регистрационный номер, а потом дадите мне вон ту папку, что на заднем сиденье, я сообщу, на чье имя он зарегистрирован, и тогда…
Но Флавия не стала ждать деталей. Вложила шприц в руку Морелли, отвернула полу его пиджака и схватила револьвер. А затем распахнула дверцу.
— Подождите меня! — крикнул он ей вслед.
— Нет времени, — ответила она.
И помчалась, как ветер, словно от этого зависела ее жизнь. Но на самом деле от этого зависела жизнь Аргайла, и Флавия бежала к дому, срезая углы, перепрыгивая через живые изгороди, спотыкаясь о поливочные шланги, топча цветочные клумбы, стараясь выиграть время, хотя бы секунду, чтобы поскорее быть рядом с Аргайлом.
Как он может защититься, постоять за себя? Никак. Оружия при нем нет, одна нога в гипсе, к тому же Аргайл не привык решать вопросы силой.
Профессионал, наверное, предпочел бы более осторожный подход. Рекогносцировку, как говорят военные. Тихо подкрасться, заглянуть в окно, посмотреть, что там происходит, определить цель, а уж потом думать, как лучше атаковать. Порой секунда сосредоточенного промедления спасает жизни.
Но Флавией управлял инстинкт, и она уж определенно бы отвергла совет профессионала, если бы таковой оказался под боком. Она мчалась напролом, к задней двери дома Стритера. И вместо осторожной рекогносцировки что есть силы ударила в дверь плечом, и та распахнулась.
Вместо вдумчивой и терпеливой оценки ситуации и определения цели Флавия рухнула на колени, сжимая револьвер обеими руками и целясь в человеческую фигуру, застывшую над распростертым на полу телом.
— А ну отойди от него! — пронзительно взвизгнула она.
И спустила курок.
— Все, что я могу сказать, — пробормотал Аргайл, постепенно избавляясь от страха, — так это возблагодарить Бога за изобретение предохранителей. Ты едва не убила меня, перепугала до смерти!
Когда Флавия появилась, он был очень доволен собой. Но этот крик и револьвер — в особенности револьвер, с длинным стволом и нацеленный прямо на него — сильно подпортили настроение. Аргайл метнулся в сторону и больно стукнулся локтем о край стола. Как раз в самом болезненном месте, где торчит остренькая косточка. Прямо слезы на глазах выступили, до того было больно.
И вот он лежал, ахая и поглаживая локоть, а Флавия, запыхавшаяся после бега, поглаживала плечо — оно ныло после удара о дверь. Она просто потеряла дар речи от осознания того, что едва не снесла выстрелом голову Аргайлу. Рухнула на диван и лежала, пытаясь отдышаться. Да, конечно, вспомнила Флавия, ее этому учили. Прежде чем выстрелить, надо снять предохранитель. А она забыла, в самый ответственный момент.
— Так что же произошло? — спросила Флавия, обретя наконец дар речи.
Аргайл секунду раздумывал, выбирая между кристально честным ответом и другим, выставляющим его в наиболее выгодном свете. И решил остановиться на золотой середине, полагая, что правда превыше всего, но немного редактуры не повредит. А потому умолчал о том моменте, когда решил броситься следом за Флавией и Морелли, потому как не на шутку струсил.
— Я был на кухне и вдруг услышал, что кто-то топчется у двери. Ну и спрятался за ней. Думал, что это ты, но уверен не был. И тут входит он. Видит меня, выхватывает пистолет.
— И?..
— Ну я ему врезал. На всякий случай. Может, и не получилось бы, если бы не гипс. Страшенный удар, ощущение, наверное, такое, будто поезд тебя переехал. Он рухнул, но потом начал подбираться к пистолету. Ползком. Я за ним и еще раз врезал, только теперь уже костылем по башке.
Аргайл сделал паузу, затем продолжил:
— Я немного беспокоился, вдруг он очнется, пока буду искать, чем бы его связать, поэтому оставлять его не стал. Я как раз стоял над ним, а тут врываешься ты и едва меня не убиваешь.
— Извини.
— Да ладно, чего там. Все нормально.
— Небольшая деталь, — промолвила Флавия.
— Что?
Она указала на неподвижное тело на полу.
— Кто он такой?
— Ах это! Прости. — Аргайл перевернул лежавшего на спину, чтобы она могла видеть его лицо. — Совсем забыл, вы ведь с ним не знакомы. Позволь представить, Флавия, Джек Морзби собственной персоной.
ГЛАВА 15
Ко времени, когда в доме Стритера собрались все приглашенные, в нем царила атмосфера оживленного веселья. Ну если уж до конца честно, то не совсем. Появление Анны Морзби в абсурдно длинном лимузине вызвало большой интерес и оживление соседей. Вдова выглядела не более очаровательно, чем всегда. У Самуэля Тейнета были под глазами мешки размером с туго набитые туристские рюкзаки. Джеймс Лангтон смотрел воинственно, даже обычно невозмутимый Дэвид Барклай выказывал любопытство.
Морелли появился в доме через несколько минут после Флавии и сделал все, чтобы помочь ей. Нет, он определенно заслуживал восхищения: еще в машине взял шприц с обезболивающим и всадил его прямо себе в десну. Сам, без всякой посторонней помощи. Аргайл содрогался при одной только мысли об этом. Даже когда дантист делает это — и то ужасно. Потом Морелли схватил второй револьвер и кинулся вслед за Флавией. Он бежал по улице, и его заметили из машины подкрепления, они тоже поехали следом. Из этой машины было вызвано дополнительное подкрепление, и вскоре вся улица напоминала поле битвы. Кругом мужчины в камуфляже с серьезными, даже мрачными лицами переговаривались по рациям и расхаживали с автоматами. Это, разумеется, пробудило «стервятников», и через час они слетелись со всех сторон — представители прессы в полном составе. Было заметно, что местные жители этого не одобряют. Наблюдательный комитет района даже собирался выступить по этому поводу с самыми резкими заявлениями на своем ежегодном заседании.
Все они, конечно, немного опоздали. К этому времени всеобщее возбуждение уже улеглось. Но, как сказал Морелли, в новостях это будет выглядеть потрясающе, а ему надо думать о дальнейшем продвижении по службе.
Нет, слишком разговорчив он не был; в спешке перебрал с дозой обезболивающего, и теперь вся нижняя часть лица, губы и челюсть у него закаменели. Зато зуб перестал болеть. Но речевые способности были явно ограничены.
Когда потребовались объяснения, Морелли лишь смог неразборчиво пробормотать несколько слов, а потом языком жестов дал понять, что говорить будет Флавия. Счел, что лучше сохранить силы для выступления перед репортерами, ждущими снаружи.
— Все очень просто, если вдуматься хорошенько, — так начала она свою речь.
Вообще-то больше всего на свете Флавии хотелось вернуться в отель и поразмыслить обо всем в тишине и покое. Ведь еще недавно выстроенная ею система объяснений дала небольшой сбой. И она отчаянно пыталась сообразить, почему именно так произошло.
— У нас было два разных дела, развивавшихся параллельно. Стоит только понять это, и все сразу становится на свои места. Проблема заключалась в одном: почти все время мы считали, что два эти дела, кража бюста и убийство, связаны между собой.
Давайте начнем с убийства Морзби. Как вам известно, мы только что арестовали его сына; устроили ему ловушку, придумав историю с несуществующей пленкой. К сожалению, он на нее не купился. Зато знал, что Джонатан Аргайл будет здесь. Джек Морзби следил за нами, видел, как мы с Морелли вышли из дома за аптечкой, и понял: вот прекрасный шанс застать Аргайла одного. Он хотел убить Аргайла, но в результате сам едва не погиб.
Вы спросите, зачем ему было убивать Аргайла. Ответ прост. Уйдя с вечеринки в музее, Джонатан зашел в кафе перекусить, а потом пешком отправился в отель. Он вышел из ресторана примерно через сорок минут после убийства, а еще десять минут спустя переходил дорогу. Мыслями Аргайл, как всегда, витал в облаках, и его чуть не сбил грузовик.
Поскольку он живет в Риме, где с ним часто происходили такого рода истории, он не придал этому случаю большого значения. Однако все же поведал о нем Джеку Морзби, с которым сдружился на вечеринке. Сообщил, что его едва не переехал темно-красный грузовик.
Я выяснила, что Джек Морзби водит темно-красный грузовик, а алиби на момент убийства у него было следующее: он уехал домой и находился там. И если бы кто-нибудь заметил его вблизи музея минут через пятнадцать после убийства или около того, это бы грозило нешуточными осложнениями. Что он там делал? Вот какой бы возник вопрос. Джек Морзби чувствовал, что сидит на бомбе с часовым механизмом. Стоило Джонатану упомянуть об инциденте, и люди задумались бы и начали прослеживать связь. Риск невелик, но ставки слишком высоки. Тогда он ослабил тормозной шланг автомобиля, пока Аргайл ел в ресторане в Венисе. Образ миссис Морзби, лежавшей под автомобилем с отверткой в руке, всегда казался мне неестественным. Это не в ее стиле. А результат? Нога сломана, но Аргайлу крупно повезло, что он не свернул себе шею.
Аргайл гневно взглянул на Морзби. Тот пожал плечами.
— А вы докажите, — произнес он.
— Вернемся к сути дела. Как сын убил отца и почему? Все мы знаем, что он ничего не выигрывал от смерти старика Морзби. Но мог выиграть в том случае, если бы в убийстве обвинили мачеху.
Человек, планируя преступление, должен знать, что он от этого выиграет. Если бы Барклай и Анна Морзби замыслили убийство, чтобы завладеть деньгами старика, вдова не унаследовала бы ни цента. И деньги перешли бы ко второму законному наследнику, каковым является Джек Морзби. Ведь в завещании не было сказано, что он не должен ничего получить, там просто не упоминалось его имя. А поскольку он знал и понимал, что отец своих решений не меняет, то убийство было единственным способом унаследовать состояние миллиардера.
Совершенно очевидно, что убийство Артура Морзби было тщательно спланировано Джеком заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30