«Этим ваши отношения не ограничиваются», — подумала Флавия и спросила:
— Вы, конечно, возражали?
— Да ничего подобного. Знала, что бесполезно. Нет, я сказала ему, что это замечательная идея, вот только не хотелось бы навредить репутации Тейнета, а заодно — и музея. И разочаровать тем самым Артура.
— Как думаете, у кого были причины убрать вашего мужа? — спросил Аргайл.
Анна Морзби снова пожала плечами с таким видом, словно убийство супруга было всего лишь незначительной деталью в общей схеме.
— Не знаю. Если вас интересует, кто ненавидел Артура до такой степени, то список имен, уверяю, просто бесконечен. На ум не приходит ни один человек, который любил бы его. А ненавидели… о, очень многие! Но ведь вас, очевидно, интересует личность, которая бы выиграла от смерти Артура. И я просто теряюсь в догадках. А этот слизняк, его сынок, он ведь, кажется, был на вечеринке?
Аргайл кивнул.
— Лодырь! — презрительно фыркнула она, давая понять, что столь же низкого мнения и о Морзби-младшем. — В пристрастиях прост и незатейлив. Пиво, клетчатые ковбойки, пьяные драки в барах. Ну и типичное для всех Морзби понимание ценности денег. Я бы поставила на него.
Анна догадалась, что Флавия что-то обдумывает.
— О, он не имеет ко мне никакого отношения. Он сын третьей жены Артура. Третьей из пяти жен. Звали ее Анабел. Вечно хныкающее, жалкое создание. Умерла рано, что типично для таких личностей. И сынок унаследовал худшие из качеств родителей. Надо сказать, Артур его просто не выносил.
— Счастливая семейка, — заметил Аргайл.
— Да, так уж вышло. Типично американский расклад семейной жизни.
— Скажите, а вы были счастливы в семейной жизни? — спросил Аргайл.
Она подозрительно покосилась на него.
— О чем это вы?
— Ну, просто я…
— Послушайте и зарубите себе на носу. Мне до смерти надоели люди, сующие нос в мою личную жизнь! Этот небритый придурок из полицейского управления тоже плел тут черт знает что, выдвигал самые оскорбительные предположения. Моя личная жизнь никого не касается и уж определенно не связана с фактом убийства мужа. Ясно вам?
— О да, — промямлил оробевший от такого напора Аргайл.
Миссис Морзби злобно раздавила окурок в пепельнице.
— Ладно, хватит. И так потратила на вас уйму времени. Идемте, провожу. — И она поднялась с дивана, подошла к двери и распахнула ее перед посетителями.
— Молодец, Джонатан, ничего не скажешь, — язвительно заметила Флавия, когда они оказались на улице. — Как обычно, проявил море такта.
— Извини.
— Да ладно, теперь уже не важно. Я в любом случае не рассчитывала, что мы узнаем от нее что-нибудь полезное. Кроме того, мы уже опаздываем на ленч.
ГЛАВА 11
Аргайл предпочел бы ленч в компании детектива Морелли, а не в обществе человека, похожего, например, на Тейнета. Последний непременно предложил бы что-нибудь изысканное, французское, — столик со свечами, карту дорогих вин и неизбежно сопровождающую подобное мероприятие атмосферу некой неловкости. Морелли же происходил из совсем другого круга, и у него были свои понятия о вкусной еде. Он повел Флавию и Аргайла в захудалое заведение под названием «У Лео».
Местечко немного напоминало придорожную забегаловку для дальнобойщиков, и посетители были все как на подбор крупные, как и подобает водителям грузовиков. Люди, которые отроду не слыхивали о холестерине и всю свою жизнь старались переварить как можно больше еды. И никаких свечей в поле зрения. Карта вин отличалась выразительной краткостью, официанты не представлялись, но и не хихикали, и не перешептывались в уголке, пока клиенты ели. А уж еда была выше всяких похвал, так вкусно Флавия давно не ела. Устрицы и бараньи ребрышки, и все это запивалось мартини — последнее, возможно, было самым существенным вкладом Америки в мировую цивилизацию. Видя энтузиазм, с которым Аргайл поглощал блюда, Морелли немного оттаял. Не так уж много людей пьют теперь мартини, мрачно заметил он. Эта страна катится в пропасть.
Аргайл опустил соломинку во второй бокал и счастливо улыбнулся. Флавия ела и задавала вопросы.
— Что теперь собирается делать полиция?
— Мы собираемся арестовать Барклая и Анну Морзби, — ответил Морелли.
— Но удастся ли вам предъявить им веское обвинение?
— Надеюсь. Нет, лично я предпочел бы немного выждать…
— Зачем?
— Я не убежден, что мы собрали достаточно улик. Чтобы убедить жюри присяжных, потребуется проделать еще много работы. Но начальство волнуется. Им надо что-нибудь предъявить прессе. Вам известно, что у нас в стране прессократия?
— Простите?..
— Прессократия. Все делается и организуется исключительно в интересах прессы. Скорее даже телевидения. И нужно кого-нибудь арестовать, чтобы подогреть интерес, так что на меня сильно давят сверху.
— Какую же вы избрали тактику? О!.. Как мило! Еще устрицы.
Морелли откинулся на спинку стула, элегантно вытер губы салфеткой и изложил свое видение проблемы. Мотив простой: возможно, Морзби знал, что у его жены роман, а он не тот человек, чтобы смириться с этим. У него уже было пять жен, и ему ничего не стоило обзавестись шестой. С учетом того, что был организован трастовый фонд для музея, финансовое будущее Анны Морзби оказывалось под угрозой.
— Мы знаем, что Анна Морзби не могла убить мужа, ведь если Альфредо говорит правду, то она в этот момент находилась в машине, по дороге домой. Но она могла заранее сговориться обо всем с Барклаем и даже вручить ему свой пистолет. Удобный случай подвернулся, когда Морзби пригласил Барклая в кабинет Тейнета. Он пришел туда, и Морзби ему заявил, что, первое, он уволен, и, второе, с Анной Морзби покончено раз и навсегда. Барклай был в шаге от миллиардов этой милой семейки, ему лишь оставалось дождаться, когда старик умрет и он сможет жениться на скорбящей вдове. А вечеринка тем временем была в самом разгаре. Что ему оставалось делать? Он знал, что отговорить Морзби не получится, такой уж это был человек, раз приняв решение, стоял насмерть. Так что или сейчас, или никогда. Барклай стреляет в старика, а потом бежит к гостям и заявляет, что нашел его в кабинете мертвым. Траста не существует — Барклай был одним из немногих, кто знал, что бумаги еще не подписаны, — так что Анна Морзби наследует почти все. Победа!
Настала пауза. Аргайл почти доел устрицы, Флавия смотрела настороженно.
— В чем дело? — спросил ее Морелли.
— О, тут многое не сходится, — нехотя ответила она.
— Что именно?
— Ну, например, камера. Ее выключили раньше. До того, как кто-либо мог узнать, что Морзби пойдет в кабинет Тейнета. Поэтому ваша теория о том, что Барклай принял неожиданное решение, не выдерживает критики.
— Если я не ошибаюсь, — неуверенно добавил Аргайл, — гости на вечеринке утверждали, будто Барклая вызвали к телефону, и он вернулся ровно через пять минут.
— Это приблизительно. На самом деле прошло восемь минут.
— Ну хорошо, пусть будет восемь, — согласился Аргайл. — На то, чтобы зайти в кабинет, поссориться с Морзби, застрелить его, у Барклая ушло восемь минут. Но ему еще надо было придумать, что делать с ди Соузой — зачем?.. И потом, украсть этот бюст — снова зачем? Надо было еще вернуться и поднять тревогу. Просто я хочу сказать, возможно ли это? Нет, вообще, наверное, возможно, он сумел бы управиться за это время, но только надо было сначала все отрепетировать. Уже не говоря о том факте, что Лангтон большую часть времени находился вне стен музея, мог видеть, кто входит и выходит. И я не понимаю, как удалось ускользнуть Анне Морзби или Барклаю, застрелить Гектора да еще спрятать его тело. Кроме того…
— Ладно, я вас понял. — Морелли нервно заерзал на сиденье, мысленно представив, как на суде адвокат произносит примерно те же самые слова, а члены жюри присяжных дружно кивают в знак согласия.
— И еще одна неувязочка, — сказала Флавия, проигнорировав недовольный взгляд американца. — Если похищение бюста планировалось заранее, то украсть его мог только человек, который знал, где он находится. А ко времени, когда камера вышла из строя, об этом знали лишь Тейнет и Лангтон.
— Ну и еще, разумеется, Стритер, — встрял Аргайл. — Шеф отдела охраны. Разве не вы говорили, что в момент убийства его никто не видел?
— Послушайте, нельзя ли хоть на время забыть о вашем чертовом бюсте? — раздраженно произнес Морелли.
Он много чего наслушался за время ленча, однако уже давно решил, что эти два преступления следует рассматривать по отдельности.
— Забывать о нем никак нельзя. На вашем месте я бы исключила на время Анну Морзби.
— Боюсь, это не понравится начальству. Да они меня просто распнут.
— Зато вы спасете их от ужасной ошибки.
— А вы можете им сказать, что вот-вот получите стопроцентные доказательства по делу?
— Но у нас их нет.
— Пока нет, но мы постараемся, чтобы были. Думаю, нам надо проведать мистера Стритера.
Сказать, что Роберт Стритер живет в маленьком беленьком домике на тихой улочке с выстроившимися в ряд по обеим сторонам пальмами, значило ничего не сказать. В этом районе просто не было других строений, кроме как маленьких, побеленных известью домиков, как не было и ни одной другой улицы, кроме как тихих, узеньких и обсаженных пальмами улочек. Правда, эксперт непременно отметил бы несколько деталей, указывающих на то, что мистер Стритер был не столь уж типичным здесь обитателем. Отсутствие баскетбольной корзины на двери гаража указывало на то, что в доме нет детей и подростков; отсутствие тщательно выстриженной лужайки перед домом наводило на мысль, что и садовника у него не было. И Стритер в отличие от аккуратистов соседей не имел привычки ползать по газону и выщипывать вручную каждую травинку, осмелившуюся подняться выше положенных двух восьмых дюйма, а такие люди не вызывали здесь одобрения и приравнивались к безалаберной и презренной богеме. Но помимо этих незначительных деталей, в жилище мистера Стритера не было ничего, хоть как-то характеризующего его обитателя. А Флавия с Аргайлом вообще не обратили на эти тонкости никакого внимания.
Стритер очень долго не подходил к двери, и когда наконец открыл ее, сразу стало ясно, что он пребывает не в лучшем расположении духа. Наверное, потому, решили они, что его оторвали от сиесты. Но и тут они ошибались. Калифорнийцы живут в близком к средиземноморскому климате, но вовсе не расположены к сиестам, они не желают тратить время на дневной отдых. Кроме того, когда в дверь позвонили, Стритер был поглощен оживленным, если не сказать жарким, спором с Лангтоном и вовсе не обрадовался, что их прервали.
Надо сказать, что в тот момент они с Лангтоном как раз подбирались к самой сути. Стритер, огорченный поведением системы наблюдения в музее, чувствовал, что он, как эксперт по вопросам безопасности, должен провести свое маленькое расследование. Когда детективы Морелли удалились из здания, он принялся вызывать к себе поочередно сотрудников музея на допрос, но результаты получились самые скромные, как, впрочем, и у полиции. Тогда он, пускаясь на разные хитрости и уловки, принялся выведывать подробности жизни сотрудников. Но и здесь особых успехов не достиг. У него создалось впечатление, что никто не заинтересован работать с полной отдачей на благо безопасности вверенного ему объекта.
Проведенное Стритером расследование заставило его также почувствовать себя более уязвимым. На протяжении стольких лет он трудился не покладая рук, чтобы укрепить свое положение, но события последних нескольких дней угрожали пустить все его труды насмарку. Стритер много думал, и главная цель была ему теперь очевидна: следовало держаться тех, кто выйдет победителем в финале. А чтобы достичь этого, ему надо выяснить, кто ответственен. Тут же с невероятной быстротой начали формироваться подозрения. На последней неделе за несколько бессонных ночей Стритер сочинил бесчисленное множество самых кошмарных сценариев, однако концовка у всех была одинакова: его ждала безработица. А некоторые имели продолжение и завершались для него еще плачевнее.
И вот с обычно не присущей ему прямотой он обратился к Лангтону, когда тот вернулся из Рима. «Известно ли вам, — спросил Стритер англичанина, — кто может выиграть от смерти Артура Морзби. И кто были люди, убившие его?»
Возможно, он избрал не самый мудрый подход к потенциальному свидетелю, который еще в Риме продемонстрировал полное нежелание отвечать на какие-либо вопросы. Лангтон, проведший большую часть жизни в путешествиях по миру и в переговорах о покупке картин, имел выдающееся самообладание, чтобы его можно было подловить на коварном вопросе.
На каждый вопрос он отвечал насмешливой улыбкой. Да, говорил он, логично было бы предположить, что от смерти старика выигрывает лишь Анна Морзби. Теоретически его могли убить лишь трое, а именно: ди Соуза, который был с Морзби перед самым убийством; Дэвид Барклай, которого вызвали примерно в то время, когда произошло убийство. И наконец, сам он, почти все время находившийся вне стен музея, а потому имевший возможность проскользнуть внутрь незамеченным и сделать свое черное дело. Однако, продолжал он, успеха в расследовании не видать, если не связать каким-то образом мотив миссис Морзби с возможностью любого из вышеперечисленной троицы. Об остальных и говорить пока нечего. Хотя убийство Гектора ди Соузы в определенной степени свидетельствует о его невиновности, но он не видит здесь никакой связи с Барклаем. Что же касается его самого, то он, Стритер, запечатлен на видеопленках своих же камер мирно сидящим вне стен музея. Может, он в чем-то и виноват, но уж определенно не в убийстве Артура Морзби. Или кого-то еще, добавил он после паузы. Просто на тот случай, если кто вдруг заподозрит его.
Добиться от Лангтона толку пока не получается, мрачно думал Стритер, идя к двери, в которую кто-то настырно названивал. Но если исключить наиболее очевидных подозреваемых, полиция начнет искать им замену. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что на момент совершения убийства находился в туалете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30