— Ничем не могу помочь. Даже абстрагируясь от действительности, не вижу, не понимаю, кому было выгодно убивать Морзби.
Просто удивительно, подумала Флавия, как порой люди отказываются видеть собственную заинтересованность в деле. Анна Морзби наследует миллиарды; Барклай вполне может рассчитывать на свою долю; Лангтон хочет занять место Тейнета, сам Тейнет копает под Стритера; Морзби-младший обижен, что ему не досталось ни гроша. Все эти люди страшно нервничали и переживали, зная, как старик собирается распорядиться деньгами. И Барклай, адвокат, законник, не видит и не понимает, кому это могло быть выгодно. Просто поразительно!
— Что же касается бюста, могу сказать лишь следующее: я дал добро на перевод денег на счет в швейцарском банке, чтобы заплатить за него.
— И больше никакого участия вы в его приобретении не принимали?
— Помимо этого, нет. Я впервые услышал о бюсте, когда мне позвонил Морзби и велел поспешить с оплатой. Покупки предметов искусства — это не мой бизнес. Я лишь оплачиваю их. Вернее, оплачивал.
— Вы не заметили здесь ничего необычного? Ничего, что показалось бы вам странным?
— Нет.
— Таким образом, вы перевели два миллиона долларов именно в тот день, когда бюст был украден? Или четыре миллиона? Люди часто ошибаются в счете.
Барклай медлил с ответом. Флавия уловила перемену в его настроении и удивилась. Ведь вопрос был задан самый обычный, практически не имевший отношения к делу. Ничего не значащее предположение, дававшее ей возможность обдумать следующий ход. Она никак не ожидала такой реакции.
Но теперь Флавия видела: Барклай явно встревожен. Что ж, самый удобный момент продолжить допрос, заставить его раскрыться, возможно, даже намекнуть, что, представ перед судом, он будет выглядеть не слишком замечательно. Лучше всего сделать это прямо сейчас, неофициальным путем, и посмотреть, каков будет результат.
— Интересно, как это вам удалось обнаружить, — произнес он.
— Гм, — хмыкнула Флавия, не в силах придумать более подходящего ответа.
— Оба, разумеется.
— Простите?..
— Оба.
Флавия ничего не понимала, но помрачневшее лицо Барклая свидетельствовало о том, что он придает этой проблеме большое значение. Она закивала, как бы давая понять, что именно эта незначительная деталь ее и интересовала.
— Понимаю, — медленно протянула она, — понимаю…
И тогда Барклай, откинувшись на спинку кресла и глядя в потолок, принялся развивать тему, пока Флавия судорожно пыталась сообразить, о чем это он, черт возьми, ей толкует.
— Это продолжалось много лет, — сказал он. — Мне не следовало соглашаться, но Морзби не тот человек, которому можно было говорить «нет». Теперь я понимаю: то был только вопрос времени. Очевидно, что рано или поздно некий человек начнет проверять все эти колонки цифр, складывать и умножать, и увидит, что везде стояла моя подпись как человека, дающего санкцию на выплату. Ну и Тейнета, разумеется.
— Тейнета?
— Да, конечно. Ведь без него я работать не мог. Он проводил все оценки, подтверждал, что данные предметы стоят тех денег, которые был готов выложить за них Морзби. Сначала я думал, что Морзби принимает все на веру. К примеру, он говорил, что готов выложить такую-то сумму, а Тейнет объявлял во всеуслышание, что Морзби пожертвовал вещь стоимостью в эту сумму. Я думал, что старик ничего не подозревал. Я и сам долго ничего не подозревал, просто делал то, что мне говорили.
Барклай откашлялся, помолчал, затем продолжил:
— Разумеется, Тейнет считал, что старик часто переплачивает, но то была исключительно его прерогатива. Однажды он заметил, что эти долбаные европейцы просто дурачат его, и я начал вникать. Но было уже слишком поздно. Я так и видел эту картину. Приходит к нам инспектор налоговой полиции и говорит: «Мистер Морзби на протяжении многих лет избегал уплаты налогов. Утверждал, что платил за то или иное приобретение в два-три раза больше, чем на самом деле. И вы утверждаете, что ничего об этом не знали? Конечно, они бы ни за что и никогда не поверили в это. Оба мы были наивными людьми, слишком цеплялись за свое драгоценное место. И вот я продолжал переводить деньги, часть из них пристраивая на счет, а Тейнет делал приписки в оценочных документах, чтобы было что продемонстрировать налоговикам.
Наконец-то Флавия поняла, в чем дело. Но, чтобы убедиться уже окончательно, спросила:
— Значит, вы перевели в Европу четыре миллиона? Два из них пошли на оплату бюста, два других осели где-то на счетах у Морзби, верно?
Барклай кивнул:
— Именно. Процедура всегда была одна и та же. Морзби представил бы счет, свидетельствовавший, что бюст стоил четыре миллиона долларов. Тейнет тоже подтвердил бы, что он стоит четыре миллиона, а я заполнил бы все соответствующие бумаги, дающие Морзби право на снижение налогов. В результате получалось, что бюст обходился ему почти бесплатно.
— Ну а куда же девались те два миллиона, которые были реально выплачены за бюст?
— Автоматический трансферт владельцу со счета Морзби в Швейцарии.
— Да, но кто он? Скажите, а не могло так получиться, что деньги оседали на банковском счете Лангтона?
Барклай покачал головой и еле заметно улыбнулся:
— О нет. Одной из наиболее характерных черт Морзби была недоверчивость. Да и мир искусства его не слишком волновал. Он со своих служащих глаз не спускал. Я проверял, деньги к Лангтону не ушли. А в полиции мне сказала, что и к ди Соузе — тоже.
И, насколько понимала Флавия, ни к кому другому. Странно все же.
— Ведь все это было немного незаконно, верно?
Барклай кивнул.
— Ну и чему тогда равнялись общие накопления?
— Как раз сегодня утром подсчитал. Он потратил сорок девять миллионов, а заявил, что восемьдесят семь. Точно сказать сложно, но, по примерным прикидкам, ему удалось избежать налогов на общую сумму примерно в пятнадцать миллионов долларов.
— За какое время? Последние лет пять или около того?
Барклай окинул Флавию удивленным взглядом.
— О нет, что вы! За последние полтора года. И дальше дело пошло бы еще быстрее, поскольку его так грела идея создания Большого Музея.
Цифры впечатляли, о таких тратах не мог мечтать ни один итальянский музей. Но Барклая, похоже, занимали совсем другие проблемы.
— На взгляд налогового управления США, дело совершенно незаконное… Они там страшно мстительны. Терпеть не могу эту контору. Только законченные мерзавцы идут туда работать следователями.
Барклай невольно передернулся от страха и отвращения, а Флавия заметила:
— Но кто об этом знает? Полагаю, такие вещи всегда держатся в строжайшей тайне, ведь так?
Он кивнул:
— Да, конечно. Но думаю, множество людей подозревали неладное. Анна Морзби — уж определенно. Она даже просила меня передать материалы, уличающие Тейнета. Я, разумеется, отказался, потому что они уличили бы и меня. Но кажется, она их все-таки раздобыла. Не знаю, как. Лангтон тоже мог догадываться о происходящем. Но точно знали лишь Тейнет, я и Морзби. Вот почему из-за Коллинза разгорелся такой переполох.
— Из-за кого?
— Из-за Коллинза. Куратор, которого привез Лангтон. Он сказал, что сомневается в подлинности одного Халса, которого приобрел Морзби. Тут-то все и запаниковали, решили, что начнется расследование, и всплывут реальная ценность и цена этой картины. И тогда поняли, что от этого человека надо избавиться, и быстро. Пришел Тейнет, обвинил его в некомпетентности и выставил вон. В музее по этому поводу развернулось настоящее сражение; всплыла на поверхность давнишняя вражда между Тейнетом и Лангтоном.
Флавия снова кивнула. Везде и всюду в центре событий стоял Морзби. Внезапно она поняла, что ничего не знает об этом человеке. Множество мнений, почти все негативные, но ни единого факта, хоть как-то объяснявшего, что же им двигало. Почему, к примеру, такой богатый человек из кожи лез вон, чтобы обмануть налоговые службы, выкраивая на этом не так уж, по его меркам, и много?
Барклай, по выражению лица Флавии догадавшийся о ходе ее рассуждений, почесал подбородок и попытался выдать объяснение:
— Такой уж он был. Скупец. Нет, не в классическом понимании этого слова. Морзби не жил в трущобах, не прятал сокровища под матрацем, но обладал психологией скупца. Он знал цену деньгам, и был готов на все, лишь бы удержать принадлежащее ему. Своего рода религия. Готовность работать до седьмого пота, чтобы сэкономить как доллар, так и миллион. Или целый миллиард. Сумма значения не имела, все упиралось в принцип. Морзби был человеком принципа. Любой, посягнувший на его деньги, тут же превращался во врага, и он шел на все, лишь бы остановить этого человека. К числу своих заклятых врагов Морзби причислял и налоговые службы.
Барклай помолчал немного, затем продолжил:
— Но это вовсе не означает, что он был жаден. Нет. Когда хотел, он мог быть очень щедрым. Но всегда решал сам. А не кто-то другой. Не знаю, показались ли вам мои доводы убедительными?
Наверное, подумала Флавия. Она никогда не встречала в жизни подобного человека, так что пришлось принять на веру.
— А Морзби был мстителен?
— В каком смысле?
— Ну, если кто-нибудь обманывал его у всех на глазах? Он имел против него зуб?
Барклай откинул голову и расхохотался:
— Имел против него зуб? Ха! Да, пожалуй. Если кто-нибудь наступал Морзби на любимую мозоль, он мог всю жизнь преследовать этого человека, чтобы отомстить.
— Даже сорок лет?
— Сорок, и еще столько же, и полстолька же. Если считал нужным.
— Таким образом, — медленно произнесла Флавия, готовясь нанести решающий удар, — тому, кто завел роман с его женой, было желательно упредить события и убить старика первым. Из боязни последствий.
Адвокат замер с разинутым ртом.
— Я бы, пожалуй… — И тут же умолк.
Рискуя потерять свое психологическое преимущество, Флавия не сдержалась. Вскинула руку и спросила:
— Вы бы что?
— Простите?
— Вы сказали «я бы», а продолжать не стоит.
Барклай нахмурился, сообразив, что она имела в виду. А потом коротко объяснил, что сам имел в виду под этой фразой. Флавия постаралась запомнить. И тут же решила, что ей пора идти. Осталось лишь передать адвокату небольшое сообщение. Она от души надеялась, что оно прозвучит убедительно.
— К сожалению, дело почти закрыто, так что через день-два я могу вернуться домой. Хотя мне здесь очень нравится, но пора и честь знать. Жду не дождусь, когда увижу свою Италию, — весело и как бы между прочим добавила Флавия.
Барклай смотрел подозрительно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Убийство. Все было записано на пленку.
— Но, насколько я понял, все камеры были выключены?
— Да, это так. Но Стритер установил в кабинете Тейнета жучок. Стритер — еще один человек, подозревавший, что по части финансов в музее не все чисто. Он считает, будто записал все, что там произошло. Ну типа того, что кто-то говорит: «Умри, Морзби!» — а затем раздается звук падающего на пол тела. Собирается передать эту запись полиции, они должны заехать к нему домой.
ГЛАВА 13
Аргайл слегка потянул мышцу на здоровой ноге, а поэтому решил не сопровождать Флавию в офис к Барклаю. Он остался в отеле лелеять свой гипс и смотреть телевизор. Грешно было, конечно, сидеть у телевизора в такое чудесное утро, но ему нравилось, хоть и выбор программ был совсем скудный. Настолько, что Аргайлу в конце концов пришлось остановиться на трансляции какой-то долгой церковной службы, где священник рассуждал на тему греха и денег; общий смысл сводился к тому, что можно спастись от первого, поделившись с ним вторым. Словом, совершенно захватывающая белиберда. Никогда прежде Аргайл не видел и не слышал ничего подобного и почти рассердился, когда в дверь раздался стук.
— Входите! — крикнул он.
— О, привет! — В приотворенную дверь просунулась голова Джека Морзби.
— Рад тебя видеть, старина.
Морзби ухмыльнулся и вошел в комнату.
— Как поживаешь? — спросил он. — Слышал, ты угодил в аварию?..
Его взгляд упал на ногу Аргайла, и он постучал по гипсу.
— Значит, только одна сломана? Да ты просто везунчик! Я ожидал худшего.
— Наверное, в следующий раз повезет больше.
— Ты о чем?
— Я?.. Так, ни о чем. Не могу сказать, что все это меня очень радует.
Морзби закивал:
— Да, конечно. Но главное, ты здесь и жив. А я подумал, дай-ка зайду, проведаю.
— Очень мило с твоей стороны. Если есть желание, налей себе выпить.
— Как продвигаются поиски? — Морзби схватил банку пива и устроился в кресле.
— Бюста?
— Нет, я про убийцу моего отца.
— А-а… ты об этом. Нуда, естественно. Тебя интересует прежде всего это. Ответ примерно одинаков в обоих случаях. Кое-какие подвижки есть. Идут почти ноздря в ноздрю.
— А кто все-таки впереди?
— Твоя мачеха и Барклай. Полагаю, ты не слишком удивлен?
Морзби посмаковал этот вопрос вместе с пивом, затем глубокомысленно промолвил:
— Я знал. Всегда подозревал, что дело кончится этим.
— Тем более что денег уж слишком много. Люди способны черт знает на что и за меньшую сумму.
— Но она все равно была бы богата, если бы даже он и запустил этот проект с Большим Музеем.
— Нет, если бы Морзби подал на развод по причине измены. И похоже, тебе бы пришлось выступить на нем свидетелем.
— Ее допрашивали по этому поводу?
Аргайл кивнул.
— Она все отрицает. Но Морелли копнул глубоко. Раздобыл много свидетельств тому, что у Анны был роман. Его ребята раскопали даже те отели, в которых она останавливалась на уик-энды под вымышленными именами. И останавливалась не одна. Но ты-то как узнал?
— Нет ничего проще. Анна из тех дамочек, у кого просто на лице написано, что они завели роман, к тому же и ее слуга в пляжном доме довольно прозрачно намекал на это. Еще я слышал, что она прекрасно осведомлена о всех делах, творящихся в музее. Отец ей никогда ничего не рассказывал, так что от кого она могла узнать, кроме как от Барклая? Ну и если собрать все эти факты воедино…
— Да, донимаю.
— Но ведь не только я должен буду свидетельствовать против нее?
— Думаю, нет.
— Тогда, похоже, ее дела плохи?
— Да. Однако никаких твердых доказательств, насколько я понимаю, нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30