Только утром Лена подробно рассказала о случившемся с того момента, когда они расстались у причала. К этому времени Жюльетт уже несколько часов пролежала в постели. Ночью Фортуни сам отнес ее в спальню.
– Скажите мне сначала, есть ли какие-нибудь новости из Капоретто, – спросила Жюльетт, проснувшись и бросив тревожный взгляд в сторону колыбели с новорожденным сыном.
– Я ничего не слышала, – солгала Лена. Было не время повторять рассказ соседки, что итальянская армия наголову разбита под Капоретто и сейчас отступает. Тысячи солдат и офицеров взяты в плен.
– Я заметила, артиллерийская стрельба стала тише. Как ты думаешь, это не может означать, что австрийцы отступили?
– Будем надеяться, что так, – быстро проговорила Лена. – Скажите, синьора, а как вы собираетесь назвать сыночка?
– Муж уже выбрал имя. Он хочет назвать сына Риккардо в честь своего отца.
– Мне нравится. Хорошее, сильное имя.
– Мне тоже нравится. Ты знаешь, единственное, что я помню с прошлой ночи – что Арианна взяла на себя заботу о Мишеле и Сильване.
– Вы были в совершеннейшей панике, подумав, что я отправила детей с Катариной, – Лена забрала поднос с завтраком, вынесла из комнаты и поставила на столик в коридоре, без умолку болтая с госпожой. – Я бы никогда этого не допустила. Поезд был забит до отказа, многим пассажирам пришлось ехать стоя, но Роберто нашел места для нас. И как раз перед отправлением на платформе появилась Арианна, она искала нас, – Лена возвратилась к кровати и поправила одеяло. – Я все еще пыталась найти вас взглядом, и это помогло Арианне: мы заметили друг друга.
– А как же ее муж?
– Его вызвали на корабль раньше, чем он предполагал, и у нее осталось немного времени проводить мужа и успеть на поезд. Я поручила ей заботиться о детях, пока мы с вами не приедем. Я никогда бы не подумала, что все уже закончилось и ребенок родился, когда синьора Негрен открыла своим ключом дверь вашего дома.
– Но что заставило тебя вернуться?
– Внезапно я поняла, что случилось. Вы ничего не забыли! Это был только предлог, на самом деле вы почувствовали первые схватки и не осмелились продолжать путь. Естественно, я подумала, что вы пошли в Палаццо Орфей. Но когда прибежала туда, мадам Негрен стала беспокоиться за вас не меньше, чем я, – Лена была весьма довольна собственной, как ей казалось, проницательностью и способностью угадывать истинные причины поступка госпожи. Жюльетт предпочла оставить ее в неведении по поводу истинной причины своего возвращения.
– Я так обрадовалась, увидев, как вы обе склоняетесь надо мной в свете фонаря.
– О, никогда в жизни я не бегала так быстро! – Лена сделала выразительный жест, воздев руки. – Вновь включить электричество! Найти ножницы и шпагат! Я крикнула мадам Негрен, чтобы она нашла какую-нибудь пеленку завернуть младенца и вытащила из шкафа одеяло для вас. Она бегала почти так же быстро, как я. Как только вас было можно перенести, она сходила в Палаццо и привела дона Мариано. Они оба навестят вас немного позже.
Когда пришли Фортуни и Генриетта, Лена предупредила их еще внизу, что ничего не сказала хозяйке о сокрушительном поражении итальянской армии при Капоретто.
– Честно говоря, у меня просто не хватило духу. Может быть, лучше, если об этом скажете вы, мадам Негрен? Но пусть синьора узнает завтра. Она так изнурена родами.
– Да, вы правы, – согласилась Генриетта. – Единственное, что ей сейчас нужно – отдохнуть и хорошенько выспаться. Я зайду вечером, а завтра утром расскажу ей все новости.
Она стала подниматься по лестнице, за ней следовал Фортуни с бутылкой шампанского, которое принес с собой.
– Пожалуйста, принесите четыре бокала в комнату синьоры Романелли. Я хочу, чтобы вы вместе с нами подняли тост за новорожденного.
Когда Лена несла бокалы на подносе, она с восхищением думала, что даже приближение австрийцев и то, что артиллерия находится теперь всего на расстоянии каких-нибудь пятнадцати миль от города, не повлияло на безупречную внешность Фортуни, начиная от белого шелкового галстука и кончая кожаными туфлями. Он был таким же, как и вчера, когда его без предупреждения подняли с привычного кресла у камина и привели в дом Романелли. Лена нисколько не сомневалась, что он останется таким и в самые страшные минуты австрийской бомбардировки, которая была готова вот-вот начаться. Даже пыль, казалось, не осмеливалась садиться на шляпу с опущенными полями, столь же безупречную, как и он сам, которую он сбросил небрежным жестом, войдя в переднюю.
Несмотря на невероятную усталость, Жюльетт с радостью встретила гостей и поблагодарила за помощь ночью.
– Тебе следует благодарить Лену, – ответила Генриетта, присев на край кровати. – Если бы не она, мне даже страшно подумать, что могло случиться.
– Я навеки твоя должница, – Жюльетт с благодарной улыбкой взглянула на Лену, повергнутую похвалами в совершенное замешательство.
Фортуни предложил тосты за Риккардо, за Марко и за победу. Такая всепоглощающая сила была в его личности и совершенная убежденность в собственных словах, что даже Лена наполовину поверила в то, что ситуация должна измениться к лучшему.
В течение десяти дней, которые каждая роженица, как полагается, должна провести в постели, Жюльетт не выходила из комнаты. В конце концов, с пятидневной задержкой пришла телеграмма от Арианны, немного успокоившая волновавшуюся за детей Жюльетт. С ними все было хорошо, они отлично обосновались в Каза Сан Джорджо.
Тем временем итальянские военно-морские силы укрепили оборону города, на Большом канале можно было увидеть только солдат. Рынок пустовал, а улицы зияли разбитыми витринами магазинов, еще недавно столь многолюдных. Церкви превратились во временные убежища для пяти тысяч беженцев с опустошенных войной земель. Выйдя впервые после родов на площадь Святого Марка, Жюльетт была потрясена печальным зрелищем, представившимся взору. Незадолго до этого в город прибыла огромная партия беженцев. Все они с детьми, огромными тюками, некоторые даже с домашними животными, разместились на площади. У Жюльетт это вызвало печальную ассоциацию с толпами туристов, когда-то заполнявшими площадь и начинавшими с нее осмотр города. Священники, монахини и добровольцы раздавали беженцам паек.
Городские власти Венеции всеми силами старались эвакуировать население из города, используя корабли. Жюльетт и Лена получили паспорта и готовились к отъезду, когда зашла синьора Оттони. Она была в трауре, глаза красны от слез.
– Что-нибудь случилось? – сочувственно спросила Жюльетт, положив руку ей на плечо и проведя в гостиную.
– У меня страшные новости, – синьора Оттони едва могла говорить. – Я чувствовала, что должна рассказать вам об этом. Мой племянник Александр погиб.
– О, дорогая! – с глубоким сочувствием воскликнула Жюльетт.
– Мне сообщил об этом британский консул. Не знаю, каким образом поступила эта информация, скорее всего, от нашего общего знакомого из дипломатических кругов Швейцарии.
– Вам сообщили, где произошла трагедия?
– Нет, известно только, что Александр и два его друга, Анатолий Сушков и Николай Карсавин, были сражены пулеметным огнем противника, когда пытались остановить отступающих солдат. Три молодые прекрасные жизни срезаны, как колосья, – синьора Оттони больше не могла сдержать рыдания.
Жюльетт сидела, оглушенная страшным известием, чувствуя, что ее сердце готово разорваться, затем покачнулась и упала на пол в глубоком обмороке.
Глава 25
Жюльетт уже несколько недель жила с детьми в Каза Сан Джорджо, когда получила сообщение, что случилось с Марко при Капоретто. Кандида Бонини прибежала с телеграммой.
– Синьора, ее только что получили!
Кандида напряженно следила, как молодая женщина дрожащими руками вскрывает конверт. С каким облегчением Жюльетт закрыла глаза и протянула ей телеграмму.
– С моим мужем все в порядке. Он в плену, но жив.
– Я так рада за вас!
Кандида бросилась сообщить добрую весть всем остальным. Ей нравилось, что на вилле снова гости, особенно дети. Они с Антонио очень скучали по собственным детям, которые жили отдельно своими семьями.
К приходу лета с его золотистой дымкой над холмами Тосканы стало казаться, что судьба наконец-то повернулась лицом к союзническим армиям. В России набирала силу революция. Государь, императрица и вся их семья были уничтожены большевиками, до того как Белая армия смогла спасти их.
Битва с большевиками шла с нарастающей ожесточенностью.
Жюльетт оплакивала Николая тайно, но в глубокой печали. Рядом не было никого, с кем она могла бы поделиться горем: даже доктор Морозини отсутствовал – служил военным врачом на передовой. Порою, выходя в лоджию и вглядываясь в сказочный пейзаж, простирающийся перед ней, Жюльетт вспоминала все, что произошло с тех пор, как она впервые приехала на виллу в ожидании первого ребенка. Во второй раз в жизни Жюльетт была вынуждена собрать все силы, чтобы просто продолжать жить. Война изменила все и вся. Разум подсказывал, что она, как и множество женщин по обе стороны конфликта, должны будут строить новую спокойную и счастливую жизнь для возвращающихся с фронта мужей, которых очень изменил кошмар войны. Но женщины тоже изменились. Весь стиль предвоенной жизни ушел в прошлое, оттесненный необходимостью покинуть домашний очаг и заменять мужчин буквально повсюду. Было бы хорошо, если бы результатом войны стало, наконец, равенство полов. Но, скорее всего, возвратившись с фронта, мужчины попытаются восстановить все в том же довоенном виде. А может быть, и похуже…
По каналам Красного Креста она переслала сообщение для Марко о рождении Риккардо и некоторое время спустя получила коротенький ответ в несколько дозволенных строк, в котором он выражал свою радость. Жюльетт благодарила Бога, что Марко, возвратившись, найдет дом в целости и сохранности, не пострадавшим от бомбежек и артиллерийских обстрелов. Когда казалось, что исчезла последняя надежда, и над Венецией нависла смертельная опасность, все внезапно изменилось к лучшему. Остатки разгромленных итальянских сил удалось сплотить, на помощь пришли британские и французские войска. Началось успешное наступление союзников. Военно-воздушные силы Италии, так много сделавшие для защиты Венеции от самых опасных бомбардировок, при поддержке союзнической авиации начали наносить врагу удар за ударом.
В ноябре, вскоре после того, как Риккардо исполнился год, Германия признала свое поражение, и война закончилась. Жюльетт не смогла участвовать в торжестве, так как заболела «испанкой». К этому времени эпидемия гриппа охватила всю Европу.
Лежа в тяжелом бреду, она не слышала отдаленного звона церковных колоколов и не знала, что в соседней комнате мечутся в лихорадке Мишель и Сильвана. Ухаживали за больными детьми в основном Лена и Кандида, немного помогала Арианна, Катарина с Риккардо находились в другом крыле дома в надежде, что не заболеют. Уже не практикующий пожилой доктор оставил размеренное существование пенсионера для борьбы с эпидемией. Однажды ночью он мрачно покачал головой.
– Боюсь, синьора Романелли и маленький Мишель не доживут до утра.
– Это всего лишь его мнение, – угрюмо сказала Лена, как только врач ушел. – Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы доказать: он ошибся.
Всю ночь она и Кандида провели у постели больных, вытирая пот со лба Жюльетт и детей. Еще до полуночи Арианну стало пошатывать, она еле держалась на ногах – появились первые симптомы болезни, и ее уложили в кровать. Ночь прошла, предсказание доктора не сбылось. Мишель и Жюльетт были живы. А на следующий день опасность для них миновала, выздоравливала и Сильвана. Но не успела подняться на ноги Арианна, как болезнь свалила Кандиду и Антонио. Несмотря на все усилия врача, к концу недели Кандида умерла. Антонио метался в жару, когда хоронили его жену, потом ему стало легче. Как только он достаточно окреп, Лючетта с мужем забрали отца к себе в Рим.
На долю Жюльетт выпало запирать двери виллы, когда они решили вернуться в Венецию. Ключи передали поверенному в Лукке, который занимался сдачей виллы внаем. Он только что вернулся с фронта и еще не совсем вошел в курс дела.
– Баронесса де Ландель хочет, чтобы я нашел нового управляющего? – спросил он.
– Вполне вероятно, но уже несколько месяцев я не имела от нее известий. Теперь, когда все возвращается к нормальной жизни, вы можете написать ей.
Последнее письмо, полученное от Денизы, было полно жалоб на несправедливость судьбы: ателье Ландель закрыто, сестра по уши в долгах.
* * *
Под покровом снега Венеция казалась бесцветной и нереальной. Фонари мягко мерцали среди падающих хлопьев. Был ранний вечер, а колючий холодный ветер покусывал лицо и руки, когда Жюльетт с детьми и служанками шла по знакомому узкому переулку у стен Палаццо Орфей. Мишель и Сильвана капризничали от усталости после долгого путешествия. Риккардо тоже успел продемонстрировать свой темперамент. Несмотря на тринадцать месяцев от роду, в нем уже начала проявляться воля, и малыш активно выказывал свое недовольство нарушениями дневного режима. Но постепенно тоже утомился собственными капризами и уснул на руках у Жюльетт.
Она с удовольствием поглядывала через плечо на Палаццо Орфей. Генриетта писала, что они с Фортуни наконец-то вступили в законный брак. Процедура бракосочетания была более чем скромной – присутствовали всего два свидетеля. Жюльетт гадала, что же вынудило их на такой шаг, через шестнадцать лет совместной жизни, но, в конце концов, это их решение, его следовало уважать.
Женщины ожидали найти дом холодным и пустым – ведь он пустовал и не отапливался очень долго, но, к их удивлению, окна особняка светились.
– Мадам Генриетта не в первый раз доказала, какая она хорошая хозяйка! – воскликнула Жюльетт. – Но я ведь ничего не сообщала о времени нашего возвращения, и не просила готовить дом к нашему приезду! Как же она узнала?
Жюльетт отдала Риккардо Катарине и открыла дверь своим ключом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49