Она поспешила найти сэра Николаса, проклиная головную боль, все еще терзавшую ее, и молясь, чтобы у нее хватило сил, потому что день обещал быть трудным.
Деревянные гробы поставили на грязную землю около трех наспех вырытых могил. Монах в коричневой рясе подошел к первому из них и осенил его крестным знамением. Сэр Николас, стоящий рядом с ним, сделал Элис знак выйти вперед.
— Я не одобряю, — проговорил он, — но священник согласился, что вы должны взглянуть на покойных.
— Право живых — увидеть своих близких в последний раз, — пробормотал монах.
— Да, но она может заболеть и тоже умереть, — возразил сэр Николас. — Людей, умерших от чумы, хоронят быстро, часто даже без отпевания, чтобы защитить живых.
— Это не чума, — напомнил ему монах, — и даже те, кто умер от чумы, имеют право на достойное погребение, сын мой.
— Я согласен. — Мерион сделал знак своим людям. — Откройте гроб ее светлости.
Элис шагнула вперед, на самом деле не имея желания смотреть на лицо своей матери, но зная, что должна, если хочет увидеть мальчика, которого называли ее братом. Подняли крышку гроба, но лежащая в нем фигура мало значила для нее. Она почти не знала свою мать и могла смотреть в ее лицо без эмоций. Элис держала в руках четки, она молча помолилась, перекрестилась и отошла.
Открыли второй гроб. Она подошла и с удивлением посмотрела на находящегося в нем мальчика. Она никогда не видела его раньше, но его светлые волосы выглядели для нее более знакомыми, чем лицо матери. Она не раз видела короля Эдуарда и знала Недди, сына младшего брата Эдуарда, покойного герцога Кларенса. Умерший мальчик такой же Плантагенет, как и любой из них…
Элис показалось, что она сходит с ума, мысли ее стали путаться, метаться, голова закружилась. Помня, что сэр Николас стоит рядом с ней, она не имела права своим поведением вызвать его подозрения. Она должна перебирать четки и шевелить губами, не важно, что мышцы отказываются повиноваться ей. Слезы потекли из ее глаз, головная боль стала невыносимой, кожа как будто горела огнем, дыхание стало прерывистым, затрудненным. Она почувствовала, что у нее онемело лицо, руки и ноги тоже. Секунду назад они горели, а сейчас болезненно покалывали.
Когда она стала падать, сэр Николас подхватил ее на руки.
Глава 4
Ее тело горело. Голова болела, а живот как будто пронзали острые ножи. Хуже всего, что она не могла шевелиться, даже чтобы открыть глаза, — такая слабость охватила ее. Она слышала голоса, приглушенные, но ожесточенно спорящие о воде.
Вода. Элис попыталась заговорить. Она отдала бы свое лучшее платье и кушак за глоток воды. Бесполезно. Она не могла пошевелиться и, похоже, не владела своим голосом.
— Нет, нельзя! — Каркающий голос показался знакомым. — Хворь должна выйти из нее с потом.
Голос вернул ее в прошлое, к постели умирающего отца, к эху странных слов, которые он бормотал. Он как будто присутствовал сейчас в палатке, высокий и сильный, как раньше, до ее отъезда в Миддлхэм. Она попыталась позвать его, но он исчез, когда чей-то голос произнес:
— Она бредит. Без воды она умрет. — Голос не ее отца. Голос принадлежал сэру Николасу, человеку Тюдора, врагу.
Даже не открывая глаз, она могла видеть его, почти ощущала упругость кудрей под своей ладонью.
Почему она не может двигать руками? Она как будто связана, руки словно прилипли к бокам, ноги такие тяжелые и неподвижные. Холодная мокрая ткань коснулась ее губ, и благословенная влага просочилась в пересохшее горло. Влажная ткань остудила пылающие щеки и лоб. Элис заснула.
Сны не принесли утешения. Чудовища терзали ее, мрачные бездонные пропасти разверзались под ногами. Она видела перед собой черный туннель, в глубине которого виднелся далекий свет. Чей-то голос позвал ее, голос Элизабет. Но Элизабет в Шерифф-Хаттоне вместе с Недди… Милый Недди! Теперь он законный граф Уорвик. Но он никогда не будет ни таким, как его грозный дед, ни как отец. Недди не был таким коварным, как Кларенс. Но Недди и Элизабет не в Шерифф-Хаттоне, теперь Элис вспомнила. Они были… где-то.
Опять появились чудовища, и жар, ужасный жар. Она должна двигаться, должна убежать от всего. Кто-то держал ее. Она вырывалась, боролась с монстром, который пытался бросить ее вниз, в огонь, а потом вдруг оказалась свободна, но чувствовала, что падает в каком-то вихре, сопротивляясь, все ниже и ниже. Жар сжигал ее. Кто-то поймал ее и снова удерживал, и он был сильнее, чем она. Такой сильный, что бороться стало бесполезно.
Звавший ее голос затих, когда ее мысли витали далеко, но теперь она снова слышала его и хотела последовать за ним, шагнуть в темный туннель, увидеть, что там. Все, что угодно, будет лучше, чем сжигающий огонь и боль.
— Нет, Элис. — Всего два слова, но голос она узнала. Голос Анны — нежный, печальный, твердый. Туннель исчез. Она услышала другие голоса, очень близко. Один голос принадлежал Джонет, другой — сэру Николасу. Она слышала по меньшей мере еще два голоса. Странно довольная собой, что поняла, сколько голосов, Элис снова заснула тяжелым сном без сновидений.
В следующее свое пробуждение она услышала что-то новое. Кто-то играл на лютне и пел глубоким, приятным голосом на каком-то напевном языке, которого она никогда раньше не слышала. Любопытство придало ей сил, и она заставила себя открыть глаза.
Сначала она увидела только теплое оранжевое сияние масляной лампы, отбрасывающее темные пляшущие тени на стены палатки. Тут она вспомнила, где находится, и захотела узнать, кто поет. Разум подсказывая ей имя, но сама мысль ее казалось абсурдной. Он не стал бы петь для нее. Даже в воображении она не смогла представить изящную лютню в его руках.
Однако сидящий на табурете около постели был сэр Николас. Прижатая к широкой груди лютня казалась до смешного маленькой в больших руках, но его лицо выражало нежность. Элис увидела в его глазах удовлетворение. Он обладал прекрасным голосом, глубоким и приятным. Она не могла понять ни слова песни, но мелодия убаюкивала и умиротворяла.
Когда сэр Николас наконец замолчал, она спросила хриплым голосом, совершенно не похожим на ее собственный:
— Что вы пели?
— Валлийскую балладу, — спокойно ответил он. — Она рассказывает об истории жизни маленького пастушка и его овце, но она нравилась мне, когда я был мальчишкой и любил бродить с пастухами по холмам вокруг нашего дома. Мать часто ее пела мне. Как вы себя чувствуете?
— Хочу есть, — ответила она, — и пить.
— Хорошо, — обрадовался он. — Мы держим на огне бульон, чтобы не остывал, а юный Йен ездил в монастырь в Ботри, чтобы привезти для вас хлеба.
— Вы заставили Йена поехать? — Негодование придало энергии ее голосу.
— Он сам захотел поехать, — ответил сэр Николас, вставая и откладывая лютню в сторону. — Ваш юный шотландец не верит, что английские монахи дадут кому-то другому свежий хлеб. Он падок на красоток, — добавил он с кривой усмешкой, — но думаю, что вы стали для него особенной. Теперь отдыхайте. Я прикажу кому-нибудь принести вам бульон.
Она снова задремала, но какие-то звуки в палатке вскоре разбудили ее. Сэр Николас осторожно подкладывал ей под спину подушки, немного приподняв ее. Она вздохнула совершенно измученная, когда снова улеглась.
— Мое тело совсем меня не слушается, — пробормотала она, — и такое ощущение, что кожа вот-вот лопнет, как высушенная на солнце шкура.
— Неприятные ощущения скоро пройдут, — произнес сэр Николас. — Теперь я оставлю вас с мистрис Хокинс. Пусть она покормит вас. — Прежде чем Элис могла запротестовать, он вышел.
Джонет тихо произнесла:
— Мы думали, что потеряли тебя.
— Значит, я все-таки заразилась, — пробормотала Элис. — Но почему я не умерла?
— Мы уж так подумали, как раз перед тем как начался жар. Ты находилась в таком буйном бреду, — продолжала она, от волнения сбиваясь на йоркширский акцент. — Ты боролась со мной так, что я не могла тебя удержать. Сэр Николас сказал, что сам станет ухаживать за тобой. Он говорил, что женщины в отличие от мужчин иногда выживают, и хотел поддержать тебя. Но тогда, после припадка, ты лежала так неподвижно, что мы подумали — ты умерла. Он звал тебя, кричал твое имя, приказывая тебе жить. И когда ты наконец-то пошевелилась, я думала, он заплачет как ребенок. Правда, он ничего такого не сделал, — опомнившись, торопливо добавила она.
— Полагаю, ты считаешь его добрым, — заметила Элис, — но он уже говорил раньше, что его будут считать виноватым, если он не доставит меня живой и здоровой.
— Да, — согласилась Джонет, но в голосе ее прозвучало сомнение. — Болезнь, миледи, у вас оказалась тяжелая. На такое страшно даже смотреть. Перед тем как у вас случился припадок, сюда приходила та знахарка — та самая, что сидела с вашим отцом, — но сэр Николас отослал ее, когда она сказала, что вам нельзя давать воды. Он сказал, что не может поверить в такое. Вы так кричали, просили пить, и у вас начался такой жар! Он просто хотел дать вам прохладу, я думаю. Он действительно добрый человек, госпожа, несмотря на то что валлиец и приспешник Тюдора. — Она протянула ей кружку. — А теперь выпейте.
Элис медленно глотнула. Она почувствовала вкус трав и мяса, и ей понравилась жидкость. Она захотела еще, но Джонет покачала головой:
— Он сказал, что вы не должны пить сразу слишком много или слишком быстро.
— А еще он сказал, что здесь есть хлеб.
— Да, так и есть, но вы не получите его до тех пор, пока мы не убедимся, что бульон, который вы выпили, не пойдет обратно. — Ее голос прозвучал устало, и Элис посмотрела на измученное и осунувшееся лицо Джонет, в мутных глазах которой не осталось даже привычного блеска.
Ее мгновенно охватил страх.
— Джонет, ты больна?
— Нет, миледи, я просто немного устала. Он предлагал мне поспать, но я не могла позволить этого, пока моя овечка больна, я так и сказала ему. Но он не из тех, кому можно перечить, скажу я вам. От того, как он говорил, когда я отказалась лечь спать, у меня кровь стыла в жилах, так что я не посмела возражать, когда он приказал мне уйти.
— Он приказал тебе уйти? — Элис сделала еще один глоток.
— Да, — ответила Джонет. — Сначала он позволил мне лечь на кровать рядом с вами, но когда понял, что так я не засну, приказал своему человеку отвести меня в другую палатку и проследить, чтобы я поспала. Пришел за мной тот неотесанный деревенщина по имени Хью — у него много имен, как у сэра Николаса. Такого громадного я видела впервые в жизни. Грубое животное. Боже, если я скажу вам, что именно он сек кнутом бедняжку Йена… ну, больше я ничего не скажу, но если бы я была чуть застенчивее, у меня бы мурашки бегали по коже от одного его вида.
— Но что он такого сделал?
— Он отвел меня в другую палатку, миледи, и принес одеяла, и ясно дал понять, что намеревается своими руками накрывать меня одеялами. Но я не собиралась позволить это, доложу я вам. Я сказала ему, что он может убираться вон, а он просто стоял как Голиаф и сказал, что будет ждать, пока я не засну. К тому же называл меня своей малышкой, как будто мне шесть лет, а не тридцать пять. Вы когда-нибудь слышали подобное?
— Ну, если он не причинил тебе вреда, — сонно пробормотала Элис, — полагаю, он, должно быть… — Она потеряла нить своих мыслей и умолкла.
Проснувшись в следующий раз, она чувствовала себя окрепшей и, когда Джонет спросила, не хочет ли она еще бульона и кусочек хлеба, тут же согласилась. Джонет сделала знак кому-то позади нее, и Элис увидела Йена Макдугала, стоящего на пороге.
— Подожди, — попросила она, когда он взял у Джонет кружку и повернулся к выходу, чтобы принести бульон.
Он обернулся:
— Да, миледи?
— Я благодарю тебя, Йен, от всего сердца, — промолвила Элис. — Сэр Николас сказал, что ты ездил для меня за хлебом. Я ведь знаю, твоя спина еще не зажила. Ты так добр.
Йен покраснел.
— Это было для меня только удовольствием, миледи, — пробормотал он, глотая слова.
— Парнишка дежурил у палатки все два дня вашей болезни, — добавила Джонет, — чтобы помочь что-то сделать или принести.
— Два дня! Я так долго болела?
— Да.
Элис села поудобнее. Ее силы возвращались, но она все еще чувствовала себя слабой, как новорожденный ягненок. Подвинув одеяло, она ощутила отвратительный запах и с ужасом поняла, откуда он исходит.
— Джонет, я воняю как свинья! — Она подняла руку, чтобы потрогать голову, и с отвращением поморщилась. — Мои волосы грязные и спутанные как пакля. Мне нужна ванна.
— Ну, пока что вам нельзя принимать ванну, — кисло ответила Джонет. — Вы едва не умерли, хочу вам напомнить, так что вы должны съесть хлеб, когда Йен принесет его, и выпить бульон, и, может быть, мы начнем думать о ванне через день или два.
— Но я хочу вымыться сейчас! — Элис знала, что требование ее неразумно, но желание чистоты вдруг заслонило все на свете. Ее тело казалось липким, постель сырой. Она хотела поменять ее и, хотя знала, что вряд ли удастся найти смену, не могла остановиться. Когда Джонет приняла у Йена полную кружку и хлеб, Элис мрачно произнесла:
— Я не буду ни есть, ни пить, пока не приму ванну, Джонет.
— Не капризничайте, мисс Элис, — устало вздохнула Джонет. — Вы должны поесть, иначе у вас просто не будет сил даже бросить в меня подушкой, чтобы доказать, что вы пошли на поправку.
— Я буду делать что хочу! Перестань обращаться со мной как с ребенком!
— Что здесь происходит? — спросил сэр Николас, войдя вместе с самым огромным человеком, которого Элис видела в своей жизни. Темноволосый и черноглазый, одетый в кожаные бриджи и сапоги, он выглядел гораздо старше сэра Николаса и выше ростом. Две их фигуры заполнили собой палатку.
Не обращая никакого внимания на гиганта, Джонет с облегчением обратилась к сэру Николасу:
— Она настаивает на том, чтобы принять ванну, сэр. Я сказала, что ей нельзя, но, боюсь, она с детства отличалась упрямством и уж если что задумала…
Элис резко оборвала ее:
— Что ты там лепечешь ему, Джонет! Мужчины никогда не замечают, как что пахнет, так что он не поймет, что я чувствую. Он вообще ни на йоту не заботится обо мне и не захочет выслушивать твою глупую болтовню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48