Самым вероятным объяснением, которое она могла придумать, служило то, что слуги хотели спрятать сына какой-то более знатной йоркистской семьи, объявив его сыном Вулвестона. Но зачем, спрашивала она себя, им лгать о втором сыне, который благополучно уехал и находился в безопасности?
— Я хочу увидеть тело Роберта, — проговорила она, совсем не желая ничего подобного, но зная, что должна сделать это.
— Я не могу позволить вам войти в замок, — ответил он. — Болезнь распространяется слишком быстро — мы не знаем как, а я несу ответственность за ваше здоровье.
— Я не могу войти в замок моего собственного отца? — Ее глаза вспыхнули. — Не говорите глупости! Я должна поговорить с отцом до того, как он умрет, и я должна увидеть тело моего брата. Моей матери тоже, — запоздало добавила она. — Не могу представить, почему вы уверены, что можете мне приказывать. Я не знаю о вас ничего, кроме имени, довольно странного, кстати, которым вы себя назвали. Откровенно говоря, господин Мерион, я не верю ни единому вашему слову. Думаю, вы должны объясниться более понятно.
— Я служу королю, — произнес он с показным спокойствием. — Я послан убедиться в лояльности некоторых лордов севера. Если ваш брат Роджер действительно сражался вместе с виконтом Ловеллом при Босворте, значит, он предатель короны и будет наказан, если жив. Вулвестон-Хазард наверняка станет землей короны.
— Но Роджер не владеет замком! — воскликнула она, проклиная свой нетерпеливый язык за разоблачение приверженности брата. Она так старалась отвлечь Мериона, чтобы он не догадался о правде, которая заключалась в том, что ее шок вызвало не столько сообщение о смерти в ее семье, сколько появление двух новых братьев, поэтому она и сказала о Роджере, растерявшись от услышанной от него информации.
— Обычно после болезни выживают только женщины, — пояснил Мерион чуть мягче, — выздоровевших мужчин всего несколько. К утру ваш отец отправится на небеса, так что Роджер — старший из ваших живых братьев — станет наследником, разве не так? В Уэльсе, откуда я родом, земля делится между всеми наследниками, но здесь, в Англии, по-другому. — Он помолчал, задумчиво нахмурив брови. — Ваш обычай лучше, потому что земля — это власть, и ее нельзя делить. Тем не менее ваш брат, если он жив, вероятнее всего, будет упомянут в списке лишенных имущественных прав, миледи, то есть он потеряет свои гражданские права и титулы и…
— Я знаю, — фыркнула Элис. — Это смертный приговор!
— Не всегда, — возразил он, — но пока его судьба неизвестна, у меня есть приказ доставить вас под покровительство короля.
Элис уставилась на него, изо всех сил стараясь скрыть испуг.
— Я должна стать подопечной короля?
— Да, госпожа. — Он пристально посмотрел на нее, как будто хотел удостовериться, не попытается ли она возражать.
Но Элис, несмотря на смятение чувств, сохраняла спокойствие.
— Будет ли мне позволено вернуться в Вулвестон-Хазард, когда здесь снова станет безопасно?
— Я не знаю, — ответил он. — Мой приказ — доставить вас в безопасности в Лондон, не более того.
— Вам даны какие-то особенные распоряжения относительно меня? — удивилась Элис. — Я и не подозревала о важности своей персоны, господин Мерион, и о том, что Тюдор вообще знает о моем существовании.
— Его величество король, — с терпеливым назиданием в голосе разъяснил Мерион, — еще не знает о вас, миледи. Меня послал сэр Роберт Уиллоби, которому доверено проследить за безопасным возвращением в Лондон принцессы Элизабет и юного Эдварда Уорвика. Элис кивнула. Так, значит, Элизабет оповестила людей Тюдора, где ее найти, и, без сомнения, рекомендовала сэру Роберту взять опекунство над ней. Принцесса Элизабет… Как она, вероятно, радуется, подумала Элис, снова называться принцессой.
— Значит, вы прибыли из Шерифф-Хаттона? — спросила она. — Нет сомнения, принцесса выразила глубокую озабоченность моим благополучием.
Его взгляд стал жестче, и он серьезно ответил:
— Она расстроена, миледи, поскольку уверена, что, если бы даже вам могли не позволить покинуть Драфилд-Мэнор сразу же, как только пришло сообщение о победе Тюдора, ваш отец вскоре приказал бы вам вернуться в замок Вулвестон, и она беспокоилась, как бы вы не пострадали во время путешествия. Мой отряд выехал немедленно. Первым делом мы поскакали сюда, поскольку иначе могли пропустить вас, а узнав о ситуации в замке, я обрадовался, что поступил именно так. Уверен, в Драфилде нет болезни?
— Нет.
Прежде чем они оба успели сказать что-то еще, юноша на светло-гнедом мерине подъехал к Мериону.
— Сэр, — почтительно обратился он, — тучи снова сгущаются, похоже, опять будет сильный дождь. Лучше нам отвести дам в укрытие.
Мерион посмотрел на запад, где действительно угрожающе клубились облака, и кивнул.
— Мы поставили палатки у подножия холма, на котором стоит замок, миледи. Придется провести ночь там, а на рассвете отправимся в Лондон.
— Мастер Мерион, я не могу…
— Прошу прощения, миледи, — прервал ее молодой человек, — но вы обращаетесь к сэру Николасу Мериону. Мой господин — рыцарь, имеющий право вести войско под своим знаменем, его флаг вырезан самим королем, на Босвортском поле!
— Ш-ш, Том, — мягко произнес Мерион. — Леди Элис не знала.
Молодой человек негодующе посмотрел на хлопающий на ветру флаг и опять на своего господина, но что-то в лице Мериона удержало его от высказывания своих мыслей вслух.
— Я думала, — вымолвила Элис, — что ваш флаг просто истрепался, сэр. Полагаю, поэтому я решила, что знамя принадлежит вашему господину, а не вам, тем более что ваши шпоры в грязи и кажутся черными, а не белыми или золотыми, как у рыцаря. Тем не менее прошу прощения, если я обидела вас.
— Не обидели, — покачал он головой. — Я не жду, что юная Saesnes, такая, как вы, должна знать что-то о знаменах и шпорах.
— Что такое Saesnes?
— Всего лишь англичанка, — пояснил он. Раздраженная незнакомым словом не меньше, чем вызовом, брошенным ее познаниям, она сухо парировала:
— Вам следовало бы говорить о себе должным образом, сэр. Рыцарь, особенно баннерет, не называет себя просто Ник Мерион.
Он улыбнулся.
Внезапная перемена совершенно изменила выражение его лица, смягчив суровость черт.
— Мне говорили, что высокородные английские девушки кроткие и учтивые, мистрис, служат почти как рабыни в чужих домах до тех пор, пока их не выдают замуж. После замужества они переезжают из дома опекунов в дом мужа, в остальном же практически ничего не меняется. Где вас воспитывали, что позволяли вам так дерзко разговаривать со взрослыми?
Элис напряглась и почувствовала, что внутри у нее все сжалось.
— В Миддлхэме, сэр. Моя мать состояла в родстве с Анной Невилл. Потом меня отослали в Шерифф-Хатгон, а оттуда в Драфилд-Мэнор.
— Три дома? И никто из них не смог укротить вас, госпожа? — Он повернулся и сделал знак своим солдатам построиться позади них.
Элис предпочла бы пропустить его вперед, но когда он выжидательно посмотрел на нее, она подстегнула свою лошадь и поехала рядом с ним, не говоря ни слова.
— Итак, Saesnes-bach?
Она заинтересовалась, что значит лишний слог, но мягкость его тона и блеск в его глазах удержали ее от вопроса.
— Я не думала, что вы действительно ждете ответа на столь оскорбительный вопрос, сэр. Вряд ли мне пристало отвечать.
— Должен ли я просить вашу служанку просветить меня? — спросил он, указывая на Джонет, ехавшую сразу за ними в сопровождении одного из людей Мериона, здоровяка парня. Тот все время поглядывал на пухленькую женщину, как будто боясь, что она может свалиться с лошади.
Элис повернула к Мериону голову:
— Правду говоря, сэр Николас, никто не пытался укротить меня. Я совершенно счастливо жила в Миддлхэме и переехала в Шерифф-Хаттон два года назад, когда король Ричард приказал своей жене присоединиться к нему в Лондоне. Вот и все.
— Если вы служили жене узурпатора, то почему не поехали с ней в Лондон?
— Не знаю, — честно ответила Элис, заставив себя пропустить мимо ушей слово «узурпатор» по отношению к Дикону милой Анны. — Мне сказали только, что мой отец не хотел, чтобы я ехала. Все решили без меня.
— Странно, — удивился Мерион. — Я думал, что будущим молодой женщины распоряжается лорд, опекающий ее. Кому вы служили в Шерифф-Хаттоне?
Принцессе Элизабет?
Элис поморщилась.
— Она не носила такого титула, когда приехала к нам, а я жила в Шерифф-Хаттоне задолго до нее, в резиденции графа Линкольна. В то время король все еще оставался для меня моим сеньором, так же как и для Элизабет и Недди — так мы зовем графа Уорвика.
— Тогда почему вы уехали? Я думал, вы каким-то образом вызвали недовольство принцессы, но, возможно, я просто неверно истолковал ваш тон; когда вы говорили о ней раньше.
Элис оглянулась, но никто из их обширного эскорта не обращал на них ни малейшего внимания за исключением Джонет, которая, конечно же, жадно прислушивалась ко всему, что могла уловить.
— Я рассердила Элизабет, — призналась Элис, — но она не имела никакой власти. Лорд Линкольн, однако, не любит разногласий, и он решил, что для нас лучше жить раздельно. — Она не хотела, вернее, не могла рассказать ему о сценах с Элизабет. Она не рассказала бы о них никому. Ей бы никто не поверил. Она поспешно добавила:
— Я надеялась вернуться в Миддлхэм, чтобы служить графине Уорвик, матери леди Анны, потому что она всегда хорошо относилась ко мне, но меня отправили в Драфилд-Мэнор.
Мерион взглянул на нее, но не стал настаивать на деталях ее отношений с Элизабет.
— А кому вы служили в Драфилд-Мэнор? — спросил он. — Я мало знаю о ваших английских дворянах и не слышал о таком замке.
— Леди Драфилд, — тихо ответила она, и в памяти тут же возник образ тучной ворчливой дамы. Взглянув на Мериона, она заметила любопытство и в то же время сочувствие.
Он мягко произнес:
— Не та женщина, которую вы хотели бы рекомендовать святой церкви для причисления к лику святых? Элис даже поперхнулась.
— Сэр, вы не должны говорить такие вещи! — Она снова быстро огляделась, боясь, что не сможет подавить переполняющий ее смех. Когда она опять взглянула на него из-под опущенных ресниц, он вновь улыбался. — В самом деле, сэр, вы богохульствуете.
— Не особенно. Уверен, я говорю правду. Вы будете отрицать, что от всего сердца испытывали неприязнь к леди Драфилд?
— Не могу. Она именно такая женщина, которую, видимо, имел в виду ваш источник, когда рассказывал вам об английских обычаях, потому что она с радостью сделала бы меня своей рабыней. Что бы я ни делала, угодить ей оказалось невозможно. Если я садилась читать, она бранила меня за праздность или за небрежение к молитвам. Если я хотела прогуляться, она говорила, что я хочу уклониться от других моих обязанностей. Она часто говорила, что меня испортили в Миддлхэме и что она меня перевоспитает. Право, у меня осталось от нее впечатление во всех отношениях ужасной женщины.
— Жестокой?
Элис кивнула.
— Она говорила только розгами или пощечинами. Конечно, там воспитывались и другие девочки, которые страдали не меньше меня, но они не жили в других домах и не знали другого обращения. Видите ли, меня с колыбели никогда не унижали, так что за это взялась леди Драфилд, считая своим долгом научить меня рабской покорности. В марте я написала отцу, умоляя позволить мне вернуться домой. В конце концов, тогда мне почти исполнилось восемнадцать.
— А он отказал?
Она снова кивнула.
— На свою просьбу я получила только наказание. Отец написал его светлости, в ужасных словах расписав мою неблагодарность, заносчивость и дерзость моей попытки пожаловаться на свою участь. Он сказал, что я перешла все границы, и просил извинения у лорда Драфилда за мое поведение. Результатом его письма стал разговор, и болезненный и унизительный одновременно, как и последовавшие за ним месяцы.
— Так что вы обрадовались своему отъезду.
Элис не могла не согласиться. Она посмотрела на Мериона.
— Я бы предпочла иметь другую причину для моего отъезда, сэр. В любом случае я все равно скоро уехала бы.
— Вас должны были выдать замуж?
— Да, за сэра Лайонела Эверингема. Вы знаете что-нибудь о нем?
Он покачал головой.
— Йоркист?
— Конечно же, он йоркист! Мой брак устроил король Ричард примерно восемь месяцев назад, и сейчас я уже была бы замужем, если бы не презренный Тюдор. Теперь я даже не знаю, жив ли еще сэр Лайонел.
— Жив он или нет, не важно, — ответил он, — поскольку все такие помолвки, разумеется, будут отменены. В конце концов, вы будете под опекой короля, а его величество вряд ли захочет отдать вашу руку йоркисту. Ну вот и Вулвестон, — добавил он, показывая рукой.
Замок, стоявший на вершине невысокого холма, неясно вырисовывался в сером тумане, и Элис в молчании смотрела на место, где родилась. С девяти лет — полжизни — она не жила в Вулвестон-Хазарде, но все равно замок считался ее домом. Говоря по правде, она испытывала больше чувств к каменным стенам и башням, чем к людям, живущим в них. Ее родители, холодные и бездушные люди, не уделяли внимания детям. Отец больше интересовался книгами, мать же ничто не волновало. Если в детстве Элис и чувствовала что-то к ним, то только страх рассердить, поскольку наказание всегда следовало скорое и суровое.
Жизнь в Миддлхэмс протекала гораздо добрее, и Элис испытала неодолимое горе, узнав о смерти Анны. Она не чувствовала ничего по отношению к своей матери, совсем чуть-чуть к своему отцу, хотя и надеялась застать его живым, а еще надеялась, что ее язык не прилипнет к небу, когда она попытается заговорить с ним, как случалось в детстве. Теперь она будет сильнее. Есть вопросы, на которые она должна получить ответы.
— Я сожалею, — проговорил Мерион.
Она удивленно посмотрела на него, почувствовав с его стороны жалость к себе. Он, по-видимому, считал, что вид замка погрузил ее в скорбные мысли.
— Теперь я одна, — медленно произнесла она, — или почти одна. Неделю назад я имела семью и других защитников. Сегодня у меня нет никого.
— Вы в безопасности, mi geneth, — мягко успокоил он ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48