Потом мы обсуждали книгу
другого кретина С. Все хвалили, хотя все знали, что книга -- пустая
болтовня. И я хвалил. Это не ложь, говорит Болтун. Это лжеподобная форма
поведения, вполне естественная для данного общества. А может быть, и для
любого. Это -- ложная ложь. Представь себе такую ситуацию. Некто Н
произносит речь перед группой людей Х с целью убедить ее в чем-то. Н сам
считает, что его речь есть ложь. У него, очевидно, есть для этого свои
критерии оценок. Пусть некто Б заявляет, что речь Н есть ложь. Ты уверен,
что у него те же самые критерии оценок, что у Н? Значит, не исключено, что у
Б другие критерии оценок, чем у Н. Он тоже считает, что Н лжет. Но у него
это имеет уже другой смысл. Очевидно, будет защищаться, пускал в ход
аргументы. Какие? Такие, чтобы его речь выглядела как правда с точки зрения
некоторых критериев оценок, официально признанных в группе X. И если ему это
удается, то он не лжет с точки зрения критериев X. Где тут правда и где
ложь? Твои личные критерии -- твое личное дело. Считай себя лжецом. Считай
всех других лжецами. Значение имеют только официальные критерии -- то, что
входит в планы, решения, отчеты, отзывы. Тут бывают ошибки, но не ложь.
Просто наши официальные критерии, с точки зрения которых оцениваются слова и
дела людей, таковы, что с точки зрения наших субъективных критериев наше
поведение выглядит как ложь. Все это так, сказал Неврастеник. Но я же сам
убедил заведующего отделом в важности своей темы. Я ее выдумал, хотя знал,
что это ерунда. Теперь ее включат в план. И она официально будет считаться
важной. Значит, я способствовал введению ложного, с моей точки зрения,
критерия оценки. Это верно, сказал Болтун. Но когда ты выдумывал тему и
убеждал заведующего, ты аргументировал, учитывая официальное положение дела,
т.е. аргументировал от имени официальных критериев. Твою тему приняли только
потому, что она отвечала им. Так что не ты их выдумал. Но я участвовал в
этом, сказал Неврастеник. Во всяком случае, я участвовал в их поддержании.
Да, сказал Болтун. Но это твое участие уже не подлежит оценке в терминах лжи
и истины. Оно идет совсем в другом плане. Где правда, где ложь, без поллитра
не поймешь, сказал Ученый. Вы слышали, конечно, что в институте у Ж.
изобрели искусственную икру. Так это сначала была липа. Им нужно было выбить
деньгу на опыты, не имеющие пока выхода в производство. Пять лет денежки,
отпущенные на икру, транжирили на какие-то никому ненужные соединения
(сейчас-то выяснилось, что эти соединения важнее их идиотской икры!). Пора
отчитываться. Достали где-то ведро отличной натуральной икры. Разложили по
баночкам, пригласили экспертов и предложили им отличить искусственную икру
от настоящей. Те, разумеется, не смогли. На радости институту отпустили
огромные деньги на доведение дела до серийного производства. На эти-то
денежки в институте и сделали то самое знаменитое открытие. Про икру забыли.
Икру они тоже, надо сказать, довели до конца. Как настоящая получилась. И
цена как у настоящей. Правда, она не переваривается. Но зато преимущество
перед настоящей неоспоримое имеет: съешь, выкакаешь, помоешь, спрыснешь
одеколончиком и опять на стол. Иностранцев угощать, сказал Неврастеник.
БЕЗ ПРОШЛОГО
В молодости даже я пытался кое-что сделать, сказал Клеветник. Я,
конечно, все уничтожил. Барахло. Осталась случайно только эта вот бумажка.
Послушайте!
Пускай дневальный снова закричит подъем.
Пусть старшина, как прежде, заорет, вставайте, разгильдяи.
Пусть будет шагом марш. Пусть с места "Бронепоезд" запоем.
Пусть даже будет, чтобы в нас со всех сторон стреляли.
До слез обидно. Но не от того, что жрали мы говно.
И не из-за того, что матерей своих пришлось забыть давно,
Что бесконечно темными бессонными ночами
Беседы сокровенные за жизнь вели со стукачами.
И не из-за того, что первую любовь с блядями мы делили.
Обидно потому, что все осталось так, как будто мы не жили.
Как будто не клялись мы: погодите, мы придем
И в хвост и в гриву всех Их разъебем.
Мы Им покажем, где зимуют раки.
Мы влепим Им сполна за Их дела и враки.
Ах если бы опять дневальный закричал подъем,
И старшина спросонья заревел, живее, раздолбаи!
Тогда бы мы... Тогда мы снова "Бронепоезд" пропоем.
К Их старым мерзостям еще Свои добавим.
Подумать только, больше двадцати лет исчезло в никуда, сказал Клеветник
и порвал бумажку. И никто не остановил его. И никто не собрал обрывки.
РЕАЛЬНОЕ И ИЛЛЮЗОРНОЕ ДЕЛО
Два года назад, говорит Ученый, нам назначили нового начальника по
научной части. Представительный человек, переполненный сознанием собственной
значительности. Встретишь на улице -- не иначе, как министр не очень
соседнего и до безобразия демократического государства! В науке, разумеется,
абсолютное ничтожество. Так, может быть, он талантливый администратор,
говорит Мазила. В Америке такие ценятся выше, чем ученые. Об этом я и хочу
сказать, говорит Ученый. Пришел к нам этот выдающийся Начпонауч, и началось!
И третий год идет так. Каждый из нас каждый месяц пишет бумажки о том, что
он сделал все то, что ему положено было сделать за месяц (хотя мы делаем
совсем не то или не делаем ничего!). Бумажки идут к нашему непосредственному
начальнику. Тот на основе этих бумажек (как будто мы с ним не видимся сверх
всякой меры!) приказывает секретарше заполнить на каждого из нас бумажку по
установленной форме, затем -- бумажку на технических сотрудников, затем --
на младших научных без степени, затем -- на младших научных со степенью... В
общем, бумажки заполняются во всех административно возможных разрезах.
Аспектах, как принято у нас теперь выражаться. Все эти типы бумажек
стекаются в канцелярию и бухгалтерию. Специальные люди занимаются их
изучением. Цель -- выявить тех, кто согласно этим бумажкам что-то не
выполнил или недовыполнил или выполнил не так. Что это за человек --
обнаруживается при выдаче зарплаты. Зарплату ему не выдают и направляют к
начальнику по научной части. Тот беседует с жертвой пару часов, выясняет,
что вышло недоразумение, и издает бумажку, разрешающую жертве получить
зарплату. За два года я не помню случая, чтобы зарплату не дали совсем (по
закону не могут не дать!) или наказали человека как-то иначе (человек у нас
в принципе не может не выполнить план!) Выступил я как-то на
производственном собрании по сему поводу. Предложил давать сведения только
на тех, кто не выполнил план. Это в месяц пять-шесть бумажек всего, а то и
того меньше. Ты бы послушал, как они все на меня орали! Все без исключения!
Почему? Очень просто. Назовем нашу научную работу делом А. Деятельность по
составлению и передвижению бумажек о делании А назовем делом В. По идее дело
А есть основное дело, а дело В производное. Но только по идее. С социальной
точки зрения безразлично, какое из А и В породило другое. Важно лишь, какое
из них социально значимее. С точки зрения социального бытия именно дело В
становится реальным делом, а А -- иллюзорным. Ход А становится практически
безразличным. Но не об этом речь. Что значит организовать дело В умно?
Организовать его так, как предлагал я. Между прочим, школьный отличник и не
зубрила. А для такой организации дела В, как это устроил Начпонауч,
достаточен двоечник, второгодник и зубрила. В таком виде это дело не
содержит ни крупицы ума, ни крупицы таланта какого бы то ни было рода.
Бездушность, мелочный педантизм, непроходимая тупость, удручающая серость,
-- вот его качества. И способность участников этого дела на любую мерзость
-- на донос, на клевету, на любую подделку... Ход дела А у нас не нуждается
в талантливой организации по идее обслуживающего его дела В. И потому дело В
становится самодовлеющим и главным. Оно, собственно говоря, и есть Дело, а
наука наша -- лишь его арена. А такое Дело в принципе исключает способности
и интеллект. Оно антиинтеллектуально по самой своей природе. Талантливый
администратор в нем еще менее терпим, чем талантливый ученый в деле А.
РЕЛИГИЯ
Вы молитесь, спросил Посетитель. Да, сказал Болтун, иногда. И к кому Вы
обращаетесь, спросил Посетитель. Разумеется, к Богу, сказал Болтун. Не к
коллегам же! Не к директору же! А с чем Вы обращаетесь к Богу, спросил
Посетитель. Когда как, сказал Болтун. Иногда ругаю. Но это бывает очень
редко. Иногда благодарю за то, что есть. Когда мне плохо, молю, чтобы не
было хуже. Когда терпимо, молю чтобы осталось так. И помогает, спросил
Посетитель. Да, сказал Болтун. Молитва смещает оценки и приносит некоторое
успокоение. Выходит, Вы верующий, сказал Посетитель. Боюсь, что я Вас
разочарую на этот счет, сказал Болтун. Позвольте, я прочитаю Вам маленькую
лекцию. Есть три формы обращения человека к другому конкретному человеку, к
группе лиц, к организации, -- просьба, благодарность, порицание. Это
обращение персонифицировано. Уберите теперь из этой схемы конкретную
персонификацию. Представьте, что человек обращается, но ни к кому. Но
обращение как языковая форма не может быть таким неполным. И пустое место
заполняется формой персонификации как таковой. И то, к кому теперь
направляется обращение, по определению есть Бог. Это все чисто языковые
трюки, сказал Посетитель. А что поделаешь, сказал Болтун. Мы живем в
цивилизации. Из нее вырваться невозможно. Здесь все в языке и через язык. И
даже религия здесь принимает форму чисто языковой деятельности.
СТРАХ ПРАВДЫ
Панический страх правды о себе -- вот знамение времени, говорит
Посетитель. Не боязнь разоблачения, а именно страх правды о себе. Люди
жаждут быть обманутыми. Искусство самообмана достигло таких высот, что самое
время собирать по этому поводу конгрессы, организовывать институты, издавать
учебники. Это, очевидно, общий закон, говорит Мазила. Люди в массе никогда
не имели верного представления о себе и своей эпохе. Но в разные эпохи по
разным причинам, говорит Посетитель. Раньше из-за невежества. А теперь?
Теперь потому, что грамотны и могут понять свою суть и свое положение в
обществе. Это их унижает и удручает. Страх правды в наше время есть страх не
перед неведомым, а перед очевидно ведомым. Люди боятся самих себя, так как
знают, кто они.
КТО КОГО ПРЕДАЛ
Слышали, говорит Мазила, не вернулся Т. Да, говорит Неврастеник. Читал
письмо его коллег. Они его назвали предателем. Предатель, сказал Посетитель.
С какой легкостью они это говорят. А ведь они-то очень хорошо знают этого
человека. Они знают, что он не предатель. Я с Т был знаком с юности. Он
отличником окончил школу и обнаружил выдающиеся способности в институте. По
доносу ближайших друзей его забрали. Заступилась за него школа, в которой он
учился десять лет? Заступился за него институт? Соседи? Знакомые? Даже
родители не пикнули! А он у них был единственный сын! Так кто же кого
предал?! Прошли годы. Он стал видным ученым. Вся его жизнь шла на глазах у
всех. Какая-то кампания началась, и его опять по шапке. Заступились за него
коллеги? Студенты? Аспиранты? Друзья? Кто же кого предал?!! И еще прошли
годы. Началось самое либеральное время в нашей истории. Т приобретает
широкую известность. Его знают за границей. На конгресс приглашается он,
едут другие, В Академию избираются люди, которые в сравнении с ним ничто. На
премию выдвигают группу ученых, где он играл первую скрипку. Его
выбрасывают. И все это происходит на глазах у всех. Все знают, что такое Т и
что такое те, кто ездит, избирается, награждается. Так кто же кого
предал?!... Наконец, он начал создавать школу, о которой заговорили за
границей. Коллеги сделали все, чтобы ее разрушить. И добились своего.
Разгром группы Т проходил совершенно открыто. Об этом говорили дома, в
коридорах, в ресторанах. Но никто не шевельнул пальцем, чтобы остановить это
преступное дело. А ученики? Где они? Как они защитили своего учителя и
руководителя? Кто же кого предал, черт возьми!!!
КТО МЫ
Я здесь у вас, говорит Журналист, встречался с самыми различными людьми
из самых различных слоев общества. И все вы говорите об одном и том же, хотя
и в несколько варьируемом языковом выражении. У вас бесхозяйственность.
Безответственность. Дефицит необходимых вещей. Вы прикреплены к месту
жительства, к работе. Никакой свободы инициативы. Нечего читать. Нечего
смотреть. В руководстве дураки и стяжатели. Глупость то. Глупость это и т.д.
Так говорит и рабочий, и писатель, и министр, и актер... Все говорят и
говорят... И ничего не делают, чтобы изменить. Я много раз встречался с
людьми с Запада, говорит Болтун. С писателями, художниками, учеными,
студентами, бизнесменами. И все вы говорите о нас одно и то же: что мы все
говорим одно и то же, говорим и ничего не делаем. Я каждый раз спрашивал.
Спрашиваю и Вас. А разве я говорил Вам это? Нет. И не буду. Я говорил Вам
совсем другое. Но Вы, как и Ваши предшественники, пропускаете все это мимо
ушей. Я для Вас не существую. Такие, как я, для Вас не существуют. А нас,
таких, не так уж мало. Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. На это
много ума не нужно. Дело в том, как после этого жить. Для нас не секрет, кто
мы. И жалуемся отчасти потому, что немного стыдимся этого или кокетничаем
своим глубокомыслием. Кстати сказать, лица, причастные к высшей власти и
располагающие благами жизни, поносят нашу жизнь больше, чем лишенные этого.
Им виднее. И аппетиты у них больше. К тому же безнаказанно можно выглядеть
мыслящими и мужественными. Конечно, мы все хотим лучшего. Тем более, глядя
на вас, мы потеряли невинность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62