– Ты не похож на себя. Он кивнул. Здесь у него были волосы колтуном, кожа темна от загара, зубы нечищены.
Она прилегла на кушетку.
– Ладно. Я посмотрела. Теперь я знаю.
– Нет, – сказал он. – Тебе придется… придется съездить со мной. Увидеть. Мне надо, чтобы ты увидела все.
Он усадил ее в машину, и они поехали по городу. Сначала отправились к Декол. Эверетт представил Гвен, Декол одарила ее щербатой ухмылкой и рукопожатием. Декол дала два квартовых молочных пакета со спиртом, Хаос запер их в багажнике. У Сестры Эрскин он добавил бутыль супа и две печенью птичьи ножки в алюминиевой фольге, бывшей в употреблении. «Сколько времени я уже не видел консервную банку или продрейнджера? – подумал Хаос, и в уголке сознания родилась мысль:
– А были ли в действительности продрейнджеры или они тоже выморочены Келлогом?"
Потом он повез ее за околицу, в пустыню. Там они сидели на горбах соляных барханов, смотрели на закат и ужинали.
Мысли его бродили далеко. Он долго сидел в молчании, Гвен тоже. Наконец она осведомилась тишайшим голосом:
– А другое место сделал Кэйл? Дом для нас? Он похож на тот, где ты жил прежде?
– Да.
– Почему мы туда не отправились? – спросила она. – Там лучше, чем здесь.
– Я хочу, чтобы ты меня здесь видела.
– Почему?
– Ты должна знать и эту часть меня.
– Эверетт, это худшая часть тебя. Все это лишнее. Ты ведь отсюда сбежал.
– Я… – Он не сумел подобрать слов.
– Что?
– Разве не в этом суть любви? – спросил он. – Если любишь, люби и худшую часть. – Он знал, что уходит в сторону. Говорит о любви, когда надо говорить о настоящем и поддельном.
– Не знаю, – сказала она.
– Ну так вот, Гвен, мне кажется, что сейчас от меня осталось только это. Худшая часть.
– А мне кажется, ты себя жалеешь. – Она положила на фольгу кость с жилистым мясом. – И еще мне кажется, это тухлятина. Я не верю, что ты мог создать такую помойку, это поганое место, только для того, чтобы меня сюда затащить.
Он смотрел вдаль, туда, где заходящее солнце играло на полотне автострады, и думал о своем путешествии в Калифорнию, о том, что оставлял, как ему верилось, позади, о том, к чему, как ему верилось, стремился.
– Кэйл говорит, ты способен на любые чудеса, – сказала она. – Эверетт, мы можем получить все, что захотим.
Он промолчал.
– Давай вернемся, – попросила она.
– Рано.
Она сжала его руку:
– Ну, тогда давай отправимся в тот дом. Да куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Ну, пожалуйста.
Он повернулся и увидел в ее глазах страх.
– Ладно.
Он перенес еду в машину и отвез Гвен обратно в Комплекс.
Там она уселась на кушетку, съежилась:
– Мне страшно. Если ты меня бросишь, я не буду знать, что случится дальше. Не буду знать, куда попаду. Господи, тут такой запах!
– Я не хочу тебя бросать.
– Тогда прекрати! Ты же все портишь. Резкий тон. Снова – отголосок Кэйла.
– Мы же здесь – всего ничего, – сказал он. – Дай шанс.
– Эверетт, это безумие!
– Пожалуйста, зови меня Хаосом. Это важно.
– Нет. Я не буду звать тебя Хаосом. У тебя другое имя. – Она опустила голову и заплакала. – Все это неправда.
– Неправда?
– Все это – не ты. Ненастоящее. Эверетт, это подделка. Как плохо, что ты не понимаешь!
– Все – подделка. – Он вскрыл молочный пакет и глотнул спирта. – Сейчас все – подделка. Но и среди подделок встречается немало важного. Того, что характеризует реальное. Вроде тебя, Гвен. Ты характеризуешь меня. – Он снова хлебнул. – Знаешь, ты ведь тоже – подделка.
– Не надо так говорить. – Ее щеки покраснели от гнева, слезы мигом высохли. – Эверетт, я так долго тебя ждала, а ты…
Слова Кэйла. Каждый раз, когда она злилась, Эверетт слышал Кэйла. Ее ласковая сторона выглядит убедительней, ведь она извлечена из снов Хаоса, но злую пришлось изобретать целиком. А образец у Кэйла был один – он сам. И его голос.
– Тебя создал Кэйл, – произнес он наконец, презирая себя за это.
– Нет…
– Ты – подобие. Он тебя сотворил по нескольким клочкам воспоминаний. А в основе – мысль обо мне, о том, что мы с тобой были вместе. Вот почему все это – ради тебя. Он рассчитывает, что я закончу его работу. Наделю тебя кровью и плотью, сделаю настоящей.
– Кэйл мне совсем другое говорил.
– Он тебе лгал. Ты – слайдфильм. – Он глотнул спирта, пряча глаза. – Гвен, ты – подарок для меня. Приманка, чтобы я вернулся. Кэйл потрудился на славу, ты – его шедевр. Он добился, что ты сама поверила в свое существование.
Она снова заплакала:
– Неужели ты не видишь, что я – это я? Неужели не слышишь мой голос?
– Будь ты настоящей Гвен, ты бы меня и здесь любила. Любила бы Хаоса.
– Эверетт, я не обязана любить тебя только за то, что ты есть. – Она встала. – Я не собака.
Он ничего не сказал. Лишь подумал: «Никому бы и в голову не пришло делать фальшивую собаку».
А хэтфоркская частица его разума подумала: «Будь ты собакой, мы б тебя зажарили. Отменная жратва».
– Все это – вранье. – Она направилась к двери. – Не обязана я выдерживать никакие проверки. Ладно, Эверетт, до встречи. Я ведь даже не знаю никого но имени Хаос.
Придерживаясь в темноте за стену лестничной шахты, она затворила за собой дверь. Каблучки процокали по ступенькам и постепенно утихли внизу.
Эверетт – нечто едва ли большее, чем его привязанность к Гвен, – не выдержал бы ее ухода. Наверное, побежал бы за ней.
Но Хаос не побежал за ней. Хаос потянулся за выпивкой.
Глотая, он подумал: а все ли из того, что он ей наговорил, – правда? А если правда, то что все это значило? В глубине его существа сидела боль. Он пытался погасить ее спиртом. Сидел, глядел на меркнущие свечи, и слова, сказанные им, и слова, сказанные ей, проносились эхом в голове и таяли, как нематериальный осадок Келлогова сна. В конце концов, как всегда, осталась только эта комната. И старые кинопроекторы, что таращились в пустые залы.
А вдруг все, что предлагал Кэйл, – правда? Вдруг Эверетт способен превращать сои в явь? Вот это было бы забавно. Поскольку кое-чего Кэйл определенно не учитывал.
Хэтфорка.
"За это и выпьем». Хаос приподнял пакет.
В вентиляционной системе завывал ветер пустыни. Снаружи царила ночь. «Интересно, – подумал Хаос, – куда пошла эта женщина, в город или на автостраду? А может, исчезла, как только покинула здание и пределы моей досягаемости? Бессмыслица какая-то… Все бессмыслица: и Сан-Франциско, и тамошний народ. Сущий бред. Ох уж этот Келлог со своими дурацкими идеями…"
Он тоскливо вспомнил прощальные слова женщины. Ладно, если уж на то пошло, он тоже не у верен, что знает какую-то Гвен.
Если у Келлога – дурацкие идеи, какого черта он запихивает их в чужие головы?
Да потому что кретин им под стать, решил Хаос.

Он провел в кабине два дня. Пил, курил, мастурбировал. Ночью, чтобы не уснуть, глотал спирт. В конце концов его выгнал на улицу голод. Он сел в машину и поехал к сестре Эрскин за съестным. Пыльный горячий ветер ерошил волосы. Заметив в зеркальце заднего вида свою физиономию, а за ней – полосу автострады, он ухмыльнулся. Все образуется. И со снами Келлога жить можно. Это будет его работа. Его крест. В конце концов, Хэтфорк ему не чужой, здесь он хоть что-то, да значит. Все будет путем.
На стоянке у Комплекса он увидел чужую машину. Незнакомую. Понес сумку наверх и обнаружил, что на его диване сидит и дожидается Келлог. Толстяк освещал кабину автомобильной мигалкой и дымил огромной сигарой.
– Хаос, нам бы поговорить.
Хаос не поверил собственным глазам. В последний раз, когда он видел этого человека, тот, окровавленный, валялся на песке.
– Твоя краля у меня в гостях. Ну, парень, она и нагородила! Хоть я и слыву чокнутым, куда мне до нее! Хе! Где ты только таких находишь?
– Моя краля?
– Гвен. Городская цыпочка, припоминаешь? Ах, до чего же мы забывчивый народ! Надо было тебя назвать капитаном Рассеянным, Космическим Ковбоем. Ладно, не бери в голову. Мы с ней все в лучшем виде уладили. Кто-то теряет, кто-то находит. Ну и милашку ты себе во сне заделал, капитан!
Келлог пыхнул сигарой. Та жирно поблескивала в сполохах мигалки, и Хаосу вдруг почудилось, что она усажена орехами. Что Келлог курит шоколадный батончик.
– Гвен у тебя? – Хаос вспомнил о ней. Только теперь.
Келлог рассмеялся, пуская дым:
– Что, капитан, ревнуем маленько?
– А? Нет. Она не настоящая.
– Не настоящая? Да ты, брат, слепой. Хаос, у тебя совершенно гребаное мироощущение. Она такая же реальная, как и я. Мы оба вышли из тебя.
– Ты псих!
– Какая прелесть! – Келлог вскочил с дивана, Хаос отступил на шаг. – Что я должен на это сказать? «Нет, это ты псих?» Ну, давай поиграем, время терпит. – Он дурашливо скашивал глаза, когда изображал Хаоса:
– «Ты псих». Нет, это ты псих. Извини, но это ты псих. – Он протянул руку и ткнул Хаоса в грудь изжеванным концом сигары; коричневая от табака слюна осталась на тенниске. – Сдавайся, Хаос. В наши времена нормальность и реальность выеденного яйца не стоят.
– Оставь меня в покое. Келлог воздел руки:
– Ты – начальник. В том-то все и дело, Хаос. Ты тут всем заведуешь.
– Дерьмо собачье! – вспылил Хаос. – Я совсем запутался. Я ведь сейчас в Сан-Франциско, верно?
– Ну, допустим…
– И смотри: я снова рядом, точу с тобою лясы. – Хаос опустил голову на ладони. – Дотащился до самого Сан-Франциско и все-таки не сбежал от тебя.
– Ну что за белиберда! Дружище, это ты меня позвал. Я в этом деле всего лишь консультант.
Хаос пропустил его слова мимо ушей.
– В моей жизни огромных кусков не хватает, – продолжал он. – Даже родителей вспомнить не могу.
Келлог пренебрежительно помахал рукой:
– Хаос, тебе уже тридцать. Не тот возраст, когда хнычут про родителей. Кто мешает самому обзавестись семейством?
– Келлог, кто это все со мной сделал? Ты?
– Я? Да ты что, приятель. Ты уже был таким, когда я тебя нашел. Когда ты меня нашел. Когда мы начали работать вместе. Такая уж у тебя жизнь. Не вылазишь из Оэсэр.
– Оэсэр?
– Ограниченная Субъективная Реальность, так я это называю. Надо бы авторское право зарегистрировать. Все просто: ты прибираешь к рукам небольшую территорию, пока не сталкиваешься с другим парнем, который промышляет тем же самым. Небольшое сферическое поле реального и нереального, нормального и ненормального. Всего, что ни напихаешь. Вот так ты и живешь. Оэсэр.
– У тебя на любую загадку готова теория.
– В чем-то ты прав, пожалуй. И твоей Оэсэр явно не мешало бы принарядиться. – Келлог помахал рукой и сбил свечу. – 0-па! Ладно, мне пора. Всяческих успехов. – Он поднял мигалку и пропел:
– Ты пойдешь верхом, а я пойду низом, но буду в Шотландии раньше тебя… – У двери он остановился и повернулся. – А, блин, чуть не забыл. Глен тебе записку черкнула. – Он покопался в кармане и добыл скомканный клочок бумаги. – Лови.
Он бросил записку Хаосу и затопал по ступенькам. Хаос расправил бумажку и прочел:
"Кэйл не может до нас добраться. Из-за тебя ему нас не найти. Если не сделаешь чего-нибудь, мы тут насовсем застрянем».
Хаос положил записку на стол рядом с сигаретами. Посидел неподвижно минуту-другую, затем достал из сумки снедь от сестры Эрскин, снял фольгу, подкрепился.
В ту ночь его разбудили тихие шаги на лестнице. Он сел и зажег свечу. Отворилась дверь, вошла Мелинда.
– Ты, козел! Зачем меня к родителям отправил?
Он протер глаза и моргая уставился на нее. Мелинда плюхнулась в изножье дивана.
– Снова драпанула, только что. Прикончить меня собирались!
– Как ты сюда попала?
– На Эджа наткнулась, он подбросил. Вот козел! Глаз на меня положил, все цепляется… Никак не может поверить, что я вернулась в город.
– Где Иди? Она усмехнулась:
– Ну вот, теперь ты хочешь знать, где Иди. Хаос, малыш, а ты не думал, что уже поздновато?
– Ты о чем?
– В Вакавилле все пошло ко всем чертям. Кули…
– Что?
– Трудно объяснить. И вообще, где тебя носило? И что мы тут делаем?
– Пришлось вернуться. Я не хотел тебя затащить. Это из-за той женщины…
– Знаю, знаю. Девушка из сна. Эдж сказал, она теперь у Келлога. Ну а ее ты зачем сюда приволок?
– Надо было выяснить… Я… Для нее я даже не Хаос. Я думал, возвращаюсь в прошлое… Но ничего там не нашел.
– Ну и что?
– Мне вдруг показалось, что необходимо снова стать Хаосом.
– Ладно, что сделано, то сделано. – Мелинда закатила глаза и зевнула. – Только сдается мне, ты стал не тем Хаосом.
– Что значит – не тем? Она подняла ноги на диван и опустила голову на колени.
– Тебе достался неудачник. Хаос, который только сидит и хнычет. Я в том смысле, что тебе нужен был другой. Тот парень, который чесанул по автостраде.
На это ему нечем было возразить.
– Может, в него она и влюбилась бы. Если это то, чего ты хотел. Если ты хотя бы знаешь, чего хочешь. – Она снова зевнула. Господи, до чего ж я устала. Пришлось впотьмах валяться с открытыми зенками, ждать, когда предки уснут. Ну и натерпелась же страху из-за тебя! – Она приподняла голову и произнесла чуть бодрее:
– Это не ты часы потерял? Там, на стоянке…
Она свернулась клубочком у него в ногах и вскоре уснула. «Похоже, нисколько не сомневается, что ее место – здесь, – размышлял Хаос. – Как бы ни злилась на меня».
Он долго сидел и смотрел на спящую девочку. Когда решил, что уже не разбудит ее, слез с кушетки, спустился по лестнице и вышел из здания. Светало. Он повернулся и увидел над западными холмами последние гаснущие звезды.
Часы он нашел на кучке щебня на краю стоянки. Они оказались на удивление массивными. Когда Хаос их поднял, раздалось звучное щелканье и заходил золотой маятник. Часы щелкали мерно, как их Хаос ни поворачивал. Уму непостижимо, думал он, рассматривая их. В Хэтфорке и Малой Америке никогда не бывало и не могло быть таких чистых, красивых, целых вещей.
Новый знак, новая стрелка, указующая ему путь из Хэтфорка. Но на сей раз – странный, неожиданный знак.
Он понял: придется вернуться. Там, откуда эти часы, осталось незаконченное дело. Возможно, это так и не удавшийся побег.
Щелканье расстраивало ясную мысль, хоть и призывало вернуться.
Хаос подошел к рекламному щиту на краю стоянки и повернулся лицом к солнцу. Оно всходило над пустыней, испаряло росу на траве, что росла вокруг столба и в трещинах асфальта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26