– Не понимаю, – пробормотал Рэльфрю.
– Все давно сплыло. Память, Бог и все прочее. Их уже нет.
Даже спорить об этом бесполезно, подумал Эверетт. У робота не было настоящего «я», которое стоило бы разыскивать.
– Мы помним…
Эверетт побежал обратно. На гору.

Объясни, – потребовал Эверетт, когда ворвался в подвальную комнату, взломал замок на холодильнике Фолта и ввел себе дозу «Кэйла».
– Позволь сначала кое-что показать, – попросил Кэйл.
Во мраке отворилась дверь.
– Сюда.
Кэйл ушел в пустоту, Эверетт двинулся следом. И вдруг перед ними возник пейзаж – дымчатый горизонт, холмы и деревья, угнездившееся между ними озеро. Вначале Эверетту показалось, будто перед ним изображение, плоский сияющий мираж в нескольких дюймах от глаз. Но, едва он шевельнул головой, раскрылись три измерения. Мир. Он повернулся и увидел небольшое здание. Дом из снов Хаоса.
В растерянности он смежил веки, и тут нахлынули звуки: шелест листвы над головой, шорохи, щебет и стрекот всякой живности. За звуками ринулись запахи хвои, плесени, гнили. Он ощутил скольжение травы и содрогание земли под ногами. Он открыл глаза. Перед ним и Кэйлом на лужайке стоял дом. Солнце скрылось за облаком, упала тень и закрыла пол-озера. Невдалеке белка взвилась по спирали на столб и скрылась за ним.
– Я его для тебя построил, – сообщил Кэйл. – Для вас с Гвен.
– Что значит – построил? И где мы?
– Я создал это место по твоим воспоминаниям. Ты тут жил, перед тем как уехать из…
– Я помню. Но только благодаря снам. Кэйл опустился на траву. Эверетт тоже лег, оперся на локти и почувствовал, как путается в пальцах холодная трава. Почувствовал сырость земли под нею.
«Насколько детально все это? – подумал он. – Если копнуть – что, насекомых в земле найдешь?»
– Вот на что я теперь трачу досуг, Эверетт. Создаю миры. И уже много насоздавал.
– Как тебе удается?
– Не знаю. – Кэйл пожал плечами, он, похоже, слегка смутился. – Просто делаю, и все. Обычно я их не выставляю…
– Почему?
– Показал как-то раз Билли, но он не особо впечатлился. Да и сил на это много уходит. Быстрее «выветриваюсь».
Они помолчали.
– И ты так можешь, – сказал Кэйл. – Можешь создать тут мир. У тебя еще лучше выйдет. Не выцветет.
– Не понял.
– Ты можешь сном превратить его в реальность.
– Угу. Ты – как твой отец. Тоже ждешь от меня невозможного.
– Не сравнивай меня с Илфордом. «Слово сравнивать" тут не подходит, решил Эверетт. – Я не знаю, где кончается Илфорд и начинаешься ты».
Вслух он произнес совсем иное:
– Твой отец с Гарриманом слишком многого от меня хотят.
– Не говори при мне об этом гребаном Илфорде! – рассердился Кэйл.
Окружающий мир замерцал и утратил объемность. Но ненадолго.
– Кэйл, как это все получается?
– Развал. Все изменилось. – Кэйл, хоть еще и сердился, смягчил тон. Успокоился и ландшафт.
– Ведь ты не больше моего помнишь, правда?
– Я не знаю всего, что ты помнишь.
– Сущие крохи. Ты… разбудил мою память. Тем рассказом про поезд. Я думал, ты помнишь наше прошлое. Помнишь, как мы росли.
Кэйл рассмеялся:
– Это ты во мне разбудил воспоминание о поезде. Первое мое воспоминание. Ни черта я не помнил, пока не оказался в радиусе твоего действия. Пока ты не добрался до Вакавилля. Вот тут-то все и началось. Про поезд, про твоего приятеля Келлога в подземном колодце. А потом про нас с Гвен.
Не зная, что и сказать, Эверетт посмотрел на свои ладони. Трава избороздила их крест-накрест. А может, в этом ненастоящем мире и ладони ненастоящие?
– Я знаю, раньше мы с тобой и с Билли дружили, – сказал Кэйл. – А остальное, пожалуй, не важно:
– Ты помнишь мою семью? Родителей?
– Нет. К сожалению.
Эверетт ощутил нечто вроде разряда статики в пустоте. Легкий, почти незаметный укол.
– А как насчет Гвен?
– Вы с Гвен раньше были вместе, – раздраженно сказал Кэйл. – Это очевидно.
– Но ты ее не помнишь.
– Ну, не совсем так. Остались кое-какие обрывочные воспоминания. Но не в этом дело. Она сейчас здесь.
Не такого утешения ждал Эверетт. Что означает его привязанность к Кэйлу и Гвен, если он их едва помнит? И кто он сам, если вся его биография – лишь клочки воспоминаний, прицепившиеся к этим людям? Да и люди ли они, если живут только в охлаждаемых пробирках?
– Эверетт, я хочу тебя попросить об одной услуге. Не только для меня, но и для Гвен. Сделай вот это настоящим.
– Я не могу.
– Это гораздо проще, чем то, что ты уже сделал. У меня почти все готово. – Кэйл указал на небо. – Тут лишь одно препятствие – связь с внешним миром. Зависимость от него. Ты ее можешь убрать.
Эверетт промолчал. Он поднял глаза.
Солнце уже пересекло небосвод и теперь всходило вновь.
– И вообще, – сказал он, поразмыслив, – что значит – сделать настоящим?
– Поменять, – сказал Кэйл. – Местами. – Он показал руками. – Илфорда, Келлога, всю эту расколотую, выродившуюся американскую реальность сделать маленькими. Превратить в наркотик. Когда захотим, вытянем их из пробирки. А этот мир сделай настоящим. Постоянным.
Эверетт молчал.
– Эверетт! Сделай Гвен настоящей.
– Гвен нет. Есть лишь намек на нее. Фантом.
– И ты готов сказать ей это в глаза? Заявить, что она – всего-навсего пустое место? Смешной разговор у нас получается, Эверетт. От Гвен, если хочешь знать, осталось не меньше, чем от любого из нас.
"Может, ты и прав, – подумал Эверетт. – Я вернулся, потому что искал ее. И нашел. И та, кого я обнимал, была настоящей. Все это – реальное. Все, что вокруг меня».
Месяц назад он жил в кинобудке, пил какую-то дрянь, принимая ее за технический спирт, и видел сны Келлога. Да кто он такой, чтобы смотреть в зубы дареной действительности?
Он был рад, что его узнала Гвен, – хорошо, когда тебя хоть кто-то помнит. Уже не говоря о том, что любит. «В ней столько Гвен, сколько я заслуживаю, – подумал он. – Никак не меньше. А может, и больше».
И все-таки ему этого было мало.
– Кэйл, – сказал он, – кто-то должен знать.
– Что знать?
– Что случилось с Гвен. «И с тобой», – едва не добавил он. – Как насчет Илфорда? Что он помнит?
– Илфорд – лжец! – Вокруг снова затрепетал мир. А затем затрещал, рассыпался на невообразимо яркие составные цвета и сгинул. Они снова очутились в плоском сером пространстве, в мертвой зоне, и Кэйл ссутулился, потупился, будто решил, что Эверетт отшвырнул его подарок, отверг предложение.
А на самом деле исчезновение пейзажа Эверетт воспринял как тяжелую утрату. Не важно, что он почти не верил в реальность этого мирка.
– Кэйл?
– Да.
"Нужно правильно сформулировать вопрос, – подумал Эверетт. – Если опять упомяну Илфорда, ничего не выйдет».
– Ты говорил, мне надо с кем-то встретиться. Другая точка зрения.
– А, ты про Вэнса…
– Как раз это мне сейчас и нужно. Другие точки зрения.
– Вэнс тут проездом был. Год назад или полгода. Не знаю. Если он – настоящий, то у него там, похоже, небольшая война. С пришельцами.
– Где?
– В Лос-Анджелесе. И в других местах. Вот по таким мелочам и отличаешь явь от нового дурного сна.
– Ага, слыхал, – сказал Эверетт. – Где-то в пустыне, говорят, что-то военное происходит.
– Я к нему давненько не заглядывал. Это, видишь ли, не совсем сценическое.
– То есть?
– Билли дал ему дозу, и мы смогли встретиться. Пока он тут был, я создал вариант его мира, ну что-то вроде записи. Сейчас увидишь.
Отворилась еще одна дверь, Кэйл направился к ней. Едва за ним следом вошел Эве-ретт, у него закружилась голова. Он вдруг очутился в хвостовой части не то самолета, не то вертолета, не то катера на воздушной подушке. Машина так жутко кренилась, что бортовые иллюминаторы глядели почти в упор на городские строения. Эверетт увидел на себе глухой комбинезон с проводами и пультами. Экипированный подобным образом, рядом стоял Кэйл. Под ними лежал город – плоский, серый, мертвый. Эверетт закрыл глаза и уловил содрогания корпуса, вибрацию двигателей.
– Кэйл?
Услышав незнакомый голос, Эверетт открыл глаза.
Из низкого люка кабины вынырнул чернокожий человек в таком же, как у Кэйла и Эверетта, комбинезоне армейского покроя. Он был молод, но совершенно сед; черные очечки едва прикрывали глаза.
– Вэнс, – обратился к нему Кэйл, – я привел друга, Эверетта My на.
– Вэнс Эскрау, – представился незнакомец. Он выпрямился и, расставив ноги чуть ли не на всю ширину палубы, протянул руку.
Эверетт воспользовался рукопожатием, чтобы получше утвердиться на ногах.
– Эверетт долго не был в городе, и теперь Илфорд им заинтересовался, так сказать…
– Ладно, не рассказывай. – Вэнс состроил гримасу, повернулся, и Эверетт ощутил, как в него, пробуравив темные очки, впился изучающий взгляд.
– Сны показываешь?
– Да, – ответил Эверетт.
– Тогда давай к нам.
– Да ладно тебе, Вэнс, – сказал Кэйл. – Он про войну хочет узнать, вот я его и привел.
Вэнс ухмыльнулся:
– Ну, что ты хочешь узнать? Мы – это все, что осталось. Пятнадцать или шестнадцать сотен свободных людей. Все прочие – обезьяны безмозглые, рабочая скотина. Но мы их стараемся помногу не гробить – они ж не виноваты, верно? Мы ищем ульи.
Машина выровняла полет, снизилась и пронеслась над заброшенным парком, над ветшающими аттракционами. Эверетт увидел темные силуэты – горожане, точно крысы, шмыгали за углы. Из кабины сквозь треск помех пробились голоса на короткой волне.
– Эй, Стоуни! – обернулся Вэнс. – А ну, выруби. Мы тут беседуем.
– Есть, ваша честь, – донесся саркастический отклик.
– Я думал, вы с пришельцами деретесь, – сказал Эверетт.
– Правильно думал, но они не такие, как ты навоображал. Не марсиашки на ходулях. Догадываешься, почему мы в воздухе? Кэйл не сказал?
– Пришельцы господствуют на земле, – объяснил Кэйл. – Они тоже хозяева снов, только сны у них инопланетные. Единственное спасение от этих тварей – держаться в воздухе.
– Если сядем, – добавил Вэнс, – тоже заделаемся рабами. Вольным людям летать приходится, вот так-то.
– Чьими рабами? – Косясь на иллюминаторы, Эверетт напомнил себе, что скользящий за ними ландшафт нереален.
– Ульи, – ответил Вэнс, – растут в домах. А людям поручено за ними ухаживать, жратву таскать, безделушки, всякие мелкие подношения. У пришельцев на родине господствующим видом являются этакие насекомые с коллективным разумом, а крупные животные служат им руками и ногами. Они и тут такой обычай завели, когда приземлились. Превратили нас в животных. Добро бы хоть заботились о своей скотине, так ведь ни хрена подобного! Да и чего им за людей волноваться, когда нас тут такая прорва? Ежели хочешь знать, народ даже зубы чистить отвык. И про еду больше не вспоминает.
– А ульи… выбираются наружу?
– Не-а. Ульи, Мун, – это что-то вроде раковых клеток. Опухоль. Представь, как внутри дома растет земляная опухоль, ломает перекрытия, и каждая клетка битком набита чудовищной инопланетной жизнью, которая способна забраться тебе в башку, промыть мозги и сделать своим холуем. Представь, как ты шестеришь на опухоль. Здорово, правда?
Они парили над водой. Эверетт смотрел вниз, на отражение летательного аппарата. Беспропеллерный вертолет, вроде того, из пустыни, с которого пометили розовой кляксой его машину.
– Так вы что, даже не садитесь? Вэнс отрицательно покачал головой:
– Здесь – нет. Приходится улетать в другие зоны. Ничего, привыкаешь. Человек ко всему приспосабливается.
– Кому ты это говоришь?! – Кэйл хмыкнул. – Эверетт – это Мистер Адаптация.
– Это уж как пить дать, – ухмыльнулся Вэнс. – Мун, ты откуда будешь?
– Из Хэтфорка, это в Вайоминге. Но раньше жил в Калифорнии.
Вэнс мотнул головой в сторону Кэйла:
– Ты этого парня знал до Развала?
– Росли вместе, – сказал Кэйл, опережая Эверетта.
– Стало быть, Илфорд Эверетта в компаньоны зовет. – Вэнс прислонился спиной к переборке и сложил руки на груди. – Небось большие дела затевает?
Кэйл кивнул.
Вэнс повернулся к Эверетту:
– Слушай и вникай. Если Илфорд сюда сунется или еще куда-нибудь, где ульи командуют, я ему не позавидую. Их ведь только Развал и удерживает. Иначе бы они во всем мире хозяйничали.
– Может, если бы изменилась реальность, – сказал Эверетт, – вы бы и победили.
– Друг ты мой, соты пришли из какой-то иной реальности. И не нам с ними тягаться. Я это к тому, что было у нас тут, в воздухе, несколько хозяев снов, проку от них… Только операции срывали. В общем, пришлось их изолировать. А там, внизу, фокусник вроде тебя – еще одна безмозглая обезьяна.
– Ну а коли так, зачем я вам нужен?
– Мы сейчас с такими, как ты, работаем. Осторожно. Не здесь, а в Мексике. Есть кое-какие задумки.
– Мы с Вэнсом не во всем соглашаемся друг с другом, – произнес Кэйл. Вэнс недовольно отмахнулся.
– Скажи, Мун, по-твоему, мир почему рассыпался? Да потому, что инопланетяне на Землю прилетели. Защитная реакция, понял? Очередная ступень эволюции. Реальность раздробилась, чтобы изолировать ульи.
– Никак не пойму, при чем тут сны, – сказал Эверетт.
– Все дело в ульях. Это они делают сны. Чем целее мир, тем больше земли они способны захватить. Реальность сопротивляется. А ты, Мун, и другие так называемые хозяева снов – олухи, шестерки.
"Чтобы я поверил в нашествие инопланетян? – мысленно обратился к нему Мун. – Многого хочешь. Даже слишком многого».
И насчет олуха и шестерки Эверетт был с ним в корне не согласен.
– Ладно, Мун, постараюсь объяснить попроще. – Вэнс повел вокруг себя рукой. – Из того, что наш вундеркинд создал эту красочную иллюзию, еще не вытекает, что в Лос-Анджелесе все осталось по-прежнему. Может быть, я – настоящий я – уже мертв. Но тут я живой, и в воздухе им меня пока не взять. А коли дело обстоит так, значит, только Развал мешает тебе и многим другим умникам поближе познакомиться с ульями.
Машина прорвалась сквозь нижний слой облаков, и снова город, кренясь, вошел в поле зрения. Только теперь Эверетт понял, что там, внизу, не так. Лос-Анджелес был построен для машин – без них он стал никчемным, как обескровленный труп. Или как опустошенные ульи.
– Ну и много ли во всем этом было настоящего? – спросил Эверетт, вновь очутившись в нуль-пространстве Кэйла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26