Их дивана. – Я пришел поговорить с Хаосом.
– Знаешь, кажется, я не очень хочу тебя сейчас видеть, – сказала она. – Я тебя не приглашала.
– Да брось ты, Иди, – мягко проговорил он. – Сама же знаешь: мне приглашения не нужны. Почему надо напоминать?
– Но ведь ты же ко мне в друзья набиваешься, – с горечью произнесла Иди.
Кули напустил на себя уязвленно-пристыженный вид, но это длилось всего секунду-другую. Он повернулся к Хаосу.
– В мои служебные обязанности входит наблюдение за успехами Иди, и не важно, хочется ей это признать или нет. – Он вздохнул. – А потому я должен постараться, чтобы ты уяснил обстановку и понял, во что можешь влипнуть.
– Влипнуть? – переспросила Иди.
– Путаясь тут с Иди, – сказал Кули, не глядя на нее. – Не знаю, откуда ты взялся, но ты точно ничей не двоюродный брат.
Хочешь остаться в Вакавилле – можно будет поговорить. Но для этого, приятель, ты выбрал самый паршивый способ.
– Он тебе сейчас будет втолковывать, что невезение прилипчиво, – скороговоркой произнесла Иди, словно надеялась, что Кули отступится от своего замысла, если она его опередит. – Попытается запугать. Каждое его слово – попытка убедить, что ты, находясь под одной крышей со мной, подвергаешься смертельной опасности. Он хочет нас разлучить.
– Иди! – предостерег Кули.
– Мне надо выпить, – заявила Иди. – Есть еще желающие?
– Я бы от пивка не отказался. – Манеры киносыщика исчезли с абсурдной внезапностью. Хаос увидел, что незваному гостю хочется лишь одного: быть желанным в этом доме.
– Мне тоже пива, – произнес Хаос.
– Давай-ка присядем. – Кули опустился на диван. Иди ушла в кухню. – Хаос, я не в курсе, много ли ты знаешь об Иди, но уж поверь: ей не позавидуешь. Она набрала слишком низкий балл, хотя, сказать по правде, наши тесты на жизнь не влияют. Мы не можем по ним судить, насколько везуча твоя подружка, однако восемьдесят пять процентов людей с таким, как у нее, баллом в конце концов попадают в переселенческие центры. И ведь мы их не выдворяем, что бы она тебе ни наговорила. Сами уходят – просто потому, что у них иссякает выбор.
Вошла Иди и подала пиво в бокалах. А раньше приносила Хаосу в бутылке. Хочет произвести впечатление на Кули? Неважный признак.
Кули пригубил пиво.
– Более того, – продолжал он, – жизнь таких, как она, – сплошная неразбериха, и ежегодно округ теряет на этом миллионы. Расходы на ремонт, невосполнимые выплаты жалования и тому подобное. Вот почему приходится за ними наблюдать.
– Вы сгоняете людей в лагеря, – зло произнесла Иди, – и смеете называть это статистикой. – Она повернулась к Хаосу. – Ты посмотри, что он делает! С того дня, как я прошла тесты, бегает за мной и вынюхивает. И при этом не скрывает, что результаты тестов – филькина грамота!
– Тесты – это метод научного исследования, – с улыбкой возразил Кули. – Все, что нам необходимо знать о твоем вероятном будущем, они дают.
– Это ты делаешь мое будущее, – сказала она. – Пророк доморощенный. И еще смеешь говорить о везении! Да самое страшное мое невезение – это ты.
– Иди, ты же знаешь, это неправда.
– Хочет, чтобы я жалела Джеральда, – сказала Иди. – Послушать его, так Джеральд из-за моей невезучести свихнулся.
– Иди подхватила наихудший вирус невезения, – пояснил Кули. – К счастью, он редко встречается. В окружающих он развивается скрытно, а в ней проявляется весьма наглядно. Она всегда в центре урагана.
– К несчастью, – саркастически произнесла Иди, – мне не удается заразить невезением Йана. Пока.
Хаос потягивал пиво и размышлял. Кули и Иди общались друг с другом по-свойски, будто пикировка для них не более чем игра. Флирт. Или он воспринимает это недостаточно серьезно? Это их мир, напомнил он себе.
– Хорошо, – сказал Кули. – Забудем ненадолго о везении Иди. Поговорим о тебе.
– Обо мне?
– Да. Ты еще не подумывал заглянуть к нам на тестирование? Давай. И чем скорее, тем лучше.
– У меня нет везения, – сказал Хаос. – И невезения тоже. Я просто иду, куда иду, делаю, что делаю. Везение тут ни при чем.
– Очень мило! – рассмеялся Кули. – Да вот только наука утверждает, что везение всегда при тебе, осознаешь ты это или нет. И боюсь, в твоей биографии я усматриваю признаки невезения. Даже не скрытого, а совершенно явного. Правда, из-за бедного контекста ты его так и не заметил.
"Нет, – подумал Хаос. – Не так-то просто запудрить мои мозги здешней ахинеей».
– И много ли ты знаешь из моей биографии? – спросил Хаос.
– Много ли? Давай посмотрим. – Широченная улыбка Кули уже ничем не напоминала человеческую. – Начнем с машины, брошенной на автостраде. Кстати, отличная машина. Где ты ее раздобыл? Какая жалость, что она сломалась. Я бы сказал, это невезение – когда ломается такая машина, настоящее чудо техники. Теперь, что касается твоей девочки. Скажем прямо, она в весьма плачевном состоянии, хоть и держится, надо отдать ей должное, очень бодро. И наконец, твое имя. Хаос. Оно ведь не настоящее, правда?
– Наверное.
– А настоящего ты, конечно, не помнишь.
– Не помню.
– Настоящего имени не помнишь – так и запишем, еще одно проявление невезучести. Ты еще много чего не помнишь, всю эту муру из сна. И женщину, из-за которой волнуешься.
Хаос поморщился. Что же творится с его снами? Он боялся взглянуть Иди в глаза.
– Можно продолжать? – спросил Кули. – Вот как я все это вижу: ты сбежал из такой поганой дыры, что тебе кажется, будто все твои проблемы – в порядке вещей. Будто нигде не лучше, чем там, откуда ты явился. Хаос ничего не сказал.
– По-моему, я правильно угадал. Конечно, самая большая твоя неудача, хотя ты этого еще не знаешь, – встреча со старушкой Иди. Хуже этого ничего не могло случиться. Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей.
– Бредятина, – сказала Иди. – Меня уже тошнит.
Она повернулась и ушла в кухню.
– Я не говорю, что ты обязан сейчас же отсюда убраться. Ради Бога, проходи вступительные тесты. Мне даже кажется, у тебя все будет в порядке, в смысле, проходной балл ты наберешь. Я это чувствую. Гибельно только сочетание.
"Ты хочешь Иди, – вертелось у Хаоса на языке. – Если это невезение, то ты ему подвержен не меньше моего».
Вместо этого он сказал:
– Я не верю в невезение.
– Не веришь? – Кули встал и надел пиджак. На его лице появилась притворная горечь. – Она тебе рассказывала о Дэйве?
– Что? – растерялся Хаос. – В каком смысле?
– Спроси у нее.
– Что спросить?
– Хорошо, мы еще поговорим. А пока следует подумай. – Кули поспешил к выходу. Хаос услышал, как завелась его машина, как с ревом унеслась в ночь. Когда она смолкла, в доме повисла мертвая тишина.
Иди сидела в кухне, скрестив руки на груди, глядя в потолок и качая головой вперед-назад.
– Я должна тебе кое-что рассказать произнесла она наконец. – Это тебе поможет решить насчет Йана.
– Рассказывай.
– Он мне покою не дает, все ходит, ходит… Говорит, если я буду с ним… то все изменится к лучшему.
– Изменится, как же, – проворчал Хаос.
– Он так уверен в себе, в своем везении. Говорит, то, что он получает в Институте Везения, с лихвой восполняет то, чего недостает мне. Так и сказал, слово в слово. Говорит, что каждый раз, когда он проходит тестирование, его балл все выше.
– И все-таки он тебя не устраивает?
– Я его ненавижу.
На самом деле все гораздо сложнее, подумал Хаос. Тебе хочется ненавидеть Кули, но… не всеми потрохами.
Хаосу это напомнило о его собственном отношении к Келлогу.
Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей, сказал Кули. Вероятно, правда, но невезение тут ни при чем. Хаос не может стоять в стороне, глядя, как местный синдром запускает корни в жизнь Иди.
Так-то оно так, но чем он может ей помочь в борьбе с невезением? Что он может предложить женщине, чью наихудшую проблему он даже не способен воспринимать всерьез?
Что касается его самого, то он даже не уверен, есть ли у него собственные проблемы. В этом смысле его жизнь – настоящее решето. Проблемы есть в мире, а он, Хаос, всего-навсего сидит у приемника.
А может, его проблема – Гвен. Чьи бы границы он ни пересекал, она – с ним. Но и Гвен вряд ли способна помочь Иди.
– Он сказал, чтобы я спросил у тебя насчет Дэйва.
– Как это на него похоже, – тихо проговорила она.
– Что он имел в виду? Она вздохнула:
– Дэйв болен.
– Болен?
– От рождения. Почки. Примерно год назад отказали. Ему пересадили отцовскую… Нужна была почка близкого родственника – моя, или Рэя, или Джеральда. Теперь у Дэйва и Джеральда только по одной почке. Но тут, впрочем, нет никакого секрета. Всякое в жизни бывает.
Хаос нагнулся и положил ладонь ей на шею.
– Он пытается внушить, что тебе не миновать беды, если останешься со мной, – сказала она. – Будет как с Дэйвом или Джеральдом.
– Он ревнует. Она кивнула:
– А мне все равно. Пускай пристает, раз уж ему хочется. Я даже замечать не буду. Пока не сошлет меня в лагерь для невезучих. Господи, до чего же тут мерзко! Все ходят по лезвию бритвы, но при этом каждый только и ждет, когда кто-нибудь оступится. Будь моя воля – руки бы на себя наложила.
– Не надо, – сказал Хаос. – Все будет хорошо.
"Интересно, что я имею в виду?» – подумал он.

Они уснули вдвоем, кое-как уместившись на узком диване. На заре его разбудил шум мотора за окном. Желтые лучи озаряли комнату. Он поднял голову и с минуту прислушивался; шум нарастал, затем резко утих. Он снова закрыл глаза и уткнулся лицом в женские локоны. Услыхал шаги на крыльце. И тихий стук в дверь.
Он отворил дверь и учуял сигаретный дым. Над заводом, стоящим по другую сторону улицы, уже поднялся краешек солнца, вдали низкие холмы были подернуть туманом. На крыльце сидел спиной к двери человек в поношенной кожаной куртке, держал в руке ярко-красный мотоциклетный шлем. Он стряхнул пепел на росистую траву газона (вернее, неухоженного клочка земли между крыльцом и улицей) и повернул голову.
– Здорово, Эверетт. Не разбудил?
– Билли, – сказал Хаос. В его памяти хранились имя и фамилия этого человека:
Билли Фолт.
Фолт ухмыльнулся, встал на ноги, протянул руку. Хаос окинул его пристальным взглядом. Слишком близко посажены глаза, слишком узок лоб, улыбка от уха до уха. Чтобы водить дружбу с обладателем такой физиономии, нужны веские причины. Во всяком случае, сама физиономия к дружбе не располагала. Хаос заподозрил, что в прошлом таковые причины имелись. Увидеть вновь подобное лицо – все равно что во второй раз найти на пляже приметную гальку.
– Вообще-то я знал, что ты спишь. Иначе как бы тебя разыскал, а? Только по снам.
– По снам? – Хаосу было неприятно это слышать.
– Ага. Уже вторую ночь ловлю, ну и вычислил тебя…
– Как это – вычислил?
– Да просто на сны настроился. Ну как на радиостанцию, точь-в-точь. Я по этой части спец, экстрасенс. Правда, всю ночь промаялся.
– Ты откуда приехал?
– Все оттуда же. Из Сан-Франциско.
– Что значит – оттуда же?
– Эверетт, мы все там живем. Все, кроме тебя. А ты тут, в этой штучке-с-ручкой… пардон, в Вакавилле.
"Все, кроме тебя». О ком это он?
О Гвен?
– ..Эту вшивую дыру не перевариваю, – продолжал Фолт. – Все эти тачки старые, ни дать ни взять – старый пригородный кошмар, эпизод из «Сумеречной зоны». Ниини-ниини, ниини-ниини… – Его пальцы поизвивались перед лицом Хаоса. – Давно тут кукуешь?
– Нет, – ответил Хаос. – А это далеко отсюда? Я про Сан-Франциско.
– С часок, ежели на колесах, – сказал Фолт. – Совершенно, надо сказать, другой мир. Да ты и сам увидишь. Ты ведь собираешься к нам, а?
– Не знаю.
– Тебя Кэйл зовет. – Он умолк и вгляделся в лицо Хаоса. – Ты ведь помнишь Кэйла, а, Эверетт?
Кэйл Хочкисс. И это имя – в голове.
– Да, – сказал Хаос.
– Вот и славно, – ухмыльнулся Кэйл. – Вам с Кэйлом и впрямь надо бы встретиться, утрясти кое-что. Слышь, а не хочешь со мной проветриться? Тут один парень живет, надо бы навестить.
– Идет, – сказал Хаос.
В этот миг на крыльцо вышла Иди в ночной рубашке. И заморгала от яркого утреннего света.
– Иди, – нервно сказал Хаос, – это Билли. Мой старый друг… из Сан-Франциско.
– Здравствуйте. – Иди встревоженно посмотрела на Фолта.
– Наше вам, – отозвался Фолт.
– Я ненадолго отлучусь, – сказал Хаос. – Если хочешь, приеду ночевать. Я вернусь.
Теперь она смотрела на Хаоса, в ее глазах читался вопрос. Но сказала она только:
– Ладно. До встречи.
– Хорошо, хорошо, – произнес Хаос. Фолт раскурил новую сигарету и теперь ждал, глядя на ступеньки крыльца.
– Не забудь, я сегодня переезжаю, – сказала Иди.
– Я вернусь до полудня. – Хаос подошел вслед за Фолтом к мотоциклу и уселся на заднюю половину седла.
– Всякий раз, как здесь бываю, заглядываю к этому корешу, – говорил Фолт, когда мотоцикл с ревом нес их по автостраде, которая огибала город, – и всякий раз думаю, что больше, наверное, его не увижу. А он все живет и живет себе. Между прочим, в шестидесятых его на стул пытались посадить.
– На стул?
– Раньше он был знаменитостью. Участвовал в каком-то покушении. Впрочем, сам не убивал. Говорили, будто его подружка пыталась шлепнуть президента. В общем, классический козел отпущения, твердит людям то, чего они слышать не хотят. Опережать свое время – дело, как ни крути, невыгодное.
– Раньше? – переспросил Хаос, ибо ни на что другое в эту минуту не был способен. Из уголков его глаз ветер выжимал слезинки и разгонял по вискам.
– Ну да, раньше, – ответил Фолт. – До того, как все переменилось.
Мотоцикл оставлял позади редкие автомобили; на противоположной окраине города он свернул на улицу, пообочь которой теснились брошенные закусочные. Фолт притормозил у рекламного щита, призывавшего: «Заблудитесь в величайшем лабиринте под открытым небом». Мотоцикл остановился, двигатель умолк, Фолт пнул щит.
– Вот он где прячется.
– В лабиринте?
– Ага. Единственный чувак, которому не надо все время переезжать.
– Меня тут с одним познакомили, так он в лифте живет, – сказал Хаос. Фолт поднял брови.
– Вакавилль двумя диковинами прославился: дурдомом и лабиринтом. Счастливчик жил и там, и там.
– Никогда раньше не слышал, что в этих краях есть лабиринт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26