Такие всегда слепые, даже с нормальным зрением. Я позволил ему состариться – сказал, что даже мое могущество имеет пределы. Когда он ослеп настолько, что смог внушить себе, что все на свете происходит по его указке – вот тогда он заявил, что совершенно доволен и собой, и миром. И тогда я с легким сердцем отправил его перевоплощаться. Возможно, в будущей жизни этот опыт пойдет ему на пользу.
– А я ничего не видела! – возмутилась Талеста. – Неужели ты не мог позвать меня раньше?
– Ты ничего не потеряла, веревочка. Самомнение ничтожества – малоприятное зрелище. Но какой размах! Искра будущего творца уже сейчас рвется повелевать мирами.
– Что ты собираешься делать дальше? С твоей помощью колдун совершил зло. Жрица следит за тобой, она обязательно это заметит.
– Вернусь в плотный мир, к людям. – Маг провел ладонями по снежно-белым волосам, затем сцепил их в затылке и выпрямился. – Год – это мелочь. Когда еще она заметит… а может быть, и прозевает. В конце концов, мало ли в мире соблазненных девушек? Людям нужна помощь высших сил, чтобы творить зло.
Глава 23
Говорят, нужно надеяться на лучшее, а готовиться к худшему, потому что худшее имеет обыкновение исполняться. Прошло совсем немного времени, и Маг убедился, что оно не изменило обыкновению и на этот раз.
Громоподобный рев Посоха Силы вызывал непосредственно его, Мага. Означало ли это, что Жрица и Воин уже на месте или Император решил устроить ему трепку с глазу на глаз, гадал Маг, направляясь в Аалан с немыслимой даже для творцов скоростью. О причине вызова он не гадал – конечно же это Жрица выследила по хроникам его единственный поддающийся обвинению поступок.
Несмотря на то что Маг явился на вызов мгновенно, он оказался в Вильнаррате последним. Все шестеро Властей уже сидели за столом. Едва появившись в портале, он понял по общему выражению их лиц, что его уже обсуждали здесь и пришли к некоторому решению, а вызвали лишь затем, чтобы сообщить ему это решение. Значит, Жрица донесла сразу же – возможно даже, когда он еще не закончил возиться с колдуном.
Как ни в чем не бывало, он приветствовал собравшихся и уселся на свое место. За столом воцарилась напряженная тишина, словно остальные ждали, пока он спросит о причине сбора. Обойдутся, подумал Маг. Нужно будет – сами скажут.
– Итак, – произнес наконец Император. – Мы собрались здесь, потому что один из нас допустил вопиющее нарушение законов Единого, вмешавшись в естественный ход человеческой жизни.
Снова наступила тишина. Маг подумал – уж не надеются ли они, что он сразу же закричит – это я! Или еще глупее – это не я! А ведь были времена – давно, много пробуждений назад, – когда он так и делал, выдавая себя. Когда он был еще мальчишкой.
– Маг! – прозвучал в его ушах грозный голос Императора. – Ты, наверное, уже догадался, что мы собрались здесь из-за тебя!
– Там, в плотном мире, работали еще двое, – напомнил Маг. – Откуда мне знать, кто из нас оказался не безупречным? Я же не шпионю за другими!
Его презрительный взгляд скользнул по лицу Жрицы.
Прикинувшись, что не замечает Мага, она едва заметно поджала губы.
– Выбирай выражения. Маг, – нахмурился Император. – Это в интересах общего дела, когда одни исполнители обращают внимание на ошибки других. И злоупотребления других, – добавил он с нажимом в голосе.
– Я слушаю, – сказал Маг. – В чем меня обвиняют?
– Ты не догадываешься? Или за тобой числится не одно злоупотребление?
– Вряд ли у вас что-нибудь упущено. – Взгляд Мага снова скользнул по лицу Жрицы. – Но я не знаю, что у вас считается ошибкой, а что – злоупотреблением. Возможно, я понимаю свои поступки иначе, чем вы.
– Этот эксперимент с колдуном, – высказался наконец Император, – является прямым вмешательством в естественный ход человеческой жизни. Такое вмешательство запрещено.
– Почему же? – Маг изобразил недоумение. – Все делалось с добровольного согласия колдуна. В прежние времена мы проделывали и не такое.
– Сейчас не прежние времена, – напомнил тот. – С тех пор как Силы были отозваны, мы договорились не допускать не только насильственного, но и прямого вмешательства, поскольку убедились, что содействие одному из людей вызывает насильственное вмешательство в судьбы других людей. Так получилось и в твоем случае – бедная девушка пострадала, мы видели это в хрониках.
– Это еще не значит, что все произошло по моей вине, – возразил Маг. – Точно так же эту девушку мог бы соблазнить и другой мужчина, не мой подопечный. Ну, обеспечил я колдуна деньгами и побрякушками, но они есть не только у него. Девушка выбирала сама, я ей ничего не внушал. Полагаю, вы и это тоже видели в хрониках.
– Все равно – по твоей вине произошло зло! – сверкнула на него глазами Жрица.
– А сколько зла произошло по вине твоей паствы! – огрызнулся Маг. – И все, между прочим, с самыми добрыми намерениями. Давайте не будем говорить о добре и зле – это человеческие мерки. Почему бы вам не высказать честно, за что вы на меня так ополчились? Не за какое-то дурацкое добро и зло: должен заметить, что и то и другое весьма относительно. Почему бы вам, Властям, не быть посмелее?
– Ты обвиняешь нас в трусости?! – возмущенно подскочил Воин.
– А к тебе, рыжий, это особенно относится, – не сдержался Маг, хотя отчетливо сознавал, что наживает себе неприятности. – Легко быть отважным, когда ты крутой парень и у тебя в руках меч. Наверное, поэтому у тебя плохо получается быть храбрецом в других обстоятельствах!
Рука Воина сама потянулась к мечу.
– Вот-вот, тащи его, – съехидничал Маг. – Ну, что ты такое без этой тыкалки?
– Хватит! – рявкнул Император. – Маг, ты вступил на опасный путь! Согласен, добро и зло – относительные понятия. Мы обвиняем тебя не в том, что твой поступок повлек зло, – любой поступок, даже самый добрый, может повлечь за собой что угодно. Мы обвиняем тебя не в том, что ты нарушил закон Единого, – все мы небезупречны, и подобные ошибки и промахи не раз случались в прошлом. Мы обвиняем тебя в том, что ты сознательно противостоишь общему решению Властей. У тебя еще есть возможность одуматься и начать сотрудничество с остальными, вместо того чтобы мешать им. Я очень надеюсь на это.
– Напрасно. – Маг понимал, что этими словами отрезает все, но не мог поступить иначе. – Я никогда не смирюсь с этим решением. Это неправильно – лишать людей возможности стать творцами.
– Стать творцами могут единицы, – попробовал уговорить его Император, – а остальные – это действительно стадо, которое нужно пасти, и очень опасное стадо. Риск слишком велик, мы не можем позволить его себе. Подумай об этом, Маг.
– Даже люди могут идти наперекор опасности, – покачал головой тот. – С каких это пор ее стали бояться мы, творцы?
– Это разумная осторожность, – продолжил убеждения Император, – Люди все равно смертны, они знают, что рано или поздно расстанутся с жизнью. В них есть подсознательное понимание того, что божественная искра в них бессмертна. Мы же, творцы, рискуем бессмертием.
– Что вы знаете о людях? – горько усмехнулся Маг. – Разве легче рисковать жизнью оттого, что она рано или поздно оборвется? Ваша осторожность заставляет меня стыдиться перед людьми. За нас, творцов.
– Тогда ты оставляешь нам единственное решение, – с сожалением сказал Император. – Мы отстраняем тебя от работы с людьми.
– Как это – отстраняете?
– Мы запрещаем тебе появляться в человеческом мире. Собственно, мы пришли к такому решению еще до того, как пригласить тебя сюда, но я хотел дать тебе возможность одуматься. Но ты, я вижу, неисправим. Жаль, конечно. – Император вздохнул. – Ты хорошо знал людей и мог бы оказаться очень полезным, если бы работал в избранном нами направлении. Но теперь… – он сделал выразительный жест Посохом Силы, – тебе придется оставить людей. И хорошенько запомнить, чем ты рискуешь в случае нарушения запрета.
– Я не согласен!
– Сколько угодно, – невозмутимо ответил Император. – Только не вздумай возвращаться к людям.
* * *
Здесь, в Аалане, не считали время. Точно так же, как там, у людей, не считали ни воздух, ни солнечный свет. Зачем считать то, что неисчерпаемо? Здесь не замечали дни и ночи, не делили бытие ни на недели, ни на месяцы. Зачем?
Там, у людей, время было тщательно поделено не только на недели и месяцы, но даже на часы и минуты. Люди тряслись над ними, словно скупцы над медяками, считали и пересчитывали, теряли, экономили и транжирили. Это была ценность, невозвратная ценность, и люди стремились использовать каждую ее частичку.
Здесь, в Аалане, восприятие времени было совершенно иным. Даже бесконечно длинное людское время не казалось длинным никому из творцов. Оно отматывало десятилетия и столетия, но что такое столетие для творца, привыкшего к вечности?
Поэтому Мага неприятно удивило, что ааланское время стало казаться ему невыносимо медленным – так мало событий в единицу времени совершалось здесь. Раньше это было естественным, но теперь… неужели в нем и вправду появилось слишком много человеческого?
Он привык к непрерывному мельканию событий, происходивших одновременно во всех уголках человеческого мира. Привык следить за ними, выбирать самые интересные, а при желании и участвовать в них, хотя бы как наблюдатель. А теперь – тишина.
Было невыносимо тошно чувствовать себя не при деле, вдали от этого пестрого, суетливого мира, где в последнее время протекала вся его жизнь. А где-то там, на маленьком голубом шарике, люди спешили жить, спешили использовать крохотные частицы отпущенного им времени: добывали пищу, создавали жилье и вещи, искали способы удовлетворить свои неугомонные желания и стремления, ненавидели и любили.
Маг не однажды был одним из них. Он ходил по их дорогам, ел их пищу, выслушивал их истории и мечты. Теперь ему оставались воспоминания, только воспоминания о частицах проведенного среди людей времени. Одно из них, самое неотвязное, вертелось перед Магом, пока он наконец не сдался и не вспомнил его до конца.
Тогда он был бродягой и жил по установленным для себя правилам – не использовать ничего, что превышало бы человеческие возможности. В тот холодный вечер шел такой ужасный ливень, что Маг чуть было не сдался и не воспользовался силой творца, чтобы развести костер. Наконец ему хватило человеческих сил, а еще огнива и спрятанной на груди растопки, и под высоким деревом на берегу реки запылал костерок.
Здесь, неподалеку, была деревня, но его не пустили на ночлег. Маг не раз замечал, что люди добрее в хорошую погоду, чем в плохую. Он развязал отсыревшую кожаную котомку и поставил на огонь котелок, чтобы съесть с горячей водой единственный оставшийся у него кусок хлеба. Вода уже закипала, когда из темноты выскользнула небольшая тень и в нерешительности остановилась поодаль.
Это была девчонка-подросток, такая же бродяжка, как он. Тощая, невзрачная, в оборванной одежде и дырявых башмаках на босу ногу, с поношенной котомкой через плечо. Каждое ее движение говорило о том, что в случае чего она мгновенно была готова убежать во тьму, но он сидел не шевелясь, и она понемногу приближалась к соблазнительному теплу. Наконец она остановилась по другую сторону костра, настороженно следя за каждым движением Мага.
– Садись, – кивнул он на место у костра. – Сейчас вода закипит.
Она присела у огня, не сводя настороженного взгляда с Мага, – зеленоватые глаза, короткий вздернутый носик и мокрые сосульки волос вокруг лица, – и протянула к язычкам пламени посиневшие, в мурашках руки. Чувствовалось, ей известно, что от людей можно ждать и опасности, и помощи. Оба молча разглядывали друг друга, пока не закипела вода. Когда котелок забурлил, Маг полез в мешок за кружкой.
– Доставай свою, – сказал он.
Она стащила с плеча котомку, развязала ее и вытащила жестяную кружку, поставила рядом с посудиной Мага и отодвинулась подальше, пока он наливал кипяток. Когда он сел на место, девчонка взяла ее в ладони и стала прихлебывать воду. Она так озябла, что кружка не жгла ей руки.
Догадавшись, что у нее нет еды, Маг разломил вожделенный кусок хлеба и перебросил ей половину через костер. Девчонка схватила хлеб и сгрызла его быстро и тихо, словно голодный зверек. Маг подсел поближе к костру, готовясь провести у него всю ночь – он не нуждался в сне, но его человеческое тело мерзло точно так же, как и у других людей. Девчонка сидела напротив, подкидывая ветки в костер: она была ближе к куче хвороста, собранной Магом еще засветло. Вскоре она начала клевать носом и незаметно для себя уснула, свернувшись у огня в клубочек.
Можно было бы заглянуть в хроники и узнать там ее предысторию, но Маг не стал этого делать. Он строго придерживался установленных для себя правил, и, кроме того, ему нравилась неизвестность. Ему нравилось строить события только по тому, что было доступно его человеческим чувствам. Когда рассвело, он подбросил в костер остаток дров и снова вскипятил воду. Они с девчонкой попили кипятка, затем он сложил свое небогатое имущество в котомку и продолжил путь. Между ними не было сказано ни слова.
Маг не сразу догадался, что девчонка увязалась за ним. Сначала он думал, что им просто по пути, но прошло полдня, а расстояние между ними не менялось. Он дошел до следующего селения, где нарубил старухе дров за краюшку хлеба, обеспечив себе дневное пропитание. Выйдя за ворота, он нетерпеливо отломил от краюхи кусок и начал жевать. Но вдруг заметил поблизости эту девчонку, глядевшую на него голодными глазами. В конце концов, краюшка хлеба – не так уж мало, можно и поделиться. Он оторвал кусок и для нее.
Следующий вечер был сухим, и Маг не стал искать ночлега у людей. Выбрав подходящее место, он начал собирать дрова. Девчонка, убедившаяся, что он ее не гонит и не обижает, тоже стала подтаскивать ветки. Затем она подсовывала щепочки, пока он чиркал огнивом. Они доели хлеб, и она сразу же устроилась у костра спать, не страшась своего попутчика. Возможно даже, она чувствовала себя с ним в безопасности.
Хотя Маг предпочитал бродяжить один, он не стал прогонять ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53