– В какое время лучше?
Я записала информацию на обложке дневника, поблагодарила соотечественника и выключила аппарат. Подсчитала разницу во времени между Кейпом и Испанией. Мне предстояло звонить на орбиту через сорок пять минут.
С Токио я связалась моментально, но, когда мы вышли на контакт с Ново-Йорком через Учуден, на экране замелькали фиолетовые, в разрядах, пятна. Я разыскала Дэна в лаборатории.
Он пристально вглядывался в экран телекуба.
– Марианна?
– Да, милый. Это я. Только времени у нас в обрез. Знаешь, как складываются дела вокруг топлива на космодроме в Кейпе? – спросила я.
– Конечно знаю, – ответил он. – Письмо мое получила?
– Несколько. Но там нет и строчки о топливе. – И я чертыхнулась про себя. – Должно быть, корреспонденция подвергается цензуре.
– Да. Пробилась в Ново-Йорк через Мир Циолковского?
– Через Учуден. Я заказала билет на шаттл, на рейс четырнадцатого мая. Если ситуация не изменится к лучшему…
– А раньше прилететь не можешь? – оборвал меня Дэниел.
Я покачала головой:
– Нет мест. Четырнадцатое – ближайший срок. Давай заканчивать разговор. Рада была видеть тебя и слышать.
Его образ растаял, поблек, но до меня ещё донеслось:
– Я люблю тебя!
Я шлепнула себя ладошкой по губам. А у меня язык не повернулся произнести эту фразу. Хотя – это же секундное дело и стоило бы какую-нибудь сотню песет.

Глава 35
Дневник любовницы

13 января. Джефф провел в Управлении Интерпола чуть больше часа и выяснил, что за Бенни установлено наблюдение. Он привлек к себе внимание агентов тем, что выправлял фальшивые документы, игнорируя даже элементарные меры предосторожности. Затем Аронс, имея на руках удостоверение личности на имя Шелдона Джири, отправился на одну из ферм в Южной Каролине.
Я поинтересовалась у Хокинса, что Интерполу и ФБР известно о Джеймсе и его организации. На сей счет Джеффа в Управлении попросили «не беспокоиться». Вероятно, предположил Джефф, это связано с тем, что ФБР внедрило в организацию, к которой принадлежит Джеймс, хорошо законспирированных агентов.
Я была рада тому, что Бенни пустился в бега, но огорчилась, узнав, что за ним установлена слежка. Хокинс понятия не имеет, входит ли в планы ФБР вызвать Аронса на допрос. Конечно, Бенни нарушил федеральный закон, начав жить по подложным документам. Однако за подобные преступления полиция обычно не торопилась привлекать людей к уголовной ответственности. Куда полезнее было приглядывать за ними, оставляя их на свободе.
Женева не так очаровывает, как Лозанна, но в целом производит даже более сильное впечатление. Город безукоризненно чист, на зависть многим другим благоустроен. Погода позволяет бродить по городу и окрестностям в легкой курточке. На улицах зазеленели деревья. Сегодня мы спустились к озеру и устроили на травке пикничок. А рядом, чуть ли не в нескольких метрах от нас, завывала снежная буря. Швейцарский шоколад изумителен…
Пытаюсь уменьшить дозу клонексина. Чем спокойнее на душе, тем меньше требуется человеку лекарств. Вот что посоветовала мне Виолетта: открываю капсулу, делю содержимое на две равные части, половину лекарства оставляю в капсуле, а вместо второй, изъятой половины, добавляю мякиш хлеба. Так что принимаю таблетки перед каждой едой, но полдозы.
С той поры, как я поделилась с Джеффом своими горестями, он окружил меня потрясающей заботой, даже нежностью. Похоже, материнский инстинкт у него развит сильнее, чем у меня. У Хокинса жесточайшая профессия на свете. Чтобы выжить на такой опасной работе, он должен находиться в почти постоянной готовности убивать. Джефф весь соткан из противоречий, что продолжает меня удивлять.

14 января. Рим.

18 января. Берлин, Мюнхен, Бонн.

19 января. Помпеи – самое интересное из всех исторических мест, виденных нами. Потрясает достоверность, с которой восстановлен город, обычный город, построенный не ради показухи, а ради людей, поселившихся в нем. Конечно, древние памятники архитектуры заслуживают всяческого внимания, и мы восторгаемся ими, но на то они и памятники культуры, создаваемые на века, призванные изумлять современников и потомков. Помпеи же – просто город, в котором сохранилась масса ничем не примечательных жилых домов, магазинов, публичных домов, таверн. Но, гуляя своим неторопливым шагом по непритязательной улочке города, ты проходишь сквозь пласты времен.
Итальянское правительство решилось взяться за воссоздание исторического ансамбля в конце прошлого столетия. Правительство финансировало блестящий проект, и теперь город накрыт гигантским пластиковым куполом. Создана надежная защита от атмосферных осадков и ядовитых выбросов промышленных предприятий, расположенных вокруг Неаполя. Теперь Помпеи выглядят точно так, как две тысячи лет назад. Впрочем, тогда они, безусловно, выглядели чуть-чуть посвежее.
За городом построен музей. В нем находятся сделанные с гипсовых слепков, в натуральную величину, пластмассовые фигуры людей, животных, ярко представлена растительность той эпохи. Живых людей и зверей засыпало внезапным валом пепла, нахлынувшего с Везувия. Жуткое зрелище производит собака, рвущаяся с цепи. Жесты людей полны экспрессии. Некоторые позы вызывают омерзение и кошмарные ассоциации – но многие ли из нас способны контролировать свои эмоции за миг до внезапной смерти?
Естественно, Виолетта не осталась безучастной к увиденному. Вчера она обмолвилась, что как-то даже подумывала написать диссертацию по тан-учению – доктрина, согласно которой душа умирает вместе с телом, – и обрести специальность «адвоката смерти». С таким же успехом ипохондрик может податься в наркологи.
Вернувшись в Неаполь, в гостиницу, мы с Джеффом долго лежали в темном номере, рассуждая о таинстве смерти. Джефф относится к смерти очень серьезно, а я, честно говоря, её абсолютно не боюсь. Ну, жила-была О’Хара, – и вдруг в один момент её не стало. Ничего не стало. И что? Джефф в детстве был воспитан на американской модели танаизма, и хотя в отрочестве отошел в принципе от этого религиозного учения, пассивный фатализм остался ему близок, разговоры об инстинкте разрушения волнуют Хокинса, будоражат его. Мы с ним здорово устали за день и поэтому вечером в постели любили друг друга тихо-тихо. Мы словно играли на фортепьяно в четыре руки, и под нашими пальцами рождалась нежная светлая музыка.

20 января – 26 января: Афины, Салоники, Дубровник, Белград.

27 января. Далее нам было предложено следовать через Магриб, а не через Александрийский Доминион, потому что, в отличие от Доминиона, Магриб все же является частью цивилизованного мира. По крайней мере, женщинам в Магрибе позволено ходить с открытыми лицами, а на главной площади города не устраиваются публичные казни. В толпе здесь можно встретить людей со всех концов света. Почти все утро, до полудня, мы провели в главном порту государства – в Танжере. По-моему, наиболее доходная статья горожан – облачившись в колоритные одежды, выклянчивать деньги у туристов из Европы.
Поток иностранцев тут, похоже, никогда не ослабевает. Казалось бы – раздолье для всякого рода ловкачей, но, по всей видимости, мошенничество тут не в чести. Под «тут» подразумеваю Касбу, район, где проживают местные. Но здесь опасно. Нас было человек восемь или девять, когда мы забрели сюда среди бела дня, иностранцы, и сразу почувствовали себя в стороне от проторенных человечеством дорог, ощутили себя в опасности. Местные разглядывают вас в упор. Их лица мрачны, в глазах пляшет злоба. Они оценивают вас внаглую – вашу силу и ваш карман. Попрошайки кидаются вам под ноги, демонстрируя свои язвы и культи. Базар расположен, конечно же, под открытым небом. На крюках висит облепленное мухами мясо. Один из наших парней отказался было платить за фотографию, которую ему навязывал на базаре попрошайка, и был тотчас взят в кольцо шайкой отребья. Пришлось заплатить.
Есть тут и другая часть города, курортная. Сплошь – белые песчаные пляжи, разноцветные флаги, плещущиеся на ветру, музыка, дансинги, высокие цены. На ленч я взяла себе кус-кус – он так восхитил меня в Париже, – но здесь, в Африке, мне подали какой-то неудобоваримый по виду и вкусу ком из мяса и желтого крахмала. Правда, в меню ничего дешевле кус-куса не значилось.
В Марракеш мы отправились в настоящем старинном поезде. Он еле полз по рельсам, блестя полированным деревом и надраенной латунью. Мы катили через пустыню, на глаза попадались верблюды и целые стада коз. Коз пасли маленькие мальчики, и все они выглядели так, словно некто возложил на них очень важную миссию, а приглядывание за козами – дело третьестепенное.
В столицу Магриба мы прибыли в час заката. Организаторы тура, наверное, знали что делали, – нас встретила такая неописуемая красота, что у меня перехватило дыхание. После долгих часов езды через пустыню этот оазис – буйная зелень на фоне Высокого Атласа – горной гряды, – заваленного снегом. Стены домов в Марракеше обмазаны красной глиной, на закате глина прямо-таки горит. Мы сошли с поезда в тот час, когда муэдзины с минаретов призывали правоверных помолиться Аллаху. Но на железнодорожном вокзале, по моим наблюдениям, ни одного правоверного мусульманина в тот вечер не оказалось.
Мы разместились в захудалой гостинице, где, правда, обслуживали нас на западный лад. В туалетах, например, стояли европейские унитазы. Но когда мы с Джеффом сообщили администратору, что желаем поселиться вдвоем, нам вежливо, но холодно предложили предъявить свидетельство о браке. Так что я провела ночь в одном номере с Виолеттой. Чуть ли не до утра я читала. Знающие люди рассказали нам о ночной жизни Марракеша – здесь повсюду, за исключением очень дорогих ресторанов и клубов, вас поджидает опасность.
И, как истые туристы, старающиеся не тратить время попусту, мы поднялись с утра пораньше и отправились осматривать достопримечательности города. Мечеть Коутубиа – восхитительна! А рядом – возведенные тысячу лет назад крепостные стены, когда-то, давным-давно, защитившие город от нашествия кочевников.
Мы наведались на Джемаа-эль-Фна, самый большой и самый колоритный базар Магриба.
Перед центральным входом – рыночная площадь. Сюда съезжаются артисты всех мастей и их почитатели со всех концов света. Здесь вы можете увидеть укротителей змей, акробатов, мимов и услышать игру искуснейших музыкантов. Они исполняют свои вещи в основном на струнных, незнакомых мне инструментах и используют исключительно диатоническую гамму. Так или иначе, музыка построена сплошь на сумасшедших диссонансах – без них ребята не берут ни одной ноты. Нельзя, однако, сказать, что это раздражает. Напротив…
Мы с Виолеттой чертовски устали от того, что каждый магрибский самец, мимо которого мы проходили, буквально пожирал нас глазами, ведь местные женщины не носят брюки. Нам попалась на глаза какая-то лавка, и мы заглянули в нее, дабы взять первое попавшееся под руку «анти-Европа» – одежку на три-четыре размера больше, чем нужно каждой из нас. Свободную одежду… какие-нибудь кафтаны. Минут пять мы торговались. Цена то взлетала вверх, то опускалась вниз, а затем хозяин лавки вдруг заговорил на отличном английском, отличном французском. Мы с Виолеттой скинули цену с 5000 дирхемов до 2500. До того, как хозяин лавки изъявил желание поговорить с нами по-французски, мы мелом писали цифры то на одной стороне дощечки, то на другой. Техника базарной торговли «по-магрибски» была изучена Виолеттой по справочнику. Мы дважды уходили из лавки. Вернулись, облачились в кафтаны, натянув их через голову прямо на одежду, и стянули с себя джинсы. С лавочником, похоже, случился удар.
Рядышком, за стенкой, Джефф и Мэнни изучали ассортимент оружейного магазина. Там мы их и нашли. Хокинс торговался, рассматривая трость – резная работа, кость, сталь, дерево. Трость в принципе представляла собой боевое оружие – изогнутая, искусно сделанная «трость»-палаш. Когда мы вышли из магазинчика, продавец побежал за нами. Он размахивал палашом; дешевый театр. Он звал Джеффа. И назначил «последнюю» цену. Джефф заплатил, однако напоследок решил выяснить: что будет, если он, Хокинс, поторгуется ещё и эту цену тоже попытается сбить? Мэнни вовремя вразумил Хокинса – не стоит пускаться во все тяжкие, то есть в психологические опыты, когда находишься на пороховой бочке, в двух шагах от оружейной лавки.
Ни к чему больше мы не приценивались, ничего не покупали. Умные люди объяснили нам ещё с вечера, что глупо менять деньги на дирхемы. Дирхемы нельзя вывезти из страны, нельзя поменять на валюту внутри страны.
На главном магрибском базаре было не так страшно, как в Касбе-Танжера; тем не менее несколько раз я ловила себя на мысли, что счастлива видеть поблизости вооруженного полицейского. Очень скоро мы с Виолеттой поняли, что такое «рукопожатие по-магрибски». Это когда в толпе, на виду у всех, тебя внаглую лапают, стремясь добраться до твоей задницы и погладить непременно обе ягодицы. Виолетта была слегка шокирована. У меня эти прикосновения вызывали омерзение. Один такой любитель подобрался ко мне сзади и прижался, пустив в ход не только руки. Я ударила его локтем по ребрам. Магрибец вспылил, заворчал что-то по-арабски, но Джефф осадил его взглядом.
Все это было утром. День же удался на славу. Мы покинули рынок и поехали в другую часть города, туда, где люди живут и работают, устраивая в своих домах одновременно и магазины, и мастерские, и склады. Сюда не часто заглядывают туристы. Мое внимание привлек мастер, что-то вытачивающий на станке. Он приводил станок в движение ногами, нажимая на педали голыми ступнями. Представьте: подошвы с задубелыми мозолями, скрипучая ось, музыка шкива, магрибец, склонившийся над токарным станком и обтачивающий болванку, чурбан, чем-то смахивающий на моего ненаглядного Джеффа. Мастер склонялся над деревяшкой низко-низко; над стружкой темнели толстые защитные очки. Он и не заметил, что мы наблюдали за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42