– спросила я.
– Просто-напросто Тайный Совет и Координаторы рассчитали, что вся эта кампания выгодна Ново-Йорку вне зависимости и от итогов референдума, хотя и тут спрогнозирован ответ «нет», и от ответной реакции Штатов. При определенных обстоятельствах они отложили на время референдум до того момента, когда массы созреют и будет создана видимость единодушного голосования.
– Какая же выгода Ново-Йорку от того, что закроется космодром в Кейпе? – удивился Ян.
– Несомненно, многие люди сегодня вечером задают себе тот же вопрос. Но у меня на этот счет нет ни малейшей идеи, – отчетливо произнес профессор. Затем он внимательно оглядел зал, переводя взгляд от стены к стене. Стояла мертвая тишина. До сих пор мне ни разу не приходило в голову, что «Космос-клуб» может быть буквально нашпигован электронными «клопами». Мне, обыкновенному человеку. – И, ради Бога, простите меня, – вновь извинился перед нами профессор, – но только очень наивные люди могут полагать, что в Соединенных Штатах пройдет закон, ограничивающий туризм. Во всяком случае на нас он распространяться не будет. – Профессор выдержал паузу. – А реальность такова. Чрезвычайное положение – введение эмбарго – уже давным-давно существует. И действует определенное соглашение между США и Мирами. Эта мера не распространяется только на Кейп, потому что в глазах мировой общественности Кейп – это часть Ново-Йорка. Но Кейп не производит дейтерий. Он закупает его у корпорации «Сталь США» по контракту, выполнение которого контролируется американским департаментом энергетики. А не будет горючего – не будет и полетов.
Голос Клэр дрогнул.
– Вы имеете в виду, что правительство Ново-Йорка сознательно бросает нас тут на произвол судьбы? – спросила она.
– Не исключено. – By кокетливо повел плечами. Так люди Востока, стараясь подражать своим западным собратьям, неумело копируют их жесты. – Мы сами выбрали, где нам быть, – сказал By.
Бенни поджидал меня в моей комнате; как-то мы с ним решили, что для нас тонкие стены общежития и обилие народа все же лучше одного крошечного электронного «жучка», живущего у Бенни под кроватью. Мы подозревали, что подобное подслушивающее устройство находится и в моей комнате, но вслух об этом не говорили – не хотелось заострять внимание на этой мерзкой теме.
Я позвонила Аронсу из ресторана «Лиффи», и к моему приходу меня уже ждал свежезаваренный чай. Я взяла горячую чашку, чтобы согреться, и объяснила Бенни, какой оборот приобретают события.
– Да не обойдут тебя стороной интересные времена! – сказал Аронс. – Китайское ругательство.
– У меня душа лежит больше к американским ругательствам, – сообщила я Аронсу. – К черту! К черту и скучные, и веселые времена.
– Где ты будешь в воскресенье? – спросил он.
– В Лондоне. Как раз под Рождество.
– По крайней мере, ты будешь в курсе событий.
– Мне будет очень одиноко. – Я принялась расхаживать с чашкой по комнате и пролила чай на ковер. Первая мысль: «Ну, разлила – и разлила. Пусть убирает тот, кто будет жить здесь после меня». Через сутки я должна была съехать из общежития. Однако совесть заела, и, взяв тряпку, я стерла пятно с ковра. – Я уже чувствую себя одиноко, – сказала я ковру. – В этой группе я не знаю никого, кроме Хокинса. Но как с ним поговоришь, когда он… – На глаза навернулись слезы. Одна из них, теплая, упала на руку. Я шмыгнула носом и мокрой ладонью смахнула слезу со щеки.
– У тебя месячные? – спросил Бенни.
– А я и не знала, что поэты умеют считать. – Я швырнула тряпку в таз и поглядела на себя в зеркало. Люди с моим цветом глаз обычно не плачут – их глаза наливаются кровью. – Это не то, – сказала я Бенни. – Я уже взрослая девочка, и гормоны тут ни при чем.
Я подошла к Бенни и принялась массировать ему плечи.
– Я хочу… мне бы домой. Хоть на недельку, на две. Разве можно по-настоящему расслабиться на этой проклятой планете? Тут все так сложно!
Бенни сунул свои ладони под воротник рубашки, нашел мои руки.
– На этом свете есть и очень приятные вещи, – сказал он.
– А то, что месячные, ничего? – спросила я.
В последнее время он стал часто смущаться.
– Давай поставим на этом точку, – сказал он. – Нет, напоследок – восклицательный знак!
У него был добрый голос. Я тихонько притянула его к себе, и мы закончили нашу славную беседу, лаская друг друга.
Когда я вернулась из ванной комнаты, я снова скисла, впала в депрессию. Но я старалась вовсю, пытаясь перебороть её. Бенни на радость. Зато теперь я знаю, судороги появляются не только тогда, когда ты умираешь от счастья.

Глава 29
Тех, кого боги хотят наказать, они лишают здоровья

Время шло, час, другой, третий, а я все не могла заснуть. Я была в смятении. Я едва успевала сосредоточиться на какой-то одной проблеме, как тут же, буквально через секунду, я вспоминала про очередную напасть.
Я проснулась от того, что что-то очень мешало мне. Оказалось, что я спала на пакете со слипшимися конфетами.
– Бенни! – Я принялась трясти его за плечо. Сильно трясти.
Он быстро проснулся.
– Что случилось?
– Я… Я не знаю, – пожаловалась я.
Я заикалась, задыхалась, хрипела, словно средневековые инквизиторы присудили мне пытку гарротой.
– Боже, забери меня… в больницу! Внезапный приступ тошноты прервал мою мольбу. Я сбросила одеяло на пол и, пошатываясь, поспешила к раковине. Меня тотчас вырвало, но это не принесло облегчения. Позывы на рвоту продолжались. Бенни накинул мне на плечи свое пальто, теплое тяжелое пальто, сжал руками мои плечи. Я не могла унять дрожь, я билась в лихорадке – то в ознобе, то в горячем поту. Бенни зажег свет.
– Нам бы тебя одеть, – сказал он мне мягко, как маленькой.
Я слышала, как он, торопясь, одевался сам. Затем он собрал в охапку мою разбросанную по всей комнате одежду. Тошнота слегка отпустила меня. Я прополоскала рот и попыталась одеться самостоятельно.
Пока я натягивала джинсы, мои коленки пристукивали друг о дружку. Я стала было сползать на пол, но Бенни успел подхватить меня. Я никак не могла справиться с пуговицами на блузке. Бенни кое-как застегнул её, но, конечно же, неправильно. Я не позволила ему ничего исправлять. Меня охватил безотчетный страх, а в голове пульсировало: не дойду, не дойду до больницы. Я приготовилась к смерти.
Вдвоем и с трудом мы обули меня. Потом он стоял под дверью в туалет и ждал, когда я, наконец, опорожню свой желудок. Тело мое содрогалось. Меня мучил жесточайший, взрывной понос. Потом мы выбрались на улицу. На морозе я слегка пришла в себя. Я уцепилась за Бенни, и мы побрели по направлению к студенческому Медицинскому центру. Мы одолели два квартала, и все началось сначала – я запаниковала и побежала что было сил. Бенни старался меня поддерживать, и нас обоих мотало из стороны в сторону.
Затем все поплыло у меня перед глазами. Когда мы добрались до больницы, я настолько ослабла, что не могла сказать ни слова. В приемном покое с врачом разговаривал Аронс. Люди в белых халатах унесли меня за какую-то занавеску и положили на стол. Я пыталась отвечать на вопросы врача, но речь была бессвязна. Я пыталась держать себя в руках, но именно руки первыми отказались повиноваться мне. Они взмыли в воздух и там, наверху, извивались надо мной. Дело кончилось тем, что все мое тело забилось в конвульсиях. Какой-то человек приблизился ко мне, запрокинул мою голову и спустил с меня джинсы. Я почувствовала, как холодный шприц входит мне под кожу, он вошел так, словно в ягодицу меня ужалила пчела или кто-то хлестнул меня кнутом. И все прекратилось, как будто палач передумал и отложил плеть в сторону. Мне удавалось медленно и плавно шевелиться. Человек заправил мне блузку в джинсы и помог повернуться на спину.
– Отдохни немного, – сказал он.
Я уставилась в потолок. Я наслаждалась отсутствием даже малейших признаков болезни. Что это было? Пищевое отравление? Что же я съела такое, к чему не прикасался Бенни? Я съела горячие сосиски! На улице. Бенни ещё предупредил меня, что они делают свои сосиски черт знает из какой гадости – из костей животных, сдохших в загонах для скота и в зоопарках. Конечно же, все это обильно посыпается специями, дабы перебить мерзкий запах тухлятины. Я посмеялась над неженкой Аронсом и его слабым желудком и заявила, что намереваюсь сожрать бегемота. Никак не меньше… Я села. Я чувствовала себя превосходно; правда, слегка кружилась голова да немного были заложены уши. Взгляд упал на часы. Я могла отключиться и невесть где пропадать хоть годами, а на циферблате за все это время проходило лишь несколько секунд. Я осмотрела помещение. Всюду стояли медицинские банки-склянки, рядом валялись инструменты. Мне страстно захотелось почитать хорошую книгу.
Ко мне вернулся слух, и я сразу же сообразила, что за шторкой-занавеской лежит человек. Он тихонько всхлипывал, а кто-то другой полушепотом пытался ему что-то внушить. Мне стало жаль, что врачи не положили меня в отдельную палату, а ограничились тем, что повесили между мной и плачущим больным простыню. Я заерзала; после поноса остается неприятное ощущение зуда. Жаль, что на этой благословенной планете в больницах отсутствуют «утки». Я расстегнула блузку и застегнула её так, как положено. Я слезла со стола, дотянулась до салфетки, высморкалась, и вдруг до меня стало доходить, что у меня снова начинается лихорадка. На орбите мы строим больницы в святых местах, при храмах и монастырях, на стенах висят иконы. Землянам не мешало бы перенять наш опыт. Исполненная сознания долга, я вновь вскарабкалась на стол, и в этот момент в палате появился врач.
– Чувствуете себя лучше? – спросила врач, женщина лет пятидесяти. Держалась она со мной холодно. Ее волосы были убраны назад, в морщины, в складки лица намертво въелось выражение недовольства.
– Чувствую себя прекрасно, – ответила я. – Что это было, пищевое отравление?
– Пищевое отравление! – Доктор сунула мне в рот термометр, измерила температуру. – Нет, вы пережили сильный нервный срыв. Да уж, нервишки у вас барахлят. За последнюю неделю у нас перебывало множество таких пациентов. Экзамены, да?
Я кивнула. Значит, у меня потихоньку поехала крыша.
– Переволновались из-за отметок? – спросила врач.
– Нет… это не касается учебы.
– Сложности в отношениях с родителями? С мужчиной?
– Отчасти. Полагаю, что-то в этом роде, – солгала я. На самом-то деле больше всего на свете я боялась группы революционеров с горящими глазами. Меня преследовало видение: вот они ловят меня, связывают, насильно кормят снотворными таблетками, вливают в горло спиртное. Затем они убивают Бенни. Затем ФБР отправляет оба наши трупа в тюрьму. Затем Соединенные (Штаты обрушиваются всей своей военной мощью на Миры. Да… так что новенького?
Врач продемонстрировала мне Пузырек, погремела таблетками, которые она мне оставляла. Я взяла пузырек из её рук.
– Таблетка с транквилизатором действует в течение нескольких часов. Принимайте по одной перед каждой едой в течение нескольких месяцев, – сказала мне врач.
– Клонексин, – прочитала я.
– Лекарство препятствует выделению норепинефрина в организм, – объяснила доктор. – Понимаете, что это такое?
– Никогда не была сильна в ваших науках, – призналась я.
– Выделение этого гормона, помимо всего прочего, и послужило причиной того, что с вами произошло. Нервному срыву предшествовал длительный период крайнего напряжения. Будете принимать лекарство – гарантирую: в ближайший месяц срыв не повторится. Занимаетесь авиаспортом, парашютизмом? – спросила врач.
– Нет, – ответила я.
– И хорошо. Вам не следует управлять машиной, заниматься видами спорта, связанными с риском, до тех пор, пока вы принимаете клонексин, – предупредила меня врач. – Ваш организм не будет выделять адреналин, когда вам станет угрожать опасность. Но во всяком случае побочных эффектов нет.
– А потом, когда я прекращу прием лекарства, все опять повторится? – поинтересовалась я.
– Обычно не повторяется, – сказала доктор. – А если такое случится, я снова выпишу вам лекарство, дам схему приема таблеток.
– Но в это время я буду в Европе. Где-нибудь в Югославии, например, – сказала я.
Наверное, целую секунду доктор внимательно разглядывала меня. Затем достала из ящика письменного стола новый пузырек.
– Хорошо. Закончатся те таблетки, будете принимать эти. А потом, когда вы вернетесь, мы назначим вам курс терапии. Если к тому времени вы все ещё будете больны. В конечном счете, если ваш организм не справится с болезнью сам, то таблетки, по меньшей мере, ослабят стрессовое напряжение, – сказала врач. – Найдите общий язык с родителями. Удержите любовника, или как там вы его называете… Но учтите, если вы будете принимать эти таблетки длительное время, то есть год или около того, вы уже никогда не сможете существовать без них.
– Понимаю, – откликнулась я.
– Когда вы выйдете отсюда, вас кто-нибудь встретит? – спросила врач.
– Встретит, – сказала я.
Доктор кивнула и поспешила за дверь.
Мы с Бенни вернулись ко мне в комнату, легли на кровать и пролежали бок о бок несколько часов, тихо перебрасываясь словами. Думаю, это происшествие вывело Бенни из душевного равновесия едва ли не так же сильно, как и меня. Хотя нет. Конечно же, не так сильно. Смогу ли я после всего как и прежде доверять своему разуму, своему телу?
Днем мы бесцельно шатались по городу. Забрели в Виллидж и пришли назад. Бенни старался убедить меня в том, что у меня нет никаких поводов, для беспокойства. Мне, мол, не следует беспокоиться не потому, что в моей жизни все прекрасно, а потому, что сами по себе волнения ещё никому не пошли на пользу. Усилия Аронса, пожалуй, достигли желаемого результата. Мы посетили «Фламенко-клуб», насладились искусством танцоров, выпили кофе и бренди. С точки зрения медицины это было, несомненно, глупо, поскольку мой организм ни к тому, ни к другому не привык, но если в ту ночь в общежитии кому-то казалось, что он пьян и бодрствует, гуляет вовсю, то он явно ошибался – была пьяна и бодрствовала, я, О’
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42