Нет, она не вправе рисковать жизнью Джеффи.
— Я... я не знаю, — пробормотала Сильвия, запинаясь. — Нет, пока еще нет. Вы же сами говорили, что не знаете пока, как эта сила действует. В этом уравнении слишком много неизвестных. А кроме того, все эти случаи, о которых вы упоминали, были связаны с физическими, а не психическими заболеваниями.
Алан задумался о чем-то, а потом кивнул:
— Возможно, вы правы. Вероятно, нам следует подождать. Решать вам. Помните только одно: я готов помочь Джеффи в любое время, как только вы попросите меня об этом.
— Благодарю вас, Алан, — сказала Сильвия, чувствуя, что испуг покидает ее.
Алан посмотрел на часы.
— Время не ждет. Я скажу Ба, чтобы он отвез вас обратно.
Сильвия вздрогнула. Алан становился все более и более забывчивым.
Она улыбнулась и напомнила, ему, что Ба уже уехал и что это Алан должен везти ее обратно. При том напряжении, которое испытывает сейчас этот человек — во-первых, из-за своей «целительной силы», а во-вторых, из-за всей этой газетной шумихи — немудрено, что он не может ни на чем сосредоточиться.
— Спасибо вам за то, что не забываете о Джеффи.
— О, я много думаю о нем. Если бы Томми был жив, ему сейчас было бы примерно столько же, сколько и Джеффи.
Глава 20
Алан
Он ехал на работу в приподнятом настроении. Наконец-то ему есть с кем поделиться мыслями о целительной силе. Как будто тонны груза свалились с его плеч.
Конечно, очень плохо, что не Джинни стала его слушателем и союзником. Он действительно испытывал большую радость от разговора с Сильвией — пожалуй, даже слишком большую. Он раскрылся перед ней даже шире, чем предполагал. Возможно, из-за того, что она видела, как он плачет. Алан всегда старался сохранить неопределенность в своих чувствах к Сильвии, хотя и понимал, что близится момент, когда придется внести в них ясность. Их отношения все глубже проникались интимностью — почти в той же мере, в какой росла стена отчуждения между ним и Джинни. Он не желал этого, но было бы бессмысленно отрицать очевидное.
Алан знал, когда началось это отчуждение. Он едва не проговорился об этом сегодня Сильвии, но вовремя спохватился. Это были сугубо личные проблемы, касающиеся исключительно мужа и жены, и Алан считал, что не имеет права рассуждать о Джинни за ее спиной.
Действительно, со смертью Томми что-то умерло внутри Джинни. Но это была только одна сторона медали. У Джинни очень сильно было развито чувство вины и стремление к самоистязанию, которое издавна отравляло ей существование.
Дело в том, что Джинни много курила во время беременности. Прежде, в течение долгих лет, она выкуривала по полторы пачки в день, но, забеременев, резко сократила количество выкуриваемых сигарет до одной-двух за сутки, и то исключительно с фильтром. Однако, когда в доме никого не было, она украдкой выкуривала и три, и четыре сигареты.
Сердечная недостаточность Томми не имела никакой связи с ее курением. Никотин, конечно, оказывает пагубное влияние на зародыш, но эта болезнь сердца не имела ни малейшего отношения к курению матери. Ее заверяли в этом врачи, педиатры и кардиологи, это подтвердил и акушер, и, наконец, это же без конца твердил ей Алан. Но ничего не могло убедить Джинни. Женщина внушила себе, что именно она виновата во всем. Год за годом она терзала себя нескрываемым чувством вины, наглухо замкнув какую-то часть своего существа и отказавшись даже подумать о возможности еще одной беременности. Раз и навсегда она решила для себя, что не сможет больше быть матерью. Вычеркнув из своего сознания память о Томми, она никогда не упоминала его имени, никогда не посещала его могилу. Как будто мальчика никогда не было.
Алан глубоко вздохнул. В глубине души он желал, чтобы что-нибудь подобное произошло и с ним. Может быть, это смягчило бы боль утраты, которая, казалось, никогда не заживет, раны, которая открывалась вновь и вновь ежегодно, 27 мая.
* * *
Парковочная площадка была забита автомобилями. В подъезде также толпился народ. Алан не заметил там знакомых лиц. Пока он подъезжал к тыльной стороне здания, все эти незнакомцы как-то странно глядели на него, и он был рад, что уже давно снял со своей машины табличку, гласившую «Доктор медицины». С него было достаточно, что его машину дважды взламывали и грабили. Он убедился, что преимущества, которые дает табличка доктора, не компенсируют ущерба, наносимого бродягами, жаждущими наркотиков и взламывающими замок его багажника.
У заднего крыльца Алана встретила медсестра по имени Дениз.
— Слава Богу, наконец-то вы здесь! — воскликнула она. Девушка была явно взволнована, лицо ее покрылось красными пятнами. — В приемной полным-полно новых пациентов! Я не знаю, что делать! Они все требуют, чтобы их приняли сегодня — прямо сейчас!
— Они что, не видят объявления «Пациенты принимаются только по записи»?
— Они не могут не видеть объявления. Но все они читали эту чертову газету — «Свет». Многие из них держат в руках экземпляр этой газеты и спрашивают — тот ли это доктор Балмер, о котором написано в статье. А когда я отвечаю. Что понятия не имею, они все равно требуют, чтобы их пропустили к вам или записали на прием. Я не знаю, как с ними еще разговаривать. Среди них попадаются грязные и вонючие. И, кроме того, они вытеснили наших постоянных пациентов.
Алан разразился проклятиями в адрес «Света» и лично Джо Метцгера, но прежде всего он проклинал самого себя за то, что допустил развитие ситуации в данном направлении. Он должен был предвидеть все это заранее.
Но что делать теперь? Ситуация требовала немедленного решения, но это решение должно было бы быть не слишком приятным, и поэтому Алан колебался. Он должен был бы отказать всем этим людям. Они пришли к нему в надежде на исцеление, и ничто другое их не устраивает. Согласиться принять их и не применить целительную силу было бы невозможно.
Беда в том, что эти люди ждали чуда. А если он совершит чудо, они будут рассказывать об этом на каждом углу. Боже, они будут рассказывать об этом, да еще как! И тогда репортеры из «Нэйшнл инквайрер» и «Стар», из всех других изданий валом повалят к нему в кабинет. А за ними последуют газетчики из «Тайм» и «Ньюсуик».
Для того чтобы защитить себя и получить возможность мирно работать, он должен некоторое время вести себя тихо. Если не подливать масла в огонь, скандал постепенно утихнет сам собой и, возможно, вскоре будет забыт. Тогда Алан снова сможет применять свою целительную силу.
А пока он будет просто одним из врачей широкого профиля. Добрый старый доктор Балмер.
У него не оставалось выбора. Его загнали в угол, и ему не представлялось иного выхода.
— Скажите им, что я не принимаю новых пациентов, — распорядился Алан.
Дениз воздела глаза к небу:
— Слава Богу!
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну, — пробормотала она смущенно. — Вы же никогда не любили отказывать людям.
— Сейчас другой случай — в моей приемной творится настоящий хаос. Я все равно не смогу принять никого, пока здесь околачивается толпа. Эти люди должны уйти.
— Хорошо. Я предупрежу Конни, и мы прогоним их.
Алан направился в свой кабинет, а Дениз побежала к входной двери. Перелистывая утреннюю почту, Алан услышал голос Конни, делавшей объявление. В ответ на ее слова раздался ропот толпы и выкрики, возмущенные и разочарованные. А затем он услышал, как Дениз закричала:
— Сэр, сэр! Сюда нельзя!
Но незнакомый голос отвечал ей:
— Как это нельзя, черт побери! Моя жена больна, ей нужен врач, и я его достану!
Встревожившись не на шутку, Алан вышел в холл. Он увидел тощего, лысоватого, изрядно потрепанного человека в неприглядном заношенном костюме. Человек этот быстрыми шагами направлялся прямо к нему.
— И куда это вы так спешите? — зловещим голосом спросил Алан, чувствуя, как в нем закипает гнев.
По-видимому, негодование отразилось и на его лице, потому что человек внезапно остановился.
— Это вы — доктор Балмер, тот, о котором писали в газете?
Алан уперся кулаками в бедра.
— Я спрашиваю вас — куда вы направляетесь?
— Я... я иду к доктору...
— Вы должны немедленно покинуть помещение! Ну!
— Но позвольте. Моя жена...
— Вон! Немедленно все вон!
— Эй! — закричал кто-то. — Вы не можете выгнать нас.
— Ах, не могу! Сейчас посмотрим!.. Конни! Позвоните сейчас же в полицию. Скажите им, что к нам в помещение ворвались люди, которые мешают мне работать с пациентами.
— Но ведь мы тоже нуждаемся в медицинской помощи! — раздался чей-то голос.
— И что из этого вытекает? Что я принадлежу вам? Что вы можете явиться сюда и вломиться в мой кабинет? Ни в коем случае! Я сам решаю, кого и когда мне принимать. А теперь убирайтесь — все. Вон!
Алан повернулся к ним спиной и возвратился в свой кабинет. Он бросился в кресло и взглянул на свои дрожащие руки. У него явно усилилось выделение адреналина. Его праведный гнев оказался действенным оружием при столкновении с толпой.
Сердце его наконец перестало колотиться в столь бешеном ритме, унялась дрожь в руках. Он поднялся и подошел к окошку.
Толпа распадалась. Поодиночке и парами, хромая, на костылях и в колясках — люди возвращались к своим автомобилям. Некоторые ругались и неодобрительно ворчали, но у большинства на лицах написано было выражение горечи — они тщетно пытались скрыть свое разочарование.
Алан отвернулся, чтобы не видеть этого. Эти люди не имели никакого права вторгаться в его приемную, а вот он имел право их выгнать. Это было средством самозащиты.
Но почему же тогда на душе у него было так гадко?
Люди не должны чувствовать себя потерянными. В их душах всегда должна теплиться хоть какая-то надежда.
А что случилось сегодня?
Перед его глазами стояли эти лица с выражением отчаяния. Они давили на него, постепенно подрывая систему его обороны, и в конце концов она окончательно рухнула. Распахнув двери своего кабинета, он вышел в холл. Он не мог вот так запросто выгнать их, именно сейчас, когда обладал силой, способной помочь этим людям.
«Я еще пожалею об этом», — подумал он в последний момент.
Он презирал глупцов. Но сам отважился сделать нечто очень глупое. Он решил выйти на парковочную площадку и сказать этим людям, чтобы они разошлись по домам, а затем позвонили в его регистратуру и сообщили, что они были здесь сегодня утром. И тогда в регистратуре их запишут на прием.
— Я способен на это, — сказал Алан сам себе.
Если бы каждый из этих людей поклялся ему, что сохранит в тайне факт исцеления, возможно, ему не пришлось бы так волноваться. У него было чувство, что он идет по канату. Удастся ли ему сохранить равновесие?

Июнь
Глава 21
Алан
— Я так и знала, что дело кончится этим! — воскликнула Джинни, за завтраком просматривая утренние газеты.
— Кончится чем? — переспросил Алан, наливая себе вторую чашку кофе.
— Как будто у нас мало неприятностей! — Она швырнула газету ему под нос.
Это была местная еженедельная «Монро Экспресс», развернутая на первой странице, где обычно печатались передовицы. Алану сразу бросился в глаза заголовок, расположенный в левом верхнем углу: «Позор шаманизму».
— Неплохо, — усмехнулся он.
— Нет, ты сначала прочти — посмотрим, что ты скажешь тогда! — В голосе Джинни зазвучали воинственные нотки — за последние несколько недель это стало уже почти традицией.
Алан заглянул в статью, занимавшую половину первой страницы. Заметив в ней свое имя, он насторожился и стал читать. Первая часть статьи была посвящена пересказу тех слухов, которые ходили о нем в течение последних двух недель. Затем начинался рассказ о более конкретных вещах. Речь шла о фондах, цель которых — осуществление новой программы развития муниципальной больницы в Монро, о том, как насущно необходимы дополнительные места для больных, о том, что приходится устраивать десятки больных на раскладушках в коридоре больницы в виду хронической нехватки коек. Заключительный абзац вогнал Алана в озноб:
"Итак, мы здесь, в редакции «Экспресс», сидим и гадаем — что намерен предпринять Совет попечителей муниципальной больницы Монро? Будет ли он бездействовать и наблюдать, как неблаговидная известность одного из его членов подрывает доверие к больнице в целом, тем самым угрожая всей системе здравоохранения? Или же он возьмет бразды правления в свои руки и призовет доктора Балмера к ответу?
Разумеется, нельзя винить одного доктора Балмера за тот шум, который поднялся вокруг его имени, но факт остается фактом — он ничего не предпринял для того, чтобы утихомирить все нарастающую волну спекуляции и истерии. При нормальных обстоятельствах мы отнеслись бы с уважением к его праву оставлять без комментариев те нелепые слухи, которые распространяются о нем. Но, учитывая тот факт, что его молчание лишь способствует разжиганию огня и что этот огонь угрожает развитию институтов, столь необходимых для здравоохранения нашего сообщества, мы обязаны потребовать, чтобы доктор Балмер высказался и опроверг все эти сенсационные сплетни вокруг его имени. А если же он этого не сделает, то обязанность Попечительского совета заключается в том, чтобы пересмотреть его положение в штате муниципальной больницы Монро".
— Они там просто с ума посходили! — воскликнул Алан вне себя от возмущения. — Они ставят знак равенства между мной и больницей. Это же смешно! Я еще понимаю, если бы я был членом Совета, но я же...
— Ты врач, состоящий у них в штате! — перебила его Джинни. — И если ты выглядишь как псих, то они и вовсе рехнулись, оставляя тебя на работе. Вот и все.
— Почему бы им не пресечь этот скандал? — Алан задал этот вопрос не столько Джинни, сколько самому себе.
— А почему ты сам не положишь всему этому конец — вот в чем вопрос? Почему бы тебе не дать интервью, или что-нибудь в этом роде, и не заявить, что все это выдумки?
— Я не могу этого сделать. — Алан не стал говорить ей, что на прошлой неделе журнал «Пипл мэгэзин» трижды обращался к нему именно за этим, и Алан каждый раз категорически им отказывал.
— Но почему, черт возьми?
— Я тебе уже говорил — потому что все это не выдумки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45