А ведь до предела обидно подчиняться четырнадцатилетнему мальчишке! Может быть, кто-то вместо того, чтобы послушать, выберет смерть. Этим я смогу только посочувствовать. И ничего более. Не зря ведь во многих армиях мира есть четкий и ясный приказ: в случае, если смерть угрожает бойцам и есть возможность сдаться, — необходимо сдаваться. Какое-то тактическое поражение при этом неизбежно, но когда солдат вернут домой, они смогут сделать гораздо больше для своей страны, если будут живыми. И обычно эта практика себя оправдывает. Если тех баранов, которые окружили захваченную нами воинскую часть, учили по-другому, то это уже их проблема. В любом случае при таких ситуациях необходимо думать головой, а не повторять идиотские высказывания о героизме. Ведь известно, что произносят их обычно люди, к этому самому героизму не имеющие никакого отношения. Даже косвенного. По той причине, что люди эти — политики. А политика являет собой непрерывную череду предательства, уступок, лжи и трусости. Так стоит ли слушать речи о героизме, льющиеся из уст политиков? Мне кажется, что нет. Справедливости ради стоит отметить еще и отцов командиров, наслушавшихся тех же самых политиков и повторяющих за ними подобный бред. Этих, по-моему, вообще надлежит расстреливать. Из крупнокалиберного пулемета. Дабы у других не возникало даже мысли заняться подобным в дальнейшем.
Так чего я тяну время? Наверное, по той причине, что не знаю, о чем говорить. Действительно не знаю. Я же не оратор. Я — кадровый офицер. Меня научили убивать, научили командовать, но не научили гладко и красиво склонять людей к предательству. Да и не должны были учить, если на то уж пошло. Я же не контрразведчик и не пропагандист. Да, отдел пропаганды и контрпропаганды мне бы сейчас очень не помешал. Это как раз их работа. И выполняется она ими обычно качественно. Тут уж — кто на что учился.
Да, пропагандисты… Хм… Пропагандисты, говоришь? Точно? Ну, отдела пропаганды при штабе у меня, положим, нету. Да это сейчас и не особо необходимо. У меня же для этих целей есть единственный и неповторимый агитатор всех времен и народов, который способен силой слова два батальона превратить в четыре дивизии. И чем этот кладезь талантов занимается, пока я подыскиваю слова? Правильно: прохлаждается за железобетонным забором в захваченной нами части и с интересом наблюдает за маневрами моей амфибии. Нет, дорогой мой Ленус! Развлекаться ты будешь позже. А сейчас я с тобой свяжусь, объясню тебе, что мне от тебя нужно, а ты уже будешь выкручиваться. И для тебя будет великим счастьем, если ты выкрутишься как положено. В противном случае я тебя и под трибунал отдать могу. Достал ты меня сегодня: позволяешь себе слишком много. А может, все дело в том, что я не выспался? Да, может быть. И сгонять свое плохое настроение на подчиненных — это признак дурного тона. Или полного отсутствия воспитания. Впрочем, какая разница? Я решительно щелкаю тумблером и плотнее прижимаю ларингофон к горлу.
— Арнус, прием!
— Здесь Арнус, прием.
— Поднимайся сам на второй амфибии в воздух. Посмотришь на все это дело. Потом будешь уговаривать их сложить оружие. Прием.
— Понял тебя. Поднимаюсь. Конец связи.
— Конец связи.
Ну вот и все. Дальше мне уже беспокоиться не о чем. Или противник сдастся, или мне его придется уничтожать — все едино. Спрос уже будет не с меня, а с Ленуса. Получится у него — наградим. Не получится — выпорю. Собственноручно выпорю! Не побрезгую. А что потом делать, еще посмотрим.
Да, что-то у меня начала проявляться очень нехорошая черта: никогда раньше не возникало желания перекладывать ответственность на кого-то другого. А что же случилось сейчас? Наверное, я устал. Бессонная ночь дает о себе знать. Хотя чушь собачья. Биологически мне четырнадцать. И ни о какой усталости в таком возрасте речи быть не может. Что же тогда? Ну не струсил же я, в самом деле? Не рановато ли? Все только начинается, и у меня будет не один и не два повода испугаться.
Положим, испугаться — еще не значит струсить. Ведь известно, что не боятся только сумасшедшие. Это я усвоил хорошо. А если бы не усвоил, то сейчас бы вряд ли сидел в кресле «универсала». Скорее лежал бы. И достаточно глубоко. Метрах в трех под поверхностью земли. Но ведь я не боюсь того, что мне придется отвечать за свои поступки. И никогда не боялся. Этим мужчина отличается от тряпки — он не боится отвечать за свои поступки. Что же тогда? А ведь известно что: ты, дорогой мой, очень хочешь разделить с кем-нибудь ответственность. Просто жаждешь это сделать. И хочешь ты этого не потому, что жаждешь поделиться властью с боевыми товарищами. Ты абсолютно не испытываешь такого желания. Тебе нужно разделить именно ответственность! А что это, если не трусость?
Так, уже сам с собой начал разговаривать. Просто великолепно! А что дальше будет? Черти начнут являться? Ангелы ко мне точно зайти в гости не захотят. И в финале комната, обитая войлоком, гориллоподобные санитары… Черта с два! Этого удовольствия я никому не доставлю. Сам с собой разговариваю? А если вокруг или идиоты, или сволочи? С кем прикажете говорить? И насчет трусости я загнул. Не трусость это. Я прекрасно понимаю, что в дерьме должны испачкаться все. По самые уши. Вот тогда я себя буду чувствовать в относительной безопасности: никто не сможет упрекнуть меня в излишней жестокости. Все остальные будут не лучше. Это, если можно так сказать, основа для продолжения совместного существования.
Да какого черта там Ленус копается? Без меня не в состоянии в «универсал» забраться? Тоже мне деточка маленькая! Или еще один Ромус наклевывается, который только бумажки писать способен? Так не пройдет этот фокус — будет у меня работать как миленький.
— Арнус! Ты там заснул? Прием.
— Стартую. Конец связи, — шипят наушники.
— Конец связи, мать твою, будет, когда я это скажу! Нашивки жмут? Прием.
— Понял. Нашивки не жмут. Прием.
— Так-то лучше. — Я несколько смягчаюсь. — Сейчас облетишь часть по периметру и займешь ту же позицию, которую занимаю теперь я. Потом включишь внешние динамики и очень убедительно объяснишь этим баранам, что пора сдаваться. Как понял? Прием.
— Понял отлично. Стартую. Прием.
— Вот теперь — конец связи, — злорадно говорю я. Одного наглеца на место поставил. Сегодня я все закончу в Городке и со значительной частью своих сопляков подамся в Столицу. Соблазнительно, конечно, оставить здесь Ленуса, чтобы наводил порядок. Но, к великому моему сожалению, в Столице он будет нужен больше, чем здесь.
Ага. Вот и второй «универсал» показался. Ленус все делает по моим инструкциям: начал облет периметра. Это замечательно. Теперь можно спокойно спускаться вниз. А чего я хочу внизу? Правильно: кофе! Большую чашку крепкого горячего кофе.
— Мехвод! На посадку! Нам здесь делать больше нечего.
— Слушаюсь, господин командор! — В голосе мальчишки сквозит легкое недоумение, но я его игнорирую: намерения что-либо объяснять подчиненным у меня сейчас нету.
Турбины амфибии очередной раз взвывают, и машина начинает неспешно снижаться. Я смотрю на медленно приближающийся плац. Если механик-водитель решил посадить «универсал» там — я не возражаю. В конце концов у него еще нету надлежащего опыта, чтобы вот так прямо с воздуха загнать машину в бокс. И не должно быть. Да и в боксах эта машина застаиваться явно не будет. Во всяком случае — не сегодня. И явно не завтра. Может быть, когда-нибудь потом. Если она доживет до такого светлого момента. И если до этого светлого момента доживу я.
Я не стал слушать, что там говорит Ленус оставшимся без командования людям, которые хотели нас выбить из части. Отмахнувшись от толпы сопляков (каждый из них пытался мне выразить свое восхищение), я направился к офицерскому бараку. Если где-нибудь в части и есть кофе, то только там. А мне хочется сейчас именно кофе.
Перед входом меня встретил один из моих бойцов с автоматом. Козырнул и молча пропустил внутрь. Тела убитых кто-то уже вынес, и барак сразу же приобрел вид обычного офицерского общежития. Наверное, Ленус отдал приказ отмыть от крови полы. Получилось это у мальчишек посредственно, но если не приглядываться, то можно и не заметить.
Кофе нашелся в комнате командира части. Там же был и древний электрочайник. Я наполнил его водой и включил в розетку. Через несколько минут обшарпанная рухлядь деловито забулькала. Я насыпал в чашку коричневых гранул, бросил туда же пару ложек сахара, залил кипятком и задумался.
Кретинизм полнейший получается. Если бы в то светлое время, когда я еще служил в армии и никаких путчей не было, кому-то взбрело в голову захватить воинскую часть, то первое, что я бы сделал, начиная операцию по освобождению, — это отключил электричество и воду. Захватившим должно быть темно и неуютно. А еще им постоянно должно хотеться пить. Создай людям состояние постоянного дискомфорта, и они через очень короткое время сами приползут к тебе, умоляя, чтобы ты их посадил в тюрьму. Не потому, что там хорошо. Но потому, что привыкли они к комфорту. Хоть к минимальному, да привыкли. Тогда что же за идиоты руководили операцией по выкуриванию меня из части? Я понимаю, что малолеток никто серьезно воспринимать не собирается. Подумаешь, какие-то сопляки раз или два дебош устроили? Да такое почти каждый год случается. Всегда есть кто-то, кто чем-то очень недоволен. Или просто побузить молодежи хочется. А если еще и приплатят за то, чтобы администрация свой нос куда не просят не совала, то и вообще замечательно может получиться. Ведь всегда можно на что-то закрыть глаза. Так закрыть, чтобы отчетности не портить.
Но это все было справедливо до того светлого момента, пока я не напал на воинскую часть. Ну, если уж быть совсем точным — то до того момента, как мы с Ленусом пристрелили двух полисов. Я, конечно, сомневаюсь, что о них кто-нибудь сейчас вспомнит, но факт остается фактом. Правда, во внимание его принимать не имеет смысла. Им никто не мог воспользоваться, пока о смерти полисов не стало известно. А я очень сомневаюсь, что сейчас городским властям до того. Однако шутки должны были закончиться уже с рассветом. Сопляки, которые не митинг вонючий устроили, а воинскую часть взяли под контроль, — это серьезно. И отношение к нам сразу же должно было измениться. Или не должно было? Господа военные, пребывающие при весьма солидных погонах, решили, что справятся с зарвавшимися малолетками одной левой. Во что это их решение вылилось, я в ближайшее время узнаю. Или их подчиненные пойдут сдаваться, или этих самых подчиненных придется перебить.
А потом на повестке дня встанет вопрос аэродрома. Город они бомбить, конечно, не решатся. А вот точечные удары нанести могут попробовать. Тогда мне может крепко не поздоровиться. Выход один: как только разберемся с окружившими нас и оставшимися без командования солдатами, необходимо будет отрядить два «универсала» к аэродрому. А там по обстоятельствам. Или просто блокировать попытки поднять самолеты в воздух, или уничтожить их прямо на бетонке. Мне и других проблем хватает. Нету у меня ни времени, ни желания разбираться еще и с этой.
Размышления мои прервал вызов. Рация на поясе осторожно пискнула и замолкла. Может, кто-то ошибся? А вызвать хотели кого-нибудь другого? Нет. В следующую секунду рация заверещала на полную. Значит, все-таки меня.
— Магнус на связи. Прием.
— Они капитулируют! Сейчас начнут подходить к КПП и сдавать оружие! — Ленус ликует. — Я распорядился поднять еще пару «универсалов» в воздух, чтобы ни у кого не возникло глупых мыслей. Прием.
— Ты молодец, — устало отвечаю я. — Теперь пошли еще две машины к аэродрому. Ну ты помнишь, армейский аэродром. Мы туда еще за светильниками лазили, чтобы цветомузыку из них делать… Машины должны зависнуть над бетонкой и не давать взлететь ни одному самолету. Если кто-то будет пытаться подняться в воздух — расстрелять из пушек. Прием.
— Понял. Сделаю. Ты уже отошел? Прием.
— Да, в норме я. Приземляйся, будем думать, что делать дальше. Конец связи.
Здесь закончили полностью. Теперь осталась мелочь: подмять под себя Городок окончательно и выдвигаться на Столицу. В Городке сопротивление оказывать уже некому. А вот в Столице возможны проблемы. Кстати, недурственно было бы связаться с Ромусом и узнать, как у него дела. Потому как может сложиться ситуация, при которой мне не в Столицу выдвигаться придется, а самым постыдным образом бежать куда глаза глядят. И глядеть они в этом случае будут явно за границы нашего дорогого отечества. Ну если Ромус облажался, что я с ним сделаю! Хотя ничего я с ним сделать не успею — до меня поработают ребята из СБ. Но о такой перспективе лучше не думать. По крайней мере до того светлого момента, пока я не получу информацию из Столицы.
Глава 11. НА СТОЛИЦУ!
Несмотря на общепринятое мнение о том, что лететь быстрее, чем ехать, в случае с «универсалами» это не совсем так. Как показывает практика, гораздо выгоднее гнать амфибии по трассе, чем по воздуху. Расход топлива ниже, да и экипаж меньше выматывается. И как ни странно, разница во времени получается не такая уж и большая. Так что решение о том, что мы пойдем по Столичной Трассе, а не по воздуху, я принял совершенно правильно. Старый козел Альтус, который на подобных маневрах собаку съел, меня бы сейчас поддержал. Впрочем, он для меня уже давно не авторитет. И перестал таковым быть еще при его жизни. Забавно, но ведь я мог ТОГДА выпросить себе прощение. Если бы его предал. Правда, пришлось бы предать не только его. Потому прощение такой ценой меня почему-то не устраивало. И сейчас не устроило бы. Странный я, наверное, человек. Но это уж как посмотреть. Кем угодно был, но предателем не был. И не собираюсь. Так что тут все правильно.
На установление порядка в Городке у нас ушло часа четыре. Это с учетом того, что мы не менее часа потратили на то, чтобы разоружить полицию и СБ. Я понимаю, что поймать удалось далеко не всех и еще могут возникнуть проблемы, но в Городке оставлено достаточное количество наших людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44