Или втихаря-таки роют? Да наплевать мне! Пусть хоть в задницах друг у друга роются. Меня-то они точно не отроют. Клиника вместе с персоналом уничтожена — старый козел Альтус позаботился. Документация по методу омоложения надежно спрятана… во всяком случае, Альтус меня в этом уверил. Так что нечего мне бояться! А раз так, то пора подергать за руку нимфоманку, призывно стреляющую глазами в спускающихся на перрон офицеров правительственной армии, и намекнуть, что неплохо бы меня передать на попечение «новым родителям». Заждались уже, поди.
Медсестричка наконец-то сообразила, что чем быстрее от меня отделается, тем быстрее ее снимет какой-нибудь изголодавшийся в окопах по женской ласке фронтовик. Наверное, по этой причине она покрепче схватилась за мою руки и решительно поволокла меня в здание вокзала, на ходу объясняя, что ждать нас будут именно там. Ну, в здании так в здании. Я втянул носом насыщенный пылью и смолой воздух платформы и двинулся вслед за медсестричкой.
Вокзал Городка с моего последнего визита почти не изменился. Разве что фрески на стенах и потолке стали более тусклыми да облупилась позолота на фальшивых колоннах. А так — тот же памятник Вождю посреди зала (это каким же надо быть идиотом, чтобы влепить бронзового монстра посреди толпы, изрыгающей проклятия по поводу опаздывающего поезда?), тот же пыльный станционный буфет, где можно купить лежалое пирожное (но лучше не покупать!), и те же толпы людей. Я начал оглядываться и даже попытался привстать на цыпочки: интересно узреть «новых родителей», но когда тебя немилосердно волокут за руку, привстать на носки сандалий проблематично. Короче, пока я делал попытки обозреть окружающую меня действительность с высоты своего, прямо скажем, небольшого роста, мы пришли на место. Или меня притащили? Впрочем, какая разница?
Мужчина и женщина средних лет посмотрели на меня с плохо скрываемым любопытством и тут же принялись приседать в реверансах перед медсестричкой. Так как она сама только и ждала момента, когда сбагрит меня, то прощания получились короткими. Ее это вполне устроило. Меня тоже. А вот «новые родители» все порывались отблагодарить эту нимфоманку. Я с громадным трудом поборол соблазн наябедничать относительно «курса молодого бойца» в плане секса. Не хватало еще в стукачи записаться. Так или иначе, мы остались втроем. Интересно, что теперь положено делать? Отродясь не влипал в подобные ситуации. Конечно, браво вытянуться во фрунт и доложиться по полной форме можно, но как на это отреагируют? Может, засмеются? А может, и нет. Только выглядеть это будет глупо. Трогательно, но глупо. Так что будем вести себя естественно: насупимся и подождем развития событий. А если ничего не будет происходить слишком продолжительное время — возьмем инициативу в свои руки. Мне, к сожалению, не привыкать. Но надоело… Инициативу брать в свои руки, однако, не пришлось. Мужчина откашлялся, посмотрел на меня сквозь очки и произнес:
— Я — Алус, моя жена — Салус. Можешь называть нас по именам, а можешь мамой и папой. Как тебе больше нравится, Санис?
— Не знаю, — честно ответил я. Как-то не задумывался над этим вопросом. А действительно, как мне их называть? Мамой и папой — язык не поворачивается, а по именам… как-то не очень прилично… или прилично? А, черт с ним! — Можно я через пару дней определюсь?
— Как скажешь, — ответила за мужа Салус. — А пока нам надо домой. Поехали?
Я согласно кивнул, позволил взять себя за руку и последовал за «новыми родителями» из здания вокзала на небольшую привокзальную площадь, обсаженную вековыми тополями и липами. Горячий ветер тут же ударил мне в лицо и, кроме пригоршни пыли, бросил в глаза сотни пушинок тополя: эти проклятые деревья вовсю цвели. Я с ужасом посмотрел на громадное количество тополиного пуха, катаемого ветром по площади, и инстинктивно крепче сжал ладонь приемной матери. Только пуха мне сейчас и не хватало! С детства эту мерзость ненавижу. В Столице уже давно эту гадость всю вырубили под корень, а здесь… Да-а-а-а, явно не центр мира. Но и здесь люди живут. Глядишь, и я выживу… А потом стану большим и страшным и повырублю тополя по всей стране. Все до единого. Интересно, а количество благодарных превысит количество «защитников природы»? Было бы недурственно провести эксперимент. В самом деле вырубить к чертовой матери эту дрянь и посмотреть, на сколько уменьшится количество умерших астматиков и прочего больного люда в период цветения тополей? Или не уменьшится? А какое мне до этого дело? Главное, что я больше не буду ходить с красными глазами и заложенным носом и курить пачками, чтобы хоть как-то заглушить вкус вездесущего пуха. Курить… Думаю, что ближайшие несколько лет мне это не угрожает. Вряд ли у этих людей, которые теперь по иронии судьбы называются моими родителями, заведено давать сигарету восьмилетнему сопляку. Впрочем, я и не такое видал, но сомнительно.
Пока я боролся с пухом, мы подошли к подержанной малолитражке, и Алус отпер двери. Я сразу же рванулся в салон, чтобы спрятаться от вездесущего пуха. Приемные родители, видимо, решили, что мне просто нравятся автомобили, и, переглянувшись, заняли свои места на передних сиденьях. Несколько секунд чиханья изношенным двигателем — и малолитражка все-таки тронулась, а я уставился в окно.
Городок, как я и ожидал, изменился слабо. Кое-где, конечно, появилось что-то новенькое, кое-где убавилось что-то старое, но в целом все осталось так же, как и десять лет назад. Есть такие места на Земле, где ничего не меняется десятилетиями, а может, и столетиями. Все те же улочки с отвратительным покрытием, пыльные и частично разбитые тротуары, герань за стеклами окон, маленькие грязноватые магазинчики с вечно сонными продавщицами… Правда, если сюда что-то врывается, то от былого спокойствия не остается и следа. Но Городок пощадили события последнего времени, как щадили и раньше. Жалко ведь ломать что-то, что кажется незыблемым. И мне тоже, признаться, очень не хочется ломать сложившиеся много лет назад устои Городка.
— Ты когда-нибудь бывал в Городке, — решил завязать разговор Алус. Я только собрался сказать, что неоднократно, но вовремя прикусил язык. Да когда же это мучение закончится?
— Нет, но мне тут нравится… Вот только тополиный пух — это ужасно!
— Я тебя понимаю, Санис. — Салус повернулась ко мне с переднего сиденья и улыбнулась. — Будь моя воля — я бы эти деревья в один день выкорчевала. А в Столице их разве нет?
— Нет, — пробурчал я. Настроение у меня начало стремительно портиться. Сейчас меня начнут расспрашивать о жизни в Столице, о школе, о родителях. И что я смогу рассказать? Что последнее время частенько захаживал в «Свинарник» (пардон, дамы и господа, в «Три поросенка») пропустить рюмочку-другую водочки? Или о чудном борделе на «Кресте»? Или об очаровательной забегаловке «50 на 50», где каждый вечер подвыпившие курсанты выясняют отношения с гражданскими? Интересный рассказик получится, ничего не скажешь!
— Это правильно! — продолжала между тем разглагольствовать Салус. — Тополям в городе не место. Где-нибудь в чаще леса — да. А здесь только людям плохо становится.
— Толку об этом говорить? — Алус попытался осадить разбушевавшуюся жену, но вполне миролюбиво. — Тополя тут были до нас, будут и после нас. Никакой трагедии в этом нет.
Ну, насчет трагедии это, конечно, правда. Но все равно пух меня раздражает. И не одного меня, судя по реакции Салус. А вот споры у этих людей выглядят интересно. Если это предел эмоционального напряжения, то мне, пожалуй, повезло. Принимая же во внимание «папу-гвардейца» (хи-хи!), я себя должен чувствовать как в раю. Хотя, справедливости ради, надлежит отметить, что и мои настоящие родители дебошей не устраивали, пьяного отца я вообще ни разу в жизни не видел… И в кого я такой уродился? Как там в песне было? «Когда мать меня рожала, вся полиция дрожала. Начальник сказал сердито: „Родила ты, мать, бандита!“ Да, примерно так…
Однако вынужден признать, что жить мне придется явно не в центре. Всего-то до Городка час езды. Даже на таком рыдване, как этот. И то если петлять по многочисленным узким улочкам. А едем мы минут тридцать уже. Вокзал-то в самом центре находится. Интересно, какой дурак его там поставил?
Ну раз едем долго, значит, окраина. И по ночам волки под окнами на пару с медведями прогуливаются. Под ручку. Ну и что? Может, оно и к лучшему. По крайней мере не буду тому, кому не надо, глаза мозолить лишний раз. Не люблю я лишних вопросов. Не только по той причине, что они лишние, но и по той причине, что они большей частью откровенно глупые. И что прикажете на эти самые глупые вопросы отвечать? Не знаете? И я не знаю. Так что — подальше от цивилизации и глупых вопросов!
Пока я размышлял, Салус разглагольствовала о тополях, а Алус пытался ее успокоить. Мы приехали. Видавшая и лучшие времена пятиэтажка спряталась в глубине района, состоящего из ее близнецов. Так и заблудиться недолго. Нужно будет найти какие-то ориентиры, а то может получиться крайне неприятно. Особенно в подпитии. Хотя до этого еще далеко. То есть к тому моменту, как я опять начну пить, ориентиры я знать уже буду.
Алус припарковал рыдван перед подъездом, и мы вышли наружу. Дворик такой зеленый, с остатками детской площадки и натянутыми повсюду веревками для сушки белья. Песочница, кстати, присутствует… Большая такая песочница. Нужно будет туда обязательно зарыться с головой в ближайшее время. Хотя посмотрим, чем в ближайшее время придется заняться. Я же еще не лицезрел своего нового жилья. Может, его еще обустраивать необходимо. Стоп! У меня как раз необходимости в этом не будет. Я же еще ма-а-аленький. За меня положено всю тяжелую работу выполнять взрослым. Так что пусть и комнату мне обустроят, сообразно с моими вкусами, и вещи тяжелые потаскают, буде таковые найдутся. А я обязуюсь отравлять им жизнь своими капризами и недовольством. Или нет?
— Хочешь осмотреться во дворе, или сначала домой? — обратилась ко мне Салус.
— Наверное, домой, — очень неуверенно ответил я, и тут же моя ладошка оказалась в теплой и сухой ладони Алуса.
— Тогда пошли смотреть дом, — весело подмигнув мне, сказал он. — Если что-то в твоей комнате не понравится — говори сразу. Думаю, что все сможем изменить по твоему вкусу. Годится?
— Ага, — улыбнулся я в ответ и зашагал ко входу в подъезд.
Квартира оказалась на четвертом этаже. Стандартная «распашонка», в которых живет добрая треть населения страны: из большой комнаты двери ведут в две маленьких, каждая из которых сама по себе напоминает пенал. Имеется еще маленькая кухонька и санузел. Интересно, в какую же комнату меня поселят? Только не в проходную, а то я истерику закачу! Терпеть не могу проходных комнат!
— Твоя дверь — слева. Заходи и осматривайся, — слегка подтолкнул меня в спину Алус.
Я инстинктивно напрягся и шагнул через порог левого «пенала». На окне висят шторки симпатичной расцветки, у левой стены — кровать, у правой — два шкафчика, у окна — стол со стулом. Я бы, конечно, предпочел кресло, но тут пока ничего сделать нельзя. И так перетопчусь.
— Нравится? — спросила заглянувшая в комнату Салус.
— Да, — довольно честно ответил я. Можно было бы кровать пошире, но пока и этой хватит, а как пойдут дамы… так и буду что-то решать. Нечего наглеть с самого начала.
— Все удобно? — поинтересовался Алус. Я кивнул. — Тогда марш мыть руки и на кухню: обедать будем!
Против этого я абсолютно не возражаю. А потом можно и разобраться в себе. Я кивнул, улыбнулся и последовал за своими приемными родителями. Похоже, что они были очень рады. Ну и не за что их пока расстраивать.
Глава 3. ШКОЛА
Лето пронеслось так быстро, что я и не заметил. Со своими приемными родителями я уже подружился, и теперь меня надлежит отправить в школу. Во второй класс, стало быть. Ужасно! Когда я окончил это богоугодное заведение впервые (однако!), то наивно полагал, что больше уже туда не вернусь. И вот тебе на: приходится учиться снова. Это, пожалуй, то, чего я бы предпочел избежать, но боюсь, что не получится. Сегодня последний день лета, а завтра… А завтра я, как последний дурак, иду во второй класс. Какая же Альтус скотина! Вот так взять и подставить ни в чем не повинного человека. Впрочем, относительно ни в чем не повинного — это я, кажется, загнул. Но по мне лучше уж каторга, чем возвращаться в эту гадючню, которую по непонятной мне причине называют лучшими годами жизни. Но каторга мне не светила в любом случае, значит, придется идти учиться… Интересно, а что мне делать, если спросят, что я проходил в прошлом году? Что проходили мои будущие одноклассники — я догадываюсь. А что проходил я? Подготовку к перевороту? Было бы интересно так ответить. Еще интереснее посмотреть на реакцию окружающих. Или не очень? В смысле, не очень интересная реакция будет. Какая разница, если я ничего подобного все равно не скажу? Я буду прилежно учиться писать и считать. Если со счетом проблем не должно быть, то вот с письмом… почерк у меня ужасный! Кстати, злые языки утверждают, что по этому самому почерку очень даже несложно выявить человека. Точнее, не выявить, а определить: именно этот человек писал те или иные документы или это делал не он. А что будет, если кто-то додумается направить мои «произведения» на графологическую экспертизу? Только бред это полный. Кому интересен восьмилетний сопляк? Вроде никому. Но я вот валяюсь без сна на кровати в своей комнате. Уже второй час ночи, а глаза и не думают закрываться. Чего я опять себя накручиваю? Я ведь все лето даже не вспоминал обо всех этих дурацких самокопаниях. Жизнерадостно лазил по деревьям, зарывался в песок по самые уши, дрался со сверстниками…
Одна из таких потасовок закончилась очень нехорошо. Десятилетний ублюдок, который решил, что ему можно все только по той причине, что он старше меня на два года, попробовал накрутить мне уши. Теперь он очень серьезно лечит свое мужское достоинство: мой маленький рост дал мне очень большое преимущество — схватить его за гениталии и резко дернуть вниз оказалось делом плевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44