Сопровождающий эту авантюру риск был настоящим, непритворным и предвещал интереснейший жизненный опыт. Кроме того, если на “Голиафе” обнаружится клад, наградой может стать... Сандерс даже не стал пытаться вести подсчеты.
Он поглядел на Триса, затем на палубу, пытаясь сформулировать вопрос, и в конце концов произнес:
– А что, если там, внизу, пропасть золота?
– Мы получим истинно королевское удовольствие поднять его из всей этой кучи взрывчатки.
– Нет... я имею в виду, что, если мы на самом деле доставим его наверх?
– Ну, тогда... – Трис остановился и улыбнулся Сандерсу. – Я вижу, как в вашем мозгу начинают проворачиваться шестеренки. Хорошо. Испытываю искушение солгать вам, убедить, что вам лучше уехать, но это не в моих правилах. Я думаю, если человек хочет рискнуть, не мое дело его останавливать. Тогда мы поступим следующим образом: мы едем в Бюро регистрации кораблекрушений и подаем прошение на приобретение лицензии.
– Вам нужна лицензия?
– Конечно, чтобы можно было нырять в район любого кораблекрушения. Лицензия действует в течение года. Мы могли бы сказать, что работаем с “Голиафом”, район которого открыт для всех, и не возиться с лицензией. Но я все же буду просить лицензию, чтобы все было по закону. Они еще никогда мне не отказывали. В лицензии нас оформят полноправными партнерами. Обычно лодка считается самостоятельным физическим лицом.
– А что это означает?
– Лодка считается владельцем акций, чтобы обеспечивать оборудование и ремонты, участвовать в обсуждениях в планировании затрат. Все такое. Но мы не будем на сей раз беспокоиться об этих вопросах. Мы обсудим лишь разделение затрат. Так что вы и ваша жена разделите свои расходы пополам или как вам это будет угодно. Все, что бы мы ни нашли, по закону принадлежит Бермудам, но до тех пор, пока у них нет оснований считать нас разбойниками, они не будут лезть в наши дела бесцеремонно. То, что захочет получить в свое владение Управление наследием исторических кораблекрушений на Бермудах, оно заставит нас предложить ему. Если там окажется что-нибудь, что они действительно страстно хотят получить, мы должны будем принять их предложение, которое определяется арбитром, назначенным – кем бы вы думали? – конечно, проклятым правительством. То, за что им не захочется платить, они вернут нам, и мы сможем распоряжаться этими вещами в свое удовольствие.
– Продать?
– Возможно. – Трис помолчал. – Но я должен сказать вам сейчас, даже если мы пока просто мечтаем, – именно тогда мы можем дойти до рукопашной.
Сандерс изумился.
– Из-за продажи?
– Именно. У нас с вами есть разница в целях. Мне не нужны деньги, а вас, как я представляю, они интересуют. Я забочусь о сохранении находок в первоначальном состоянии, а вы мало что знаете о том, как обращаться с объектами кораблекрушений.
Это замечание укололо Дэвида.
– Меня можно научить, – сказал он с некоторым вызовом.
– Может быть, – рассмеялся Трис. – Так или иначе, при нынешнем состоянии рынка, возможно, мы ничего не сможем продать. Подонки!
– Кто?
– В конце пятидесятых и начале шестидесятых люди находили массу вещей. Это когда я нашел свой первый корабль, а Вагнер – восемь кораблей 1715 года. Все хотели иметь испанское золото, поэтому несколько сукиных сынов поумнели и начали его подделывать. Это достаточно легко, а подделку трудно отличить. Возраст золота нельзя определить с помощью углеродного метода, а современная технология позволяет любому негодяю изготовить великолепную испанскую монету.
– А вы можете выявить подделку?
– Иногда, но это трудно. В прошлом году мне позвонили из Музея Форрестера. Профессор Пибоди хотел, чтобы я приехал и посмотрел кое-какие вещи. Он не сказал мне, в чем дело, но я догадался, что он почуял недоброе, иначе с чего бы он захотел оплатить мне весь путь до Делавэра. Я поглядел на монеты и, черт меня подери, не нашел в них ничего сомнительного. Но я знал, что-то должно быть не так. Я засел в комнате, глядя на проклятые монеты, и так провел целую неделю. Они были безупречны! Я начал говорить с собой, спорить с собой по поводу каждого штриха на каждой монете. И наконец нашел ответ. На всех монетах была буква “Р”. Это была марка изготовления, она означала, что они были отчеканены в Потоси в Перу. Сейчас это Боливия. А на одной из монет я обнаружил дату: “1621”. Вот и все...
– Что “все”?
– Завод в Потоси не выпустил ни одной золотой монеты до конца 1650-х. Мы схватили негодяя за руку, прямо на месте преступления, можно сказать. Оказалось, что он тратил тысячи долларов, покупая золото в Европе и отливая монеты.
– Для чего?
– От продажи подлинного испанского золота можно получить неплохую прибыль. Хороший королевский дублон может быть оценен в пять тысяч долларов. У меня был брусок, всего сорок восемь унций золота – даже по двести долларов за унцию это меньше, чем десять тысяч, а мне предложили за него сорок тысяч. Но у этого парня была работа посложнее. Он подделывал монеты, чтобы убедить людей, что он нашел остатки кораблекрушения, которое долго разыскивал: “Сан-Диего”, затонувшего в 1580-е годы. Он убедил в этом нескольких людей и вытягивал из них деньги для своей корпорации. Он называл ее “Дублоны, Инкорпорейтед”. Думаю, что его в конце концов поймали на мошенничестве.
– Его монеты были пущены в обращение?
– Вот здесь и зарыта собака. Никто не может быть ни в чем уверен. Но даже если его монеты и не были в денежном обращении, мог объявиться кто-то другой и с еще лучшими монетами. Сейчас нельзя даже надеяться продать монету или золотой брусок, не получив на них документы из Смитсоновского института и каждого агентства, какие существуют по этим вопросам в мире. Я видел на аукционах монеты, которые не могли стоить более пятнадцати долларов. Они сделаны на Филиппинах. Сожмите такую монету посильнее, и вы сотрете с нее дату изготовления. Пробиться стало настолько трудно, что некоторые парни – прямые, честные парни, владеющие подлинными вещами, вынуждены продавать испанские монеты дантистам, которые расплавляют их для изготовления пломб. Монеты трехсотлетней, четырехсотлетней давности, источающие аромат истории, находят место в дырявом зубе какой-нибудь пожилой леди.
– А что мы можем сделать с тем, что найдем?
Трис рассмеялся.
– Если найдем, – сказал он. – Бог знает. Есть одна хорошая вещь, однако. Похоже, на этом корабле могут находиться не только монеты, а еще и ювелирные изделия, по крайней мере некоторое количество. До сих пор подделок ювелирных изделий было не так уж много.
Он вынул медальон из своего водолазного костюма и стал рассматривать его в мутном свете нактоуза.
– Индейцы говорят: “Золото – это бог испанцев”. Оно развратило индейцев, развратило испанцев и, похоже, будет продолжать развращать людей до самого конца света.
* * *
Поздно вечером, уже после одиннадцати, Трис направил “Корсар” в пещеру под маяком Сент-Дэвидс. Тусклый свет низкой луны освещал шаткий пирс, на котором никого не было. Две другие лодки Триса, плоскодонка и “Бостонский китобой”, тихо покачивались на своих швартовах.
Они быстро привязали “Корсар”, убрали снаряжение и прошли до конца пирса. Первые несколько ярдов земляной тропки, ведущей на холм, просматривались в лунном свете. Затем тропинка свернула налево и исчезла в темных кустах.
– Это местечко чертовски подходит, чтобы напасть на кого-нибудь, – сказал Сандерс, защищая руками лицо от ломающихся прутьев.
– Для кого-то достаточно глупого, чтобы сделать такую попытку, – возразил Трис.
Сандерс внезапно ощутил приступ раздражения против несокрушимой веры Триса в собственную защищенность.
– Вы что, пуленепробиваемый?
– Никогда и не помышлял такого о себе. Но обо мне здесь ходит легенда. Многие здешние верят, что, если кто-нибудь нападет на меня, он не проживет и дня. Хороший миф, можно было бы его расклеить, как афиши.
Они добрались до вершины холма и подошли к деревянной ограде дома Триса. Собака, вполне оправившаяся от нападения, уже перескочила ограду и что-то обнюхивала на первой ступеньке крыльца.
– Завтра? – спросил Сандерс.
– Я буду рыться в бумагах целый день.
– Позвонить вам от Кевина?
– Как хотите. Или приходите, если испытываете любопытство и пожелаете увидеть, как захватывающе интересно копаться в пыльных бумагах в поисках инициалов. – Трис открыл калитку и ступил во двор. – Так или иначе, мы завтра поговорим.
Он пошел к передней двери дома.
Сандерс снял навесной замок с переднего колеса своего мопеда. Как и все мопеды, сдаваемые напрокат туристам, его машина не имела автоматического стартера, переключателя скоростей, и ее максимальная скорость не превышала двадцати миль в час. Он сел на сиденье, повернул на пол-оборота рукоятку газа и надавил на педали.
Мопед медленно сдвинулся с места; мотор чихнул дважды и завелся.
Тут он услышал оклик Триса:
– Эй!
Сандерс уменьшил газ и проехал на педалях по малому кругу обратно к калитке.
– Взгляните на это.
Трис что-то держал в руке. Это была бутылка из-под колы, в нее было вставлено белое перо.
– Что это такое?
– Чертова чепуха. Наверно, чтобы испугать меня, хотя, честно сказать, не представляю, как может подействовать их вуду на индейца-могиканина, прошедшего полный курс обучения в шотландской пресвитерианской школе. – Трис оглядел густой кустарник, окружающий его двор. – Но я порадую их: они заработали лишние баллы, даже просто пробравшись сюда.
Он покачал бутылку, затем со злостью подбросил ее высоко в воздух. Бутылка, вращаясь, ловила лучи света и разбивала их на сверкающие зеленые и желтые искры, а затем упала где-то за холмом.
* * *
Фонарь мопеда Сандерса давал слабый свет, его едва хватало, чтобы осветить люки на дороге Сент-Дэвидс. Он ехал медленно, скорее ощущая дорогу, чем видя ее. У основания невысокого холма дорога резко свернула вправо. Сандерс затормозил на спуске с холма, и к тому времени, когда он спустился, мопед двигался столь медленно, что даже шатался. Дорога пошла вверх. Он прибавил газу и помогал себе педалями, но не мог набрать необходимую скорость. Мопед наклонился. Сандерс слез с седла и начал толкать машину по холму вверх, помогая себе резкими подачами газа рукой.
Когда наконец дорога выровнялась, Сандерс остановился перевести дыхание. Он сел на седло и опустил голову. А когда снова взглянул вверх, то увидел черную тень, стоявшую как раз на границе зоны, освещенной его фонарем.
– Вы подумали о нашем предложении? – послышался голос.
Сандерс не знал, что ответить. Оглядевшись вокруг, он услышал только стрекот цикад, увидел только полную тьму.
– Мы... мы ничего не нашли.
– Вы думали о нашем предложении? – повторил голос.
– Да.
– И каково ваше решение?
Акцент был певучий, с Ямайки. Это был не Клоше.
– Ну... – Сандерс тянул с ответом. – Не то чтобы...
– Да или нет?
– У нас было мало времени. Я...
– Хорошо. Мы еще увидимся.
Тень нырнула в кусты. Послышалось шуршание листвы, и дорога опустела.
“Увидимся, черт побери, – подумал Сандерс. – Если они хотят что-то сделать со мной, почему не сделали этого сейчас?”
Затем его пронзила мысль: Гейл!
Глава 7
На Южной дороге он упал дважды. В первый раз – огибая угол: из-за отсутствия видимости больше чем на десять ярдов вперед он слишком резко, накренил мопед. Заднее колесо ударилось о гравий и затормозилось, и Сандерс приземлился на дорогу, ударившись локтем и коленом и содрав кожу. Второй раз он упал перед поворотом к “Апельсиновой роще”. Газ у него был выжат полностью, и он двигался быстро, но со столь слабым светом, что пропустил левый поворот на дороге. Он пошел прямо, пропарывая кустарник. Колючки и ветки хлестали его по лицу и цеплялись за одежду. Когда Сандерс выровнял мопед и вытолкнул его на дорогу, то был уже в бешенстве и почти в истерике. Он пытался успокоиться, объяснял себе, что, если что-то случилось с Гейл, он опоздал предотвратить несчастье, ведь прошло уже около часа после разговора с человеком на дороге. Но что, если она ранена и он может помочь? А вдруг она умерла?
Повернув на въезд в “Апельсиновую рощу”, Сандерс сквозь кусты увидел, что окна их коттеджа освещены. Он бросил мопед и, пока бежал до двери, сумел различить чей-то силуэт в спальне. Он остановился, ощущая биение пульса в висках. Занавеси были приспущены, но Сандерс узнал Гейл, сидящую на краю их двуспальной кровати со спутанными волосами, в кое-как надетой ночной рубашке. Она, как загипнотизированная, уставилась на что-то на полу.
Он рывком открыл дверь и увидел, как она отшатнулась в ужасе, прижав руки к груди. Возле ее ног лежала коробка для обуви, набитая оберточной бумагой.
Увидев Сандерса, она вскрикнула и зарыдала. Какое-то мгновение он смотрел на нее в полном оцепенении. Затем закрыл дверь и подошел к ней, присел на кровать и обнял Гейл. Она дрожала, сотрясаясь от рыданий.
– Гейл, – сказал он.
На первый взгляд, она была цела; не было видно никаких следов насилия. Несмотря на это, он предположил, что ее изнасиловали, и, закрыв глаза, представил страшную картину: трое или четверо чернокожих (он тут же вспомнил молодого парня со шрамом на груди, Слэйка) удерживают Гейл, по очереди насилуя ее. От этой мысли его затошнило, и он почувствовал, как закружилась голова. Он спросил себя, что почувствовал бы, когда они с Гейл в следующий раз попытались бы заняться любовью. Затем тошноту пересилил гнев, и он стал думать, как и где добыть оружие.
– Надо успокоиться. Все хорошо. Расскажи мне, что случилось.
Гейл кивнула головой.
– Наверно... – сказала она, пытаясь подавить судорожные рыдания, – я глупая. Это не было... так ужасно.
– Что они делали?
Она взглянула на него и поняла, о чем он думает. Тогда она слабо улыбнулась:
– Они не насиловали меня.
Сандерс почувствовал облегчение, но почти одновременно его охватило сожаление, так как исчезла основная причина для грядущей мести. Он все еще хотел убить их.
– Что же тогда случилось?
– Который теперь час? – спросила она.
– Двенадцать пятнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33