Рэйчел взяла себя в руки и была способна нормально разговаривать.
Когда, одетая и обутая, она поднялась на палубу, «Самарканд» уже быстро рассекал зеркало воды, а в лицо дул холодный пронизывающий ветер.
– Смотри! – крикнул Галили, указывая на нос корабля, но она не увидела ничего примечательного. – Иди погляди!
Взобравшись через капитанскую рубку на верхнюю палубу, она увидела наконец, что приковало взор ее спутника: в непосредственной близости от лодки тем же курсом плыла стая дельфинов, трое или четверо из них едва не касались своими бархатными спинами носа «Самарканда». А один дельфин, наверное ребенок, решила Рэйчел, резвился вовсю, выпрыгивая из воды то с левого, то с правого борта и сопровождая свое показательное выступление шумным плеском, который нарочито производил хвостом и поворотом туловища.
Беспечность морских обитателей восхитила Рэйчел, и ей захотелось поделиться впечатлениями с Галили, но, обернувшись, она обнаружила, что взгляд его устремлен к возвышающейся на острове горе Вайалиль, над которой, как и в первый день ее приезда, сгущались темные тучи. Всего несколько дней назад Джимми Хорнбек привез ее на остров, и, стало быть, совсем недавно состоялся между ними разговор о Маммоне, демоне стяжательства; меж тем Рэйчел казалось, что с тех пор прошло уже несколько месяцев, и даже более того – целая жизнь, ибо тогда она была совсем другой Рэйчел – не знавшей, что на земле есть Галили. К счастью или несчастью, но его появление изменило ее жизнь.


Глава IX

На пристани сидел человек, но, решив, что он просто ловит рыбу, Рэйчел не обратила на него внимания. Когда же они подплыли ближе, оказалось, что их с тревогой на лице поджидал Ниолопуа. Подойдя к лодке, он слегка наклонился и, не обращая внимания на своего отца, быстро заговорил с Рэйчел.
– Вам пришло срочное послание, – начал он, – из Нью-Йорка.
– Что случилось?
– Звонила какая-то дама и велела вас разыскать. Зачем вы ей понадобилась, она не сказала. Лишь утверждала, что это очень важно. Я жду вас с самого рассвета.
– А как представилась дама, с которой ты говорил?
– Миссис Гири.
– Да, но какая именно? Маргарет? – Ниолопуа затряс головой. – Лоретта? Господи, неужели Лоретта?
– Лоретта – это старая дама? – уточнил он.
Вместо Рэйчел, которая оказалась в некотором замешательстве, сомнения по поводу старой миссис Гири разрешил Галили.
– Может, она как-нибудь объяснила, в связи с чем вдруг возникла такая срочность?
– Нет... Она... то есть миссис Гири, просила вам передать, чтобы вы как можно скорей ей перезвонили, поскольку ей нужно от вас что-то узнать.
– Кадм, – после недолгих размышлений заключила Рэйчел. – Не иначе как старик умер. Пошли со мной, – последние слова она обращала к Галили.
– Идите вдвоем с Ниолопуа, а я вас догоню.
– Обещаешь? – спросила она.
– Конечно.
– Нам нужно поговорить.
– Да, конечно. Я скоро приду. Только пришвартую лодку.

Знали бы вы, какого труда ей стоило заставить себя ни разу не обернуться, пока они с Ниолопуа пробирались по горной тропе к дому: а вдруг возлюбленный ей солгал и, едва она скрылась из виду, тотчас поднял якорь и пустился на всех парусах в море? Собирая в себе остатки веры, последнего оплота всех надежд, она тщетно пыталась убедить себя в верности Галили своему обещанию, от которого зависело их будущее, ибо не сдержи он свое слово, им больше не на что было бы надеяться.
Чем ближе они подходили к скалистой, разделявшей бухты гряде, на дальнем выступе которой причал скрывался из виду, тем больше душевных терзаний приходилось претерпевать Рэйчел. Удерживая себя, чтобы не бросить мимолетный взгляд через плечо, она более всего опасалась развеять свои сомнения тем нежелательным образом, который мог обмануть ее ожидания, и, надо отдать ей должное, выдержала это испытание с честью, хотя и ценою немалых волнений, которые не укрылись от глаз Ниолопуа, не преминувшего сообщить ей о том, едва они вышли на песчаную тропу, откуда виднелся ее дом.
– Не беспокойтесь. Он обязательно придет, – успокоил ее он.
– Отчего ты так уверен? – искоса поглядев на него, удивилась она.
– Он есть он. А вы есть вы, – пожав плечами, пояснил тот.
– И как это понимать?
– Он сдержит свое слово.

Лишь добравшись до дома и ненадолго остановившись на пороге, Рэйчел впервые ощутила, как сильно пошатнулось ее душевное и физическое равновесие после того, как она покинула борт «Самарканда»: пол уходил у нее из-под ног, а к горлу подступала странная тошнота – нечто вроде запоздалого приступа морской болезни. Ополоснув лицо холодной водой, она попыталась справиться с неприятными ощущениями, после чего, попросив Ниолопуа приготовить ей чашку горячего чая, чем тот охотно занялся, желая ей услужить, отправилась звонить в Нью-Йорк. Наконец, погрузившись в относительно спокойную обстановку кабинета, она набрала номер, подготавливая приличествующую случаю речь соболезнования и пытаясь предугадать впечатление Лоретты, по всей вероятности, не слишком ожидающей повергнуть Рэйчел в слезы своей трагической вестью.
Когда в телефонной трубке раздался незнакомый мужской голос, который, судя по говору, принадлежал жителю Бронкса и от которого потянуло ледяным холодом, Рэйчел в недоумении попросила пригласить Лоретту.
– Миссис Гири сейчас подойти не может. А кто ее спрашивает?
После того как Рэйчел представилась, на другом конце провода послышались приглушенные звуки – очевидно, мужчина пошел кого-то звать. Внезапный спазм поразил ее существо – нечто подобное неожиданному страху застрять в лифте, когда тот проходит между двумя этажами. Да, именно ужас перед неминуемой участью угодить в ловушку ощутила Рэйчел, когда услышала в трубке голос Митчелла.
– Мне передали, что Лоретта просила меня позвонить, – начала Рэйчел.
– Знаю.
– Кто со мной только что говорил?
– Следователь.
– Что случилось?
– Видишь ли, Марджи...
– Ну?..
– Ее больше нет, Рэйчел, – немного помедлив, сообщил Митчелл. – Ее убили. Застрелили.
Мир покачнулся.
– О боже, Митч...
– Говорят, это дело рук Гаррисона, – продолжал Митчелл. – Но все это чушь собачья. Его подставляют. Этого просто не может быть.
– Когда это произошло?
– Прошлой ночью. Должно быть, кто-то забрался в дом. Тот, кому она здорово насолила. У нее хватало врагов. Сама знаешь, Марджи умела смешивать людей с грязью.
– Бедняжка Марджи. О боже, бедная, бедная Марджи.
– Тебе придется вернуться, Рэйчел. Полиция хочет с тобой побеседовать.
– Но мне нечего сказать. Я ничего не знаю.
– Последнее время ты часто с ней общалась. Может, она что-нибудь тебе говорила...
– Я не хочу возвращаться, Митчелл.
– О чем ты говоришь? – В первый раз за время разговора он выказал некое подобие эмоции, нечто среднее между гневом и недоверием. – Ты обязана вернуться, слышишь? Где, черт побери, ты находишься?
– Тебя это не касается.
– Все еще на том проклятом острове? Да? – Гневные ноты в его голосе внезапно обрели большую силу. – Думала от меня это скрыть, да? Думала, это твой большой секрет? А я, оказывается, в курсе всего, что с тобой происходит.
– Давай не будем начинать все сначала, – примирительно произнесла она, очень рассчитывая твердостью тона урезонить неожиданно разбушевавшегося мужа.
– Если не вернешься сама, тебя начнет искать полиция. Ты этого добиваешься?
– Прекрати на меня давить. Теперь это бесполезно.
– Рэйчел...
– Я позвоню позже.
– Не вешай трубку.
Но в трубке уже раздались короткие гудки.
– Проклятый ублюдок, – тихо выругалась Рэйчел, после чего едва слышно добавила: – Бедняжка Марджи.
– Дурные новости? – На пороге показался Ниолопуа с чашкой горячего чая.
– Хуже не бывает, – ответила она. – Прошлой ночью убили жену Гаррисона. Это брат моего мужа.
– Как это случилось?
– Ее застрелил собственный супруг. – Облекая столь ужасную и невероятную весть в слова, она предназначала ее большей частью для себя, нежели для Ниолопуа.
– Хотите, я сообщу об этом отцу?
– Да, – сказала Рэйчел. – Если ты, конечно, не против. Будь любезен, попроси его поторопиться. Скажи, что он мне очень нужен.
– Чем еще я могу помочь?
– Спасибо, больше ничем.
– Мне очень жаль. Она была прекрасной женщиной, – искренне посочувствовал он и вышел из дома.
Сделав несколько глотков подслащенного медом чая, Рэйчел встала и направилась в кабинет с твердым намерением отыскать в одном из ящиков шкафа открытую пачку сигарет. Ей было необходимо затянуться разок-другой горьким, отравляющим легкие дымом в память о бедняжке Марджи и послать подальше все свалившиеся на ее голову напасти вместе с вытекающими из них последствиями.
Найдя сигареты там, где она и ожидала, Рэйчел, с чашкой в одной руке и пачкой – в другой, зашла на кухню за спичками. До конца не оправившись от охватившего ее неприятного состояния, она до сих пор ощущала не то чтобы слабость, но некоторую потерю равновесия, обыкновенно преследующую тех, кто тщетно пытается нащупать твердую почву под ногами. Отыскав наконец спички, она расположилась с чаем и сигаретой на веранде, обозревая близлежащие подступы к дому, откуда в любую минуту мог появиться Галили.
У сигареты был неприятный вкус, но Рэйчел продолжала курить, вспоминая, как много раз они с Марджи беззаботно болтали о всякой всячине, окутанные облаком табачного дыма. Случись это печальное событие с кем-нибудь другим, оно непременно пробудило бы в Марджи острый интерес, и она принялась бы обсуждать различные сценарии совершенного преступления. Как-то она сказала Рэйчел, что ей не грозит насилие. Она считала, что трагедии случаются только с теми, на кого наложено проклятие, а ей, Марджи, дескать, еще не встречался в жизни тот, кто был бы способен его наложить. Рэйчел не видела в ее доводах здравого смысла, о чем не преминула сообщить подруге, упомянув в подтверждение своих слов некоторых важных особ, встречавшихся с Марджи в повседневной жизни, которые искренне желали бы оказаться в том правиле исключением, но та упорно возражала, утверждая, что они все до единого мошенники, лгуны и воры. Однако вовсе не это горькое заблуждение заставило Рэйчел вспомнить о том разговоре, но глубокое разочарование, которое подруга вкладывала в свои слова, ибо под маской циничности Марджи оставалась обыкновенной женщиной, жаждущей разувериться в своей правоте относительно проклятых подонков, коими, по ее убеждению, являлись сильные мира сего.
Последнюю мысль она прежде всего адресовала Гаррисону, которого ни разу в жизни не поминала добрым словом и который, по ее мнению, наряду с ему подобными, был эгоистичным и самодовольным типом, не способным даже удовлетворить женщину в постели. Впрочем, столь нелестные, отзывы покойной жены не могли послужить достаточно веским основанием для подозрения в преступлении, которое ему вменялось в вину, и Рэйчел не могла вообразить себе столь серьезные обстоятельства, которые могли побудить его поднять оружие против своей супруги. Пусть они и питали друг к другу неприязнь, но их взаимная ненависть длилась уже долгие годы, а стало быть, вряд ли могла заставить Гаррисона пойти на столь рискованный шаг. Да захоти он и в самом деле расторгнуть с ней брак, в его распоряжении были куда более простые решения.
Рэйчел вновь вспомнила недавний разговор с Митчеллом, когда он требовал ее возвращения, а иначе за ней будет послана полиция. Поразмыслив над его словами, Рэйчел решила, что его угрозы не следует принимать всерьез, поскольку, вопреки утверждению мужа, она ничем не могла помочь следствию и, будучи вне подозрений, вовсе не обязана была ехать в Нью-Йорк. Если бы следователю понадобилось задать ей какие-то вопросы, он мог бы сделать это по телефону. Исходя из этих соображений, а также из чувства протеста она решила не уступать требованиям мужа и отложить свое возвращение, по крайней мере, до тех пор, пока у нее самой не возникнет желания вернуться.
Докурив сигарету и почти допив чай, Рэйчел решила не сидеть на веранде, а пойти переодеться. Она захватила в кухне печенье и отправилась в ванную принять душ.
Случайно взглянув на себя в зеркало, она удивилась: ее кожа пылала от солнца и ветра, а она чувствовала себя на удивление спокойно. Неужели события последних нескольких часов повергли ее в столь сильный шок, что это лишило ее чувствительности? Почему она не плакала? Ее лучшая подруга мертва, а она стоит и разглядывает себя в зеркале, так и не проронив ни слезинки. Рэйчел мрачно взглянула на свое отражение, точно оно могло ответить на ее вопросы и объяснить эту загадку, но ее отражение оставалось безмолвным.
Она сбросила на пол одежду и включила душ. Струя воды, слабая, но все равно приятная, смывая соль с ее загорелой кожи, пробудила в ней воспоминания о недавних прикосновениях Галили. О том, как его руки нежно ласкали ей лицо, грудь, живот, как его язык играл у нее между ног. Она опять захотела его. Чтобы он шептал ей, как в их первую ночь, сказки о любви и воде. Она была согласна даже на истории об акулах. Ей хотелось раствориться в нем.
Так мечтая, она вымыла волосы и смыла с себя остатки мыльной пены. Забыв заранее достать полотенце из шкафа, Рэйчел вышла из душа вся мокрая – и вдруг увидела, что в дверях ванной стоит Галили и смотрит на нее.
Она инстинктивно попыталась прикрыть свою наготу, но он так смотрел на нее, что Рэйчел сочла свой порыв бессмысленным. В его по-детски наивном взгляде не было и намека на похоть. Его глаза были широко открыты, а лицо отражало некую потерянность.
– Значит, теперь они взялись убивать своих, – сказал он. – Я так и знал, что рано или поздно это случится, – и, покачав головой, добавил: – Знаешь, Рэйчел, а ведь это начало конца.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Нечто подобное предсказывал мой брат Люмен.
– Он знал, что произойдет убийство?
– Убийство не самое страшное. Марджи была мрачной особой, и, возможно, для нее было лучше...
– Не смей так говорить.
– Но это правда. Мы оба знаем, что это так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101