В тот момент он рисовал ананас, салат-латук, телячью отбивную, полбуханки белого хлеба, охотничий нож и медную разливную ложку. Все эти разнородные оригиналы лежали перед ним, упорядоченные в сомнительной гармонии.
Он собирался пить отвратительный чай, который попробовал для него мой отец час назад, с тремя печеньями (вероятно, надкусанными). Пока ему разогревали его отвар на спиртовке, находившейся там же, на отдельном столике, он сказал мне несколько слов, и это были единственные слова, с которыми он обратился непосредственно ко мне в тот короткий промежуток времени, когда я пробовал его еду. Я запомнил их так:
– Значит, это ваш сын, Астигаррага… Учись у своего отца, мальчик: всегда слушать и молчать… держать рот на замке… исключение только для этой работы, само собой… Если б это было не так, как бы мы жили… – Подобная простота, видимо, нравилась ему самому, а может, ему хотелось кашлять. – Испании можно служить разными способами, и этот – не более ничтожный и не менее важный, чем другие… Ведь масонство не отдыхает даже по праздникам… Это все.
6
Идея воспользоваться моим временным занятием в должности дегустатора, чтобы устроить покушение на Франко, пришла в голову дяде Пачи, который послужил мне проводником в круги активных борцов с франкизмом.
Как и многие, я в ту пору верил в то, что мы сражаемся как против франкистского фашизма, так и за освобождение Эускади.
Много лет спустя, когда я уже достиг достаточного возраста, чтобы понять, что Бога не существует, что все вокруг – ложь и что если бедняк ест мерлана, то, значит, либо это плохой бедняк, либо это плохой мерлан, я, с высоты своего шаткого положения, отдавал себе отчет в том, что все равно, кто удерживает власть: ЭТА сражалась и продолжает сражаться, неся с собой террор и бедствия, против Испании и против всех, кроме самих себя и своих наемных убийц.
Выживание самой организации – единственная цель.
Впрочем, должен заранее сообщить вам, что ни одно из обстоятельств не повлияло на мои поступки. Моя беспощадная и разнообразная месть на протяжении двадцати пяти лет имеет под собой исключительно личные мотивы, которые я в дальнейшем изложу.
Я невольно ощутил озноб, вспомнив о тщательно смазанном пистолете в коробке с обувью и о коллекции зловещих ножей, причины обладания которой в свете этих заявлений о мести казались отнюдь не невинными.
Мне также пришло на память, что на ночном столике у него лежал «Граф Монте-Кристо», главный герой которого, Эдмон Дантес, также тратит свое состояние и свою жизнь на то, чтобы отомстить людям, несправедливо отправившим его в тюрьму.
7
Франко почти всегда обедал и ужинал в Айете. Кстати, именно там я начал интересоваться кулинарией. Я достаточно долгое время провел в обществе Луиса Ицаскабры, болтливого дворцового повара, который научил меня готовить основные блюда традиционной баскской кухни и смешивать четыре истинно баскских соуса: черный кальмаровый, соус для трески пиль-пиль, красный бискайский из острого стручкового перца и вкуснейший зеленый соус для мерлана.
Тем летом Франко выезжал только в Бильбао, и только пару раз. В эти дни он обедал в знаменитом ресторане отеля «Торронтеги» и в морском клубе «Абра», в то время располагавшемся на первом этаже театра «Арриага».
Но было одно место, куда Франко наведывался с определенным постоянством, – на ферму Арансади, в простую харчевню, расположенную возле деревушки Виль-ябона, недалеко от Сан-Себастьяна.
Благородному генералу, хоть он и был воздержан в еде и ему было в целом все равно, что ему подают, тем не менее очень нравились свежие кальмары в собственном соку, которых готовили на вышеуказанной ферме.
Это место и выбрали для того, чтобы отравить его.
8
Среди заговорщиков, помимо моего дяди Пачи и пишущего эти строки, было еще трое мужчин, одна женщина и один кюре (иезуит).
Мой дядя Пачи и кюре возглавляли группу, им было, соответственно, тридцать и тридцать два года. Остальные были очень молоды, всего лишь на несколько лет старше меня.
Дядя Пачи, девушка и еще один были гипускоанцами; кюре и один из самых молодых происходили из Бильбао, шестой – из провинции Алава, из Арсеньеги.
Пачи Ираменди, принадлежавший в качестве истово верующего к той, новоиспеченной ЭТА, был запевалой в группе; об остальных же я не могу сказать, являлись ли они членами организации или просто были воинствующими националистами.
Я не задавал вопросов, и никто не обеспокоился тем, чтоб предоставить мне объяснения.
В то время я не мог представить себе, что этот недостаток информации о большинстве заговорщиков затруднит мне в будущем поиски их пристанища.
9
Пачи Ираменди бросил семинарию в Сатурраране в возрасте девятнадцати лет, пошел в армию и служил в регулярных войсках в Сиди Дрисе, в испанском протекторате Марокко, а потом отправился искать счастье по другую сторону лужи. Там он кочевал по многим странам: был искателем алмазов с бразильскими гаримпейрос, служил наемным убийцей у богатого венесуэльского землевладельца, был наемником во время гражданской войны в Колумбии, торговал оружием в Панаме и работал киллером ЦРУ в Гватемале, где потерял левый глаз из-за удара бутылкой в ходе драки в таверне. И именно там, в Гватемале, он узнал о существовании яда, который должен был покончить с уже и так слишком затянувшейся жизнью диктатора.
Очевидно, что мой дядя Пачи не отличался особенной идеологической чистотой; он служил под любыми знаменами и ради кошелька любого хозяина. Полагаю, что в конце концов он оказался в ЭТА так же, как мог оказаться в иностранном легионе. Не перестаю удивляться, как он достиг столь выдающегося положения в верхушке террористической банды. Кстати, тот, 1962-й, год был годом независимости Алжира, страны, где Пачи Ираменди лишится жизни двадцать пять лет спустя, хотя, конечно, несколько иначе, чем это запечатлено в истории.
10
Как я уже говорил, в Тулузе у меня была невеста, Каталина Ирасоки, – я был очень сильно влюблен в нее, а она в меня.
Это была простая, нежная и очаровательная девушка, одна из тех женщин, что могут сделать счастливой жизнь любого нормального мужчины (а я в то время еще таковым был). После моего возвращения из армии мы собирались пожениться и жить в Тулузе или в Сан-Себастьяне.
Она не участвовала в моей революционной деятельности и не знала о ней. Я не сказал ей ни слова о готовящихся событиях.
11
План расправы с диктатором был прост, но очень трудоемок для меня.
Мой отец всегда выступал в роли первого дегустатора, за час до еды, а я пробовал блюда после, под внимательным взором Франко.
Я должен был незаметно подсыпать яд в его тарелку непосредственно перед тем, как попробовать кушанье. Конечно, я тоже отравлюсь, но в моем распоряжении будет десять минут, чтобы принять противоядие.
Яд этот изготовлялся из мельчайших грибов, которые индейцы сейба (одно из туземных племен Гватемалы, майя по происхождению) сушили на солнце и превращали в порошок. Они использовали его для охоты. Яд быстро парализовал нервную систему животного и убивал его. Попадая в кровь посредством пищи, яд начинал действовать чуть позднее. Но лучше всего было то обстоятельство, что гриб не оставлял в организме никаких следов. Дядя Пачи хорошо это знал, он уже использовал его в Гватемале, подмешав яд в питье прогрессивному политику, чье поведение мешало интересам «Юнайтед Фрут Компани».
Вскрытие ничего не дало, и никто не подумал об отравлении, ведь оба дегустатора остались живы.
Смерть Франко должна была войти в историю как случайная смерть, вызванная остановкой сердца, случившейся по непонятной причине.
Дядя Пачи привез с собой из Гватемалы несколько ядовитых грибов и противоядие, которое, как ни странно, находилось в другом грибе того же семейства.
Чтобы успокоить меня, дядя Пачи у меня на глазах принял яд, подождал восемь минут, а потом проглотил противоядие.
Через некоторое время, очень напуганный, я сделал ту же попытку. Я ничего не почувствовал. Мое тело не подверглось никаким изменениям ни после принятия яда, ни после противоядия.
12
Франко решил, что на следующий день, в четверг, 16 августа 1962 года, он хочет обедать на ферме Арансади.
Мы, заговорщики, собрались в Тулузе накануне ночью в квартире моего дяди Пачи – он был холостяком и жил один.
Невероятно было, чтобы что-нибудь пошло не так, меня было достаточно трудно вычислить, но на всякий случай мне дали инструкции по плану бегства во Францию и сеть надежных контактов.
Все было предельно ясно, встреча являлась скорее символическим актом: тост шести связанных клятвой людей с пожеланием удачи мне и всем – успеха в тираноубийстве.
Наутро правительственная машина, каждый день приезжавшая за моим отцом и за мной в Альсо, отвезла нас прямиком в Вильябону.
В четверть второго мой отец попробовал порции, приготовленные для каудильо: вкусное мармитако, знаменитых кальмаров в собственном соку (позже их разогреют на водяной бане на тех же самых тарелках, на каких подадут), рис с молоком и вино, выдержанное вино «Маркес де Рискаль».
Ровно в два, как штык, появился Франко со своей немногочисленной свитой, которая, не считая двух охранников, состояла из трех человек, с которыми он собирался разделить трапезу: его двоюродного брата Пакона, с ним он был неразлучен, Николаса Ласарте (алькальда Сан-Себастьяна) и какого-то гражданского губернатора, чьего имени я никогда не знал или не помню.
Когда представители власти сели за стол, я вошел в столовую, дрожа, как флан.
Я попробовал вино, а потом мармитако.
Помню, я подумал, что это несравненное кантабрийское блюдо – сочное и приготовлено именно так, как надо: его варили в течение минимального времени. Любопытно, какие причудливые мысли приходят в голову человеку в моменты максимального нервного напряжения.
После дегустации я застыл неподвижно посреди столовой, в ожидании, пока подадут кальмаров.
Франко выпил треть своего бокала вина и съел не больше пяти ложек вкуснейшего кушанья из даров моря, в то время как его двоюродный брат Пакон потребовал добавки: он всегда отличался хорошим аппетитом.
Сердце стало рваться прочь у меня из груди, когда настала очередь третьего блюда.
Перед Франко поставили дымящуюся глиняную кастрюльку с восемью кальмарами – каждый был не крупнее большого пальца, – политыми густым черным соусом; к блюду подали большой кусок поджаренного хлеба.
Яд, в виде малюсенького сплющенного шарика, я прятал в правой руке, между безымянным пальцем и мизинцем.
Когда я поднес к кастрюльке руку с вилкой, мне показалось, что старый диктатор смотрит на меня с особенным вниманием, как будто чувствует что-то необычное; я подумал, что он услышит барабанную дробь моего сердца.
Нервы едва не выдали меня; я опустил глаза, занес руку над кастрюлькой, совсем близко от еды, потер одним пальцем о другой, чтобы пот не удержал шарик, и тот упал, мгновенно потонув, спрятавшись в плотном, но жидком соусе, выплыть на поверхность он не мог.
Даже орел не разглядел бы моей манипуляции.
Яд быстро растворялся в теплой среде, и хотя шарик был не больше горчичного зерна, он заключал в себе больше смертоносной силы, чем целое семейство скорпионов. Дядя Пачи позаботился об успехе предприятия и не поскупился на дозу.
Я взял в левую руку нож, отрезал кусок кальмара, несколько раз прожевал его и с трудом проглотил. Вслед за тем я взял ложечку, сделал над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться, чтобы у меня не дрожала рука, зачерпнул соус неглубоко от поверхности (конечно же, подальше оттого места, куда упал яд) и попробовал. Франко сделал мне недовольный жест правой рукой, другую, пострадавшую на охоте, он прижимал к лацкану синего пиджака бессильную, как у кататоника или у паралитика.
Я мог уходить.
Противоядие, порошок, уже некоторое время лежало у меня под языком, в защитной пластиковой капсуле, которую я раскусил, как только повернулся спиной к столу.
Во исполнение плана я не стал уходить из столовой, чтобы отвести от себя могущие возникнуть в дальнейшем подозрения. Я пошел к кухонному столу, где стоял кувшин с водой и стаканы для дегустаторов, и выпил, чтобы легче проглотить порошок и пережеванную капсулу.
Несколько успокоившись, я вознамерился тайком понаблюдать за Франко. Не каждый день видишь, как умирает тиран. Мое имя займет свое место рядом с именами Марка Юния Брута, Гаврилы Принципа, Матео Морраля и Джона Уилкса Бута, но будет вызывать при этом всеобщее уважение. Карлос Мария Астигаррага Ираменди, человек, убивший Франсиско Франко Баамонде, одного из самых жестоких диктаторов XX века. Я сам сделаю так, чтоб мир узнал об этом в подходящий момент (какими идиотами бывают люди).
Но, как знаете вы и последний дурак, ничего не произошло.
Франко немного пошевелил кальмаров вилкой, но не стал их есть. Он повернулся к хозяйке, которая стояла в столовой, сторожа каждое движение генералиссимуса, и сказал ей:
– Не презирайте меня за это, Ампаро, вы ведь знаете, что это блюдо мне ужасно нравится… Но меня немного укачало на поворотах дороги, и у меня пропал аппетит. Боюсь, кальмары будут для меня сегодня несколько тяжелы… Я лучше попробую кусочек жареного мерлана или яичницу по-французски… но в любом случае позже.
У меня не было времени даже для того, чтоб сообразить, что покушение провалилось. Я вдруг понял, что умираю: все вокруг меня гасло, и внутренний мрак завладел моей головой.
Помню, в этом месте я сделал паузу в чтении исповеди Астигарраги, подобно тому, как сейчас снова остановилось такси.
Когда дорога казалась уже окончательно свободной, очередной затор, еще более плотный, последовал за недавней передышкой, во время которой поток потек.
Новая пробка была результатом столкновения автобуса с машиной. Легкий заработок для жестянщиков и страховых агентов, но оба транспортных средства стоят, занимая две полосы, потому образовался новый затор: и всем нам приходится двигаться по оставшемуся коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29