Одна высокая, другая пониже. Махали руками. Пашка остановился.
– До города подбрось, пожалуйста! – офицерик был совсем молодой, весь в ремнях и старался говорить басом. Он был чем-то чрезвычайно доволен, наверно, ночными блужданиями с любимой. Конечно, так. Девушка прижималась к нему, весело смотрела на Пашку. Она тоже была довольна.
– Садитесь.
Девушка села в кабину и начала вертеться, отряхиваться… Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться между собой, смеялись.
Пашка искоса разглядывал девушку. Хорошенькая, белозубая, губы бантиком – загляденье!
– Куда это на ночь глядя? – спросил Пашка.
– В гости, – охотно откликнулась девушка. И опять вылезла наполовину из кабины – говорить со своим дружком. – Саша! Саш!… Как ты там?!
– В ажуре! – кричал из кузова лейтенант.
– Вам что, дня не хватает – по гостям ездить? – опять спросил Пашка.
– Что? – Девушка мельком глянула на него и опять полезла говорить: – Саша! Саш!…
«Саша! Саша!! – съехидничал про себя Пашка. – Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас – впереди машины побежит».
– Я представляю, что там сейчас будет! – кричал из кузова Саша.
Девушка так и покатилась.
«О! О!… Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время», – сердито думал Пашка.
Дождь припустил сильнее.
– Саша! Как ты там?!
– Порядок! – не сдавался лейтенант. – На борту порядок!
– Скажи ему: там под баллоном брезент лежит, пусть накроется, – сказал Пашка. – А то захворает в гостях-то.
Девушка чуть не вывалилась из кабины.
– Саша! Саш!… Там под баллоном какой-то брезент лежит!… Накройся!
– Я уже накрылся! Порядок!
Пашка закурил и опять задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.
Перед фарами летела, косо падая, серая сетка дождя.
…В город приехали еще до света.
– Спасибо, – сказал лейтенант, спрыгнув на землю.
– На здоровье.
Пашка заехал к знакомым, отоспался на полатях, встал, плотно пообедал, погрузил на складе пустые бочки и поехал на центральное бензохранилище – километрах в семнадцати от города.
День был теплый, тусклый… Дороги раскисли после вчерашнего дождя. Колеса то и дело пробуксовывали. Пока доехал до хранилища, порядком умаялся.
…Бензохранилище – это целый городок, строгий, стройный, однообразный, красивый в своем однообразии. На площади гектара в два аккуратными рядами стояли огромные серебристо-белые цистерны – цилиндрические, круглые, овальные, врытые в землю и просто так, не врытые…
Пашка пристроился в длинный ряд автомашин и стал потихоньку двигаться.
Часа через три только ему закатили в кузов бочки с бензином.
Пашка подъехал к конторе, поставил машину рядом с другими, тоже уже груженными, и зашел в контору – оформить документы.
И тут – никто потом не мог сказать, как это произошло, отчего, – низенькую контору озарил вдруг яркий свет.
В конторе было человек восемь шоферов, две девушки за столом и толстый мужчина в очках (тоже за столом), он-то и оформлял бумаги. Девушки – одна писала, другая крутила арифмометр.
Свет вспыхнул сразу… Все на мгновенье ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестанул чей-то вскрик:
– Пожар!
Шарахнулись из конторы…
…Горели бочки на одной из машин.
Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый мужчина (который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.
– Давай брезент! Э-э!… – заорал он. – Куда вы?! Успеем! Успеем же!…
– Беги!… Сейчас рванет! Беги, дура толстая!… – крикнул кто-то из шоферов.
Несколько человек остановились. Пашка тоже остановился.
– Сейчас… – сказал сзади голос. – Ох, и будет!…
– Добра-то сколько! – сказал другой голос.
Кто– то негромко заматерился.
– Давай брезент! – непонятно кому кричал мужчина в очках и сам не двигался с места.
– Уходи!… Вот ишак.
Пашку точно кто толкнул сзади… Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. В голове точно молотком колотили мягко и больно: скорей! Скорей! Видел, как впереди, над машиной, свиваются яркие космы огня.
Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, воткнул первую передачу и даванул газ… Машина рванула и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин.
…Река была в полукилометре от хранилища; Пашка правил туда, к реке. Машина летела прямо по целине, прыгала… Горящие бочки грохотали в кузове. Пашка закусил до крови нижнюю губу, почти лег на штурвал… В голове больно колотилось: скорей! Только скорей!
Крутой обрыв реки приближался угнетающе медленно. На небольшом косогорчике колеса забуксовали… Машина юзом поползла назад. Пашка вспотел. Молниеносно перебросил скорость, дал левее руля, выехал. И опять выжал из мотора всю его мощь.
До берега оставалось метров двадцать. Пашка открыл дверцу, не снимая правой ноги с газа, стал левой на подножку… В кузов не глядел – там колотились друг о дружку бочки и тихо шумел огонь. Спине было жарко.
Теперь обрыв надвигался быстро. Пашка чего-то медлил, не прыгал… Прыгнул, когда до берега оставалось метров десять. Упал. Слышал, как особенно сильно грохотнули бочки, взвыл мотор… Потом внизу, под обрывом, с силой рвануло, и оттуда стремительно вырос красивый столб огня. И стало тихо.
Пашка встал и тут же сел – в сердце воткнулась такая каленая боль, что в глазах потемнело.
– …Ногу сломал, – сказал Пашка самому себе.
К нему подбежали, засуетились… Подбежал толстый мужчина в очках, заорал:
– Какого черта не прыгал, когда отъехал уже?! Направил бы ее и прыгал! Обязательно надо до инфаркта людей довести?!
– Ногу сломал, – сказал Пашка.
– В герои лезут!… Подлецы! – кричал толстый.
Один из шоферов взял его за грудки.
– Ты что, спятил, что ли?
Толстый оттолкнул шофера… Снял очки, высморкался. Сказал с нервной дрожью в голосе:
– Все сердце перевернулось. Опять лежать теперь.
Пашку подняли и понесли.
…В палате кроме Пашки было еще четверо мужчин. Один ходил с «самолетом», остальные лежали, задрав кверху загипсованные ноги.
Один здоровенный парень, белобрысый, с глуповатым лицом, просил того, который ходил:
– Слышь, Микола!… Неужели ж у тебя сердца нету?
– Нельзя, – спокойно отвечал Микола. – Не положено.
– Эх…
– Вот те и «эх». Я отвяжу, а кто потом отвечать будет?
– Ты… Я же и отвечу. Терпи. Мне, ты думаешь, не надоела тоже вот эта игрушка? Тоже надоела.
– Ты же ходишь, оглоед!… Сравнил.
– И ты будешь.
– А чего ты просишь-то? – спросил Пашка детину (Пашку только что внесли в палату).
– Просит, чтоб я ему гири отвязал, – пояснил Микола. – Дурней себя хочет найти. Так ты полежишь и встанешь, а если отвяжу, ты совсем не встанешь. Как дите малое, честное слово.
– Не могу больше. Я психически заболею. Двадцать второй день сегодня… Сейчас орать буду.
– Ори, – спокойно сказал Микола.
– Ты что, дурак, что ли? – спросил Пашка детину.
– Няня! – заорал детина.
– Как тебе не стыдно, Иван! – укоризненно сказал один из лежащих. – Ты же не один здесь, верно?
– Я хочу книгу жалоб и предложений.
– Зачем она тебе?
– А чего они… Не могли уж умнее чего-нибудь придумать? Так, наверно, еще при царе Горохе лечили.
– Тебя не спросили, ученый нашелся.
– Няня!
В палату вместо няни вошел толстый мужчина в очках (с бензохранилища). Увидел Пашку, заулыбался.
– Привет! Лежишь? На, еды тебе принес… Фу-у! – мужчина сел на краешек Пашкиной кровати, огляделся. – Ну и житье у вас, ребята! Лежи себе, плюй в потолок.
– Махнемся? – предложил мрачно детина.
– Завтра.
– А-а… Нечего тогда вякать.
– Ну, как? – спросил мужчина Пашку. – Ничего?
– Все в ажуре.
– Ты скажи, почему ты не прыгал, когда уже близко оставалось?
– Та-а…
– Машину что ли, хотел сохранить? Так она – так и так – сгорела бы.
– Да нет… я и не думал про машину. Не знаю.
– А меня чуть кондрашка не хватила. Сердце стало останавливаться, и все. Нервы у тебя крепкие, наверно.
– Я ж танкистом в армии был, – хвастливо сказал Пашка. – Попробуй пощекоти меня – хоть бы хны.
– Машину достали. Всю, в общем, разворотило… Дал ты ей по целине-то. Сколько лежать придется?
– Не знаю. Вон, друг двадцать вторые сутки лежит уже… С месяц, наверно.
– Перелом бедренной кости? – спросил детина. – Три месяца не хочешь? С месяц… хэх, быстрые какие все.
– Привет тебе от наших ребят. Хотели прийти сюда – не пускают. Меня, как профорга, и то еле пропустили, еле уломал. Журналов вот тебе прислали… – мужчина достал из-за пазухи пачку журналов. – Из газеты приходили, спрашивали про тебя… А мы и знать не знаем. Только в командировке сказано, что Любавин Павел, из Баклани… Сюда, наверно, придут.
– Это ничего, – сказал Пашка самодовольно. – Я им тут речь скажу.
– Хэх… Ну, ладно, поправляйся. Будем заходить к тебе в приемные дни. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай!
– Счастливо!
Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел.
– Ты что, герой, что ли? – спросил Пашку детина.
Пашка некоторое время молчал.
– А вы разве ничего не слышали? Должны были по радио передавать.
– Нет, – сказал детина, – у меня наушники не работают.
– Произошла авиационная катастрофа. Самолет летел с такой скоростью, что загорелся в воздухе. Пилотировал самолет Любавин Павел Ефимович, то есть я. Преодолевал звуковой барьер.
У всех вытянулись лица. Детина даже рот приоткрыл.
– Нет, серьезно?
– Конечно. Кха.
– Врешь ведь?
– Ну вот!… Не веришь, не верь, я тебя не заставляю. Какой мне смысл врать!
– Ну и как же ты?
– Преодолел барьер, дал радиограмму на землю и прыгнул затяжным прыжком. И ногу вот сломал.
Первым очнулся человек с «самолетом».
– Вот это загнул! У меня аж дыхание остановилось.
– Трепач, – сказал детина разочарованно. – Я думал, правда.
– Вот так, – сказал Пашка и стал смотреть журнал. – Состояние невесомости перенес хорошо… Пульс нормальный.
– Во-первых, на самолетах не бывает невесомости, – сказал детина.
– Привет! Хэх… – Пашка перелистнул страничку журнала. – Много ты знаешь.
– Невесомость вообще-то бывает, – сказал человек с «самолетом», – но все равно ты загибаешь, парень. Кто это к тебе приходил сейчас?
– Приходил-то? Генерал, дважды Герой Советского Союза. Он только не в форме – стесняется по городу в форме ходить.
Человек с «самолетом» громко захохотал.
– Генерал!… Я ж его знаю! Он же на бензохранилище работает!…
– Знаешь?
– Знаю!
– Так чего же тогда спрашиваешь?
Детина раскатился громоподобным смехом. Глядя на него, Пашка тоже засмеялся. Потом засмеялся человек с «самолетом» и остальные. Лежали и хохотали, глядя друг на друга.
– Ой, мама родимая!… Кончаюсь, – стонал детина.
Пашка закрылся журналом и хохотал беззвучно.
В палату вошел встревоженный доктор.
– В чем дело, больные?
– О-о!… – детина показывал пальцем на Пашку и не мог произнести ничего членораздельного. – Гене… ха-ха-ха… барьер… хо-хо-хо!…
Старичок доктор тоже хихикнул и поспешно вышел из палаты.
В палату вошла девушка лет двадцати трех… В брюках, накрашенная, с желтыми волосами, красивая. Остановилась в дверях.
– Здравствуйте, товарищи.
Смех потихоньку стал стихать.
– Здравствуйте, – сказал Пашка.
– Мм-м… ха-ха-ха, ох-ха-ха… – мучился детина.
– Кто будет товарищ Любавин? – спросила девушка.
– Я, – сказал Пашка и попытался привстать.
– Лежите, лежите, что вы! Я вот тут присяду немножко… Можно?
– Конечно!
– Я из городского радиокомитета, хочу поговорить с вами.
Детина перестал хохотать – смотрел то на Пашку, то на девушку.
– Это можно, – сказал Пашка и мельком глянул на детину. Детина теперь начал икать.
– Как вы себя чувствуете? – спросила девушка, раскладывая на коленях большой блокнот.
– На пять с плюсом. Фотографировать будете?
Девушка улыбнулась, внимательно посмотрела на Пашку. Пашка тоже улыбнулся. Девушка опустила глаза к блокноту…
– Для начала… такие… формальные вопросы: откуда родом, сколько лет, где учились…
– Значит, так… – начал Пашка, закуривая. – А потом я речь скажу. Ладно?
– Речь?
– Ага.
– Хорошо… Я могу записать вас. В другой раз только.
– Значит, так: родом я сам из… из Баклани… А вы откуда? – спросил он игриво.
– Я? Я из Ленинграда, – девушка спокойно, весело смотрела на Пашку. – Но только при чем же здесь я? Не я ведь совершила подвиг…
У Пашки сладостно заныло в груди. Ему до слез захотелось узнать, замужем она или нет.
– Видите ли, в чем дело, – заговорил он. – Я вам могу сказать следующее…
Детина неудержимо икал и во все глаза смотрел на яркую девушку.
– Выпей воды! – разозлился Пашка.
– Я пил только что, – сказал детина, сконфузившись. – Не помогает.
– Значит так, – продолжал Пашка, затягиваясь папироской и оттопырив «интеллигентно» мизинец. – О чем мы говорили?
– Где вы учились?
– Я волнуюсь, – серьезно сказал Пашка, – Мне трудно…
– Вот уж никогда бы не подумала! – воскликнула девушка. – А вести горящую машину – это легче?
– Видите ли… – опять напыщенно заговорил Пашка, потом вдруг негромко и доверчиво спросил: – А что тут такого? Вы только это не записывайте. Я на самом деле подвиг совершил? Я боюсь, вы расскажете по радио, а мне потом стыдно будет перед людями… Вон, скажут, герой идет. Народ же, знаете, какой! Или это ничего?
Девушка тихо засмеялась… Перестала смеяться, некоторое время с интересом, ласково смотрела на него.
– Нет, это ничего. Это здорово!
Пашка приободрился.
– Вы замужем? – спросил он.
Девушка покраснела.
– Нет, а что?
У Пашки радостно сдавило сердце.
– Можно, я вам письменно все подробно опишу? Вы еще раз завтра придете, и я вам отдам. Я не могу рассказывать, когда рядом икают.
– Что я, виноват, что ли? – сказал детина и опять икнул.
Девушку Пашкино предложение поставило в тупик.
– Понимаете… я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Баклани… Так?
– Так, – Пашка скис.
– Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе. Где вы учились?
– В школе, в Баклани.
– Сколько классов кончили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67