– Встань, Шота Руставели, доблестный воин и мудрый поэт. Ты один догадался, что не назначила я расстояние, с которого должно направить стрелу, – весело проговорила Тамар.
От радости нежные щёки покрылись румянцем, глаза под частоколом ресниц заискрились, уголки пухлого маленького рта приподнялись в улыбке. «Слепцом родился и незрячим покинет мир каждый, кто не видел лучезарной красоты Тамар», – любили повторять во всех семи землях.
– Разум большая сила, чем сила рук, – продолжала Тамар, когда Шота поднялся. – Догадка, осенившая ясный ум, привела героя к победе, и я тороплюсь услышать просьбу победителя, чтобы порадовать себя её исполнением.
– Пусть простит царь царей, если произнесёт верный раб недозволенное, – сказал Шота и посмотрел на Закарэ. Он знал, какую бурю поднимет сейчас в душе амирспасалара, но было бы против чести и совести поступить по-другому.
– В крепости Верхняя заключён узник, – продолжал Шота твёрдо. – Его обвиняют в грабеже и бродяжничестве, хотя грабителей держат в тюремных ямах, а не в крепостных башнях. Этот человек спас мне жизнь, и я припадаю к стопам царицы цариц, моля вернуть ему самое дорогое, чем обладают люди, – свободу.
– Твоё благородное сердце бьётся не для себя – для других, – произнесла Тамар. – Надеюсь, амирспасалар, – обратилась она к Закарэ, – мы не заставим победителя повторять свою просьбу дважды.
– Желание царя царей для всех нас – закон, – с поклоном ответил Закарэ. – Однако мне придётся молить победителя умерить своё нетерпение и подождать до завтра. Начальник крепости Верхняя – гость нашего праздника, и, справедливости ради, за которую ратует победитель, не стоит лишать старого воина удовольствия разделить с нами веселье. Завтра Реваз Мтбевари вернётся в крепость и отдаст нужные распоряжения. До той поры сами стены и башни Верхней ручаются за безопасность узника.
Закарэ нуждался в отсрочке, хотя бы на день. Сегодня, самое позднее завтра, витязь, закрытый кольчугой, окажется у него в руках. Вот тогда пусть поэт забирает своего подопечного. Едва двор покинет Тмогви и переедет в южные замки, место в крепости Верхняя навечно займёт другой, более важный узник. Не придётся ему больше тревожить установившийся в государстве порядок.
– Принимает ли Шота условие амирспасалара? – спросила Тамар.
– Я благодарю царя царей за великую щедрость.
– Щедрым был ты, победитель. Ты имел случай наполнить свою казну несметным богатством, но отдал обещанный дар другому.
– Что припрячешь – то погубишь, что раздашь – вернётся снова, – ответил Шота строчкой своих стихов.
– Ступай, – улыбнулась Тамар. – Поле ждёт своего героя.
Верхом на коне Шота проделал круг торжества и почёта. На ходу он похлопывал и гладил Аргентума в знак того, что победа принадлежала обоим. Им кричали слова приветствий. Повсюду были весёлые лица, сияющие глаза. Шота помахал рукой Липариту, стоявшему у самых верёвок. «Всё будет, как должно, и преданную любовь увенчает награда», – подумал он про себя и удивился, что не увидел поблизости Микаэла.
Конь мчался по берегу Мтквари дорогой, проложенной возле скал. Всадник доверился быстрому, ровному бегу, не горячил коня плетью, хотя время от времени с тревогой оглядывался назад. Тёмное облако, сгустившееся вдали, казалось, висело на месте. На самом деле, это двигалась по пятам погоня. «В один миг снарядили, – думал всадник, – готовились, должно быть, со вчерашнего дня. Только где обычным коняшкам сравняться в беге с конём, названным в честь Мерани? Недаром здешние сказывали, что был крылатым тот конь».
Всадник откинул кольчужную сетку, подставил ветру разгорячённые щёки и лоб: «Вывози, Мерани. Теперь уж близко. Возле вардзийских пещер Михейка ждёт с запасной лошадкой».
Неподалёку от Тмогви находился царский монастырь, вернее сказать, монастырский город Вардзия. Необычным был этот город. Не каменные плиты или кирпич послужили для него строительным материалом. Залы, церкви и кельи, кладовые, конюшни, склады продовольствия и фуража – все помещения были вырублены в скале. Много лет, изо дня в день, вгрызались в каменную твердь кирки камнетёсов, в корзинах и мешках отправлялась наружу отторгнутая порода, пока не вырос в скале многоярусный город с улицами, подъёмными мостами и падающими воротами. Город, скрытый каменной толщью, недоступной самым мощным таранам, – твердь, поднявшаяся на защиту месхетских земель.
«Тамар взялась строить церковь и кельи для монахов, причём их вырубили в скале, превратив в необоримое для врагов место. Эту Вардзию начал строить ещё отец царицы Гиорги, но он оставил скалу незаконченной. Великая же Тамар, завершив, украсила её всячески. Невозможно описать словами мощь и великую красоту. Если кто желает знать, пусть повидает Вардзию, высеченные в ней пещеры и всё, что в ней сделано».
Так было записано в хронике, и историограф, написавший эти строки, не позволил себе прикрас или преувеличений.
Всадник поравнялся с отвесной скалой, изрезанной рядами окон и входов, в последний раз обернулся. Тёмное облако, едва теперь различимое, осталось далеко позади. Зато впереди произошло движение. Редкий кустарник у подножия скалы зашевелился. Из кустов выпрыгнул мальчонка и помчался навстречу, крича и размахивая руками.
– Засада, государь Юрий Андреевич! Сверху увидел.
– Где? Быстро сказывай.
– Дорогу перегородили с обеих сторон.
Юрий Андреевич повернул к воде, готовый вместе с конём броситься вплавь.
– Поостерегись, государь. На том берегу также воины.
Погоня, оставленная позади, приближалась. Впереди обозначился конный отряд. По правую руку быстро и шумно неслась река, по левую руку надвигались отвесные скалы.
– Возвращайся в Тмогви. Мерани укрой.
Юрий Андреевич спрыгнул на землю и побежал к скале.
– Возьми с собой, государь! – в отчаянии крикнул Михейка. – Вместе хочу погибнуть.
– Делай, как сказано. Погибнуть всякий сумеет. Спастись – вот что достойно.
Юрий Андреевич подбежал к скале. Михейка увидел, как взвился в воздухе крюк. Острие впилось в камень, закачалась привязанная к железу верёвка. В одно мгновение Юрий Андреевич очутился на неприметной снизу площадке, где впору уместиться лишь одному. Он раскачал и выдернул крюк, забросил выше. Вскарабкался вверх по отвесной стене, упираясь в скалу ногами. Снова нашёл площадку, снова забросил крюк.

– Скорее, скорее, – шептал Михейка.
Конский топот нарастал. Камни дрожали от стука копыт. И в тот момент, когда Юрий Андреевич подтянулся, чтобы перекинуть тело в узкий проём, с двух сторон показались отряды.
Михейка сжался. Он представил, как вскинутся луки и выпустят смертоносные стрелы, как рухнет вниз и разобьётся о скалы пронзённый стрелами государь. Но воины не подняли луки. Они подождали, пока Юрий Андреевич скрылся в оконном проёме, и бросились к входам.
«Живым приказано захватить», – подумал Михейка.
Догадка оказалась верной. Вскоре на наружных лестницах и площадках, соединявших пещеры, встали недвижные, как изваяния, воины с копьями в руках. Теперь даже совы и летучие мыши не смогли бы вылететь незамеченными.
На Михейку никто внимания не обратил. С Мерани на поводу он пробрался в ближний овраг, где оставил привязанную к кусту Яшму. Лошадке назначалось заменить уставшего за день Мерани, да не понадобилась замена.
О встрече близ Вардзии сговорено было вчера, когда Михейка скатился следом за Юрием Андреевичем с берегового обрыва. Пока Юрий Андреевич прятался в яме-пещере, скрытой в камнях, Михейка отводил глаза слугам амирспасалара, про птичьи гнёзда сказывал небывальщину. Потом, когда слуги ушли, они с Юрием Андреевичем обо всём толково договорились.
Вчера была радость от встречи, сегодня – беда.
– Реву, как малолетка, – сказал он сам себе вслух. – Юрий Андреевич жив, и пусть ещё изловчатся его схватить.
Михейка привязал Мерани неподалёку от Яшмы и вернулся к скале, схожей от множества окон и входов с гигантскими сотами. Внизу, у подножия, громоздились скопища тёмно-коричневых острых камней, косматых из-за проросшей в щелях травы. Михейка выбрал убежище поудобнее и залёг.

Глава XVI
ЗАПАДНЯ
Простые монахи довольствовались кельями, напоминавшими каменные склепы. «Братья-князья», как называли в Вардзии представителей знатных семей, пожелавших уйти от мирской суеты, располагались со всевозможным роскошеством. Им отводились по три или четыре просторных кельи с гладкотёсаными стенами и сводчатыми потолками.
Жилое помещение, куда привело окно, нависшее над пропастью, принадлежало монаху из знатных. Спрыгивая на пол, Юрий Андреевич успел подивиться обилию ковров, курильниц, светильников и расставленных в нишах на полках книг. Терять время на разглядывание он, впрочем, не стал. В углу, на ложе, поверх дорогого безворсового ковра лежала небрежно сложенная ряса. Это была удача. Юрий Андреевич поверх кольчуги надел просторное грубое одеяние тёмно-ржавого цвета, закатал слишком длинные рукава, подпоясался валявшимся тут же вервием. «От монаха не отличить», – пробормотал он удовлетворённо и ринулся в глубь пещеры. Он попал сначала в молельню, потом в хозяйственные помещения, пробежал мимо полок, заставленных горшками всевозможных размеров, мимо выдолбленных в скале желобов, где уложенные на бок покоились на ложе из мелкобитых камней кувшины для масла и воды.
Расположение пещер Юрий Андреевич знал плохо. Он посетил монастырь лишь однажды, когда сопровождал на богомолье Тамар. Одно представлялось ясным: подоспевшие воины перекрыли все входы и выходы. Уходить надо в толщу скалы, на север, и через лаз, пробитый к источнику, выбраться на свободу. Другого пути для спасения Вардзия не предлагала.
По крутым ступеням Юрий Андреевич спустился в жерло каменного колодца. Светильник, тлевший в маленькой, с птичье гнездо, нише, с трудом раздвигал сгустившийся мрак.
Юрий Андреевич миновал пекарню с печами-торни для выпечки хлеба, оставил позади гиганты кувшины, по горло ушедшие в ямы, выдолбленные в скале. Огоньки служили путеводными звёздами, вели мимо жилых келий через тесные кладовые и просторные трапезные. Самым удивительным было то, что за время пути не встретился ни один человек – ни монах, ни воин. За спиной раздавались шорохи, слышались то звон, то скрежет, то всплеск, то тихий говор. Кому принадлежали таинственные голоса? Или это гора хранила в каменной толще услышанное однажды? В рукаве рясы Юрий Андреевич сжимал кинжал. Предосторожность была излишней. Пещерный город утратил своих обитателей.
Проход завершила новая лестница. Ступени на этот раз карабкались вверх. Одолев половину подъёма, Юрий Андреевич увидел снизу сдвоенную арку, точно в арку больших размеров вдвинули другую, поменьше. В проёме весело алели залитые солнцем стены просторного зала. Он поспешил спуститься вниз, в темноту. Совсем близко над головой прозвенел задевший о камень щит. Юрий Андреевич отыскал боковой проход и углубился в новую сеть помещений. Сколько пещер оставил он позади – сто или, может быть, двести? Сколько ещё впереди жилых помещений и кладовых, тайников и укрытий с дверями-заглушками, потайными ходами, лестницами и уклонами, соединявшими ярусы? Если бы врагу удалось взять штурмом неприступную крутизну скал, всё равно войску погибель. Оно застрянет в паутине бесконечных проходов. Каждый поворот пришлось бы отвоёвывать с боем. «Попробуй, враг, одолей, когда сами горы с Грузией заодно», – подумал Юрий Андреевич. Видно, прикипел он к этой земле, если гордился великим трудолюбием и безмерным мужеством её народа.
Пещерный город располагал собственным складом оружия и собственными конюшнями с углублениями-стойлами, выдолбленными, как и всё здесь, в скале. От конюшен имелся отдельный проход к источнику. Но сколько Юрий Андреевич ни вслушивался – ни конского ржания, ни пофыркивания, издаваемого лошадьми, когда они прочищают от мякины ноздри, не раздавалось. Огоньки в гнёздах-нишах стали встречаться реже, пока не исчезли совсем. Юрий Андреевич схватил последний светильник и ринулся в темноту.
Спуск, подъём, поворот. Проход извивался, как змей, – влево, вправо. По сторонам тянулись пустые кельи. Видно, недавно изрешетили в этой стороне скалу, не успели обжить. Поворот, ступень. Внезапно светильник погас – в плошке кончилось масло. Чернота завернула, как в плотное одеяло. Держась за стену, Юрий Андреевич двинулся дальше. За спиной раздался и тут же стих шорох шагов. Почудилось или в самом деле выслеживали? Ступени вверх. Поворот. Вдали задрожал блёклый круг – то ли подземное озеро, то ли пробившийся свет. Поплыли протяжные голоса, вначале тихие, потом усилившиеся настолько, что заполнили весь проход. Не доходя десяти локтей, Юрий Андреевич увидел внизу под ногами круглый проём, не закрытый заглушкой. Дальше поднималась стена. Проход заканчивался тупиком. Помня шорох шагов за спиной, Юрий Андреевич надвинул до самых глаз капюшон своей рясы и спустился на руках вниз, к свету и голосам.
Пещера, куда он попал, оказалась подсобным помещением главной вардзийской церкви – храма Успения. Сквозь раскрытую дверь был виден расписанный фигурами сводчатый зал, весь в столбах розового и золотого света. Солнце зажгло весёлый костёр из синих, лиловых, пурпурово-красных, жёлтых, сиреневых красок. Высокая, изогнутая радугой арка, разделившая зал на две неровные части, лучилась семью цветами, как настоящая радуга.
В тени краски меркли, на свету зажигались, словно стряхивали дымку тумана. От скользящего света и мягких теней фигуры на стенах, сводах, в больших плоских нишах приходили в движение. Ангелы с прекрасными, большими глазами взмахивали крылами. Воины потрясали оружием. Святые разворачивали длинные свитки. Измождённые лица смотрели сурово, иссохшие пальцы строго указывали на письмена.
Где только оказывалось свободное место, качались на стеблях диковинные цветы со множеством лепестков и тычинок. Убранство было так радостно и многоцветно, что заполнившие церковь монахи в своих ржаво-коричневых рясах, с капюшонами, скрывшими лица, казались нагромождением тёмных камней посреди цветущего сада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20