– Чахрухадзе разглядывал миниатюры на страницах русских хроник, и хотя там нередко встречались сцены похорон и оплакивания, но лишь на одном рисунке стояла у гроба женщина. Русский историограф сказал, благородная госпожа, что это твоя великая скорбь водила кистью художника, когда он создавал миниатюру.
– Жало давнего горя теперь затупилось и перешло в память. Тогда же не я одна все русские земли оплакивали Изяслава Мстиславовича. Говорили, что справедливостью он повторил своего великого деда, Владимира Мономаха, а храбростью – льва. Его полководческой мудрости позавидовал бы сам Искандер. Так, сражаясь против врага на воде, государь повелел настелить доски над палубами боевых судов. Разумно устроенные настилы укрывали гребцов от вражеских стрел и одновременно служили помостом для лучников.
Но Шота о чём-то задумался. Крылатый конь воображения умчал его от нас далеко, перебила сама себя Русудан.
– О государыня, я ловлю каждое твоё слово. И если мой конь воспарил, то лишь потому, что наездника стрелой поразила мысль, вызванная рассказом государыни.
– Поделись своей мыслью, я хочу знать.
– Вот её суть, благородная госпожа. Поэты могут жить далеко друг от друга. Их могут разделять горы, моря, лесные чащобы. Между Грузией и Русью пролегают недели пути. Но схожие мысли волнуют народы, и расстояние исчезает. Чахрухадзе сказал, что в русской поэме главным является призыв к единению.
– Что же является главным в твоей поэме, Шота?
– Величайшее из человеческих чувств – дружба, а это и есть единение.
– Я слышала, что под именем Тинатин ты вывел царицу Тамар. Выходит, герои твоих стихов также живут в наши дни.
– Светлый образ прекраснейшей из женщин и мудрейшей из имеющих власть послужил примером для подражания обеим моим героиням. Тинатин переняла кротость и доброту Светозарной. Нестан-Дареджан повторила мудрость и силу чувств.
– Сегодня мне выпал счастливый день беседовать с поэтами о поэзии, и пусть достойно увенчается встреча стихами, написанными Шота о моей племяннице Тамар-Тинатин.
– Поэма далека от конца. Её герои уже живут, а значит, борются и страдают. Потому что борьба – это жизнь, а страдания – часть борьбы. Но не скоро наступит день, когда борьбу увенчает победа, страдания сменятся радостью и безвестный Шота из Рустави поместит своё имя в последнем стихе.
– Ты усладишь наш слух завершённым отрывком. Жаль, что царевна Русудан не разделит со мной удовольствие. Она умчалась с подругами стрелять из лука при свете факелов. Во времена моей молодости девушки не отличались воинственностью, не принимали участия в скачках, не обучались стрельбе. Но времена меняются, и бессмысленно противиться переменам. Мы слушаем тебя, дорогой поэт.
– Поэма о витязе в тигровой шкуре начинается с рассказа о коронации царевны Тинатин, – сказал Шота. Он поднялся с кресла, выпрямился, став ещё тоньше, ещё стройнее.
Жил в Аравии когда-то царь достойный, царь счастливый,
Ростеван, искусный воин и владыка справедливый.
Снисходительный и щедрый, величавый и правдивый.
Был он грозный полководец и мудрец красноречивый.
Шота читал громко. Он отчётливо выговаривал каждое слово, отчего все слова казались значительными. В середине и в конце строк голос усиливался. Стихи лились слитно. Строки следовали одна за другой, как набегавшие волны.
Кроме дочери, владыка не имел другого чада.
Дочь его звездой сияла и была ему отрада.
Стихи обращались к далёкой Аравии, но рассказывали о событиях, происшедших на родине. В Ростеване Русудан узнала своего брата Гиорги. Тинатин обладала сходством с Тамар. Судьба не послала Гиорги наследника-сына. Подобно царю арабов из поэмы Шота, он при жизни венчал на царство старшую дочь. После смерти Гиорги начались дворцовые смуты. Прозвучало неслыханное требование ограничить царскую власть. Немало пришлось пережить тревог, прежде чем дарбази-совет подтвердил право Тамар на престол и вазиры торжественно вручили племяннице царскую корону. О судьбах близких людей думала Русудан, слушая звучный песенный стих.
Хоть и женщина, по всеми утверждается царица.
Мы не льстим: она способна на престоле потрудиться.
Не напрасно лик царевны светит миру, как денница:
Дети льва равны друг другу, будь то львёнок или львица.
– Сколько мудрости в последней строке, поэт. Все женщины будут тебе благодарны за то, что ты уравнял их в правах с мужчинами, – сказала Русудан, и глаза под припухшими веками вспыхнули молодо.

Глава XIV
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СОСТЯЗАНИЙ
По дорогам страны спешили всадники. Ехали небольшими отрядами или поодиночке в сопровождении оруженосцев. Вельможные азнауры двигались во главе конной свиты. Сверкало на солнце оружие. Птицами летели по ветру шёлковые плащи.
Чем ближе к Месхети, тем оживлённей становились дороги. Благодатный край встречал званых гостей золотом пшеницы, изумрудной зеленью виноградников. Плотные гроздья, пока ещё мелких с седым налётом красноватых ягод, висели среди листвы. В горах паслись круторогие буйволы и крупные, похожие на зебу, коровы. По скатам тянулись вверх яблоневые сады.
Трудолюбивый народ Месхети способен был прокормить все семь грузинских земель.
Но вот отложены на время серпы и плуги. Оживились глухие тропы, где впору пройти только пешему. Двинулись с места и стар, и млад. Даже последний бедняк, чей удел без отдыха гнуть спину на казну и местных владетелей, позволил себе короткую передышку. Витязи-азнауры оседлали коней, бедняки-земледельцы передвигались пешком. Но и конные, и пешие держались одного направления. Все двигались к городу Тмогви. Там с пышным своим двором поселилась Солнце Тамар.
Обычай двора менять места пребывания сложился в давние времена. Зимой и весной цари жили в Тбилиси. На позднее лето и осень перебирались в горные замки. Сень привольных лесов становилась местом любимой забавы – охоты, и пронзительные звуки рожков, что ни день, тревожили горное эхо.
Если бы птицы, кружа в поднебесье, могли охватить одним взглядом долину Мтквари, они бы увидели сеть каменных стен и великое множество башен, расставленных по клеткам холмов и низин, точно фигуры гигантских шахмат.
Тмогви за триста лет своего существования, далеко протянувшийся по обеим берегам реки, вошёл в общую линию оборонительных сооружений. Главная крепость города занимала вершину крутой скалы на левобережном склоне. Булыжные стены, толщиной в двенадцать локтей, способны были укрыть всех горожан. Крепостью меньших размеров служил царский замок, укреплённый башнями и бастионами по всем правилам крепостного строительства.
Между замком и верхней частью города расстилалось скалистое плато, поросшее невысокой травой. Выбрать и выровнять площадку для состязаний не составляло большого труда. Вбили колья, натянули верёвочное ограждение. Вдоль длинной стороны, обращённой на север, сколотили дощатый помост в три широких ступени. В середине установили два бархатных балдахина. Один, с навершьем в виде серебряного паскунджи – охранителя государей, должен был служить сенью царице цариц и её супругу, второй балдахин предназначался для царевны и вдовствующей Русудан. Противоположную сторону и короткую боковую, за которой начинался обрывистый спуск к реке, оставили для простонародья. Там разместятся торговцы, ремесленники, пахари, пастухи. На узкой полоске, у самых гор, разбили шёлковые шатры участники состязаний. Яркий цвет пологов добавил новые краски к алому бархату балдахинов, к подушкам и пестротканым коврам, покрывшим помост.
Всё было готово, чтобы начать состязания. И день наступил.
Едва из-за гор выплыло солнце, торопясь согреть остывшую за ночь землю, как навстречу лучам рванулись протяжные, сильные звуки. Двенадцать трубачей, по трое на каждом углу площадки, подняли вверх оправленные в серебро турьи рога и возвестили земле и небу, горам и городу и всем людям, что начинается праздник – невиданный, небывалый.
Плато давно заполнили люди. Они явились сюда до рассвета, чтобы встать поближе к верёвкам. Тот, кто был половчее, захватил место на скалах по краю берегового спуска. Ребятишки оседлали ветви деревьев. Многие последовали их примеру. Повсюду слышались смех, весёлые возгласы.
– Живи сто лет, Додо мой. Как зиму с весной перемогли?
– Сорок дней впроголодь жили, терпели тугу.
– А потом?
– Потом-то что, потом попривыкли.
Стоявшие близко от души рассмеялись.
– Беда не беда, когда миновала. Новой бы не нажить.
Сквозь толпу пробирался торговец, известный в округе корыстолюбец и скряга.
– Болезнь твоя на меня, батоно чемо, – перегородил ему путь оборванец, из тех вертунов, что бродяжничают по дорогам. – У щедрого источника твоей мудрости дозволь утолить жажду знаний.
– Смотри, крикну стражу, – пригрозил торговец.
– Быть мне пылью под твоими ногами. Не денег прошу, лишь мудрость хочу позаимствовать. Дай ответ на вопрос.
– Спрашивай, да поживее.
– Скажи, свет очей, какую кривизну нельзя выправить?
Торговец почуял подвох и ринулся в гущу толпы.
– Куда ты, батоно чемо? Не хочешь сказать, я за тебя отвечу. Две вещи не выправить: собачий хвост и душу скряги.
– Хорошо отделал торговца, без стрелы угодил в цель.
Снова запели турьи рога. Смех умолк, затихли весёлые выкрики. Издали было видно, как распахнулись во всю ширь ворота замка. Появилась Тамар.
Царица цариц выехала на белом арабском скакуне, тонконогом и стройном, с лебединой шеей. Белую до земли гриву перевивали золотые цепочки и нити жемчуга. На лбу горели алмазы.
О коне Тамар говорили, что порождён он ясной звездой.
По правую руку от Тамар ехал Давид Сослани. По левую руку шёл амирспасалар. Следом двигались Русудан-царица и Русудан-царевна. Шли девы свиты. Не хуже многих мужчин изучили красавицы воинскую науку: без устали держались в седле, без промаха били летящую птицу. Каждая, как девиз, повторяла ставшую известной строчку Шота: «Дети льва равны друг другу, будь то львёнок или львица». Но сейчас девы свиты явились в женском своём обличье, нежные, стройные, в златотканых и бархатных безрукавках поверх шёлковых платьев с широкими рукавами. Из-под длинных подолов едва выглядывали туфли-коши. Расшитые каменьями маленькие бархатные шапочки лучистыми венцами обхватывали прозрачные покрывала, взлетавшие от малейшего ветерка.
Кони уже приблизились к помосту, а разноцветный поток продолжал вытекать из ворот. Шли вазиры и вельможные азпауры, поэты, учёные. Воины личной гвардии замыкали шествие.
Тамар и Давид спешились. В тот же миг взметнулись знамёна с вытканными львами, тиграми, барсами – зверями, олицетворявшими ярость в бою и бесстрашие. Знамёна «ломи», сшитые в виде львов, полетели по ветру, как настоящие львы в прыжке.
– Живи, Светозарная! Свети нам ярче семи планет! Слава мудрой и светлой царице! Слава доблестному Давиду Сослани!
Под крики приветствий Тамар и Давид заняли кресла под бархатным балдахином с фигуркой паскунджи – защитой царей. Второй балдахин принял под свою сень благородную Русудан и царевну. Свита и знать разместились на коврах и подушках, разложенных по ступеням помоста. Закарэ Мхаргрдзели встал слева от кресла Тамар.
Было известно, что царица цариц обратилась с просьбой к супругу и амирспасалару отказаться от участия в состязаниях, дабы высокий их сан не послужил препятствием для остальных. Доблестные витязи, никому не уступавшие первого места в бою, вынуждены были признать правоту Солнцеликой и смириться с участью зрителей.
Турьи рога пропели третий сигнал. На поле вышел распорядитель, взмахнул золочёным жезлом.
– Состязаются витязи из благородных и древних родов, – возгласил распорядитель громко. – Бесценная награда ждёт победителя. Царь царей Тамар выполнит его просьбу, и не будет ни в чём отказа.
Четыре помощника повторили условие о бесценной награде на четырёх углах поля.
По знаку распорядителя со стороны шатров выехали всадники в чёрных чохах с короткими рукавами, надетыми поверх рубах из пёстрого домотканого шёлка. На ремённых поясах висели кинжалы с драгоценными рукоятями.
Сдерживая горячих коней, готовых сорваться на быструю рысь, всадники медленно двинулись в круговой объезд поля. По тому, как держались они в седле, видно было, что ехали люди знатные, гордые, независимые, сознающие свою силу. Зрители узнавали прославленных витязей, не раз проявивших отвагу в бою, называли родовым именем, славили.
– Удачи, Торели! Пусть скачет к победе твой конь!
– Победу кинжалу Джакели! Слава отважному!
Большинство месхетских земель принадлежало двум знатным родам, чьих представителей приветствовали на поле.
– Месх из Рустави, прославь родное селение!
Приветствие относилось к Шота. Селение Рустави, где Шота появился на свет, расположилось на широкой площадке близ города Ахалцихе, в нескольких часах езды от Тмогви. Неудивительно, что немалую часть зрителей составили земляки.
– Победу, Шота! Победу, отважный!
– Победа будет! – крикнул в ответ Шота.
Он положил ладони на тёплую, мускулистую конскую шею и прошептал: «Ты понял, Аргентум? Победа и без того нам нужна во что бы то ни стало. Теперь же нужна вдвойне, потому что мы её обещали». Аргентум чутко насторожил острые уши, розоватые на свету.
Сухощавые лёгкие кони продолжали свой медленный путь. Поравнявшись с креслом Тамар, всадники выхватывали из ножен кинжалы и вонзали их в землю в знак того, что отдано их оружие прекраснейшей из женщин, солнцеликой Тамар. Вскоре перед помостом вырос сверкающий частокол.
Едва последний клинок взрезал землю, распорядитель снова взмахнул жезлом. Качнулась земля. Поле загудело от звона и топота. Словно смерч, застрявший в ущелье, вырвался на свободу – это кони с места взяли в карьер и помчались, опережая ветер.

Первый круг пронеслись кучно. Кони сбились в плотную массу, и если один вырывался вперёд, остальные сразу его настигали. На втором круге отряд утратил единство, стал вытягиваться в цепочку. Цепочка распалась на звенья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20