https://wodolei.ru/
Увидев их, Кайнен уже не размышлял о том, кто разгромил армию Омагры и уничтожил палчелоров столь страшным и жестоким способом.
Если их хотя бы несколько сотен и они жаждут захватить плодородные земли Рамора и установить здесь свое владычество – у мира едва ли существует хотя бы ничтожный шанс на спасение.
Впрочем, аухканы были вполне дружелюбны с человеком, хотя наверняка он представлялся им слабым, жалким и отвратительным – ведь его тело не было покрыто восхитительной броней, а ногти и зубы выглядели до смешного уязвимыми по сравнению с тем оружием, которым природа (боги?) снабдили масаари-нинцае.
Скорее уж он походил на Созидателей, однако Руф был твердо уверен в том, что и создавать шедевры, подобные тем, что подробно, но безуспешно описывал ему Садеон, он не сможет.
И Руф вынужден был признать, что свирепые
/не потому ли, что их оружие гораздо совершеннее и наносит страшные раны, а сила неизмеримо больше? И разве невинные дети, играя на лугу, не отрывают крылья у мотыльков и бабочек, представляясь тем несчастным какими-то мифическими безжалостными и всемогущими божествами?/
аухканы уже проявили терпение и благожелательность, на которые вряд ли будет способен человек, случись ему захватить беззащитное, но уродливое и странное существо. Масаари-нинцае терпеливо ожидали Садеона, который возился с телом Руфа, всякий раз сообщая, что дела обстоят все лучше и лучше. Они с интересом разговаривали с человеком, и хотя общего было крайне мало, но оно все же нашлось. Ведь он был солдатом, и порой ему казалось, что они относятся к нему как к своему товарищу по оружию, только искалеченному и изуродованному на поле битвы.
Намного позже Руф узнал, что таких инвалидов действительно окружают заботой и вниманием; и если раны настолько тяжелы, что воин не пригоден к дальнейшей службе, то его поручают крохотным Созидателям, которые кормят и обслуживают беспомощного великана.
После долгих и неудачных попыток произнести имя пантафолта и вслух, и мысленно, Руф, отчаявшись, окрестил его Шанаданхой. А тагдаше после такой же безуспешной борьбы с языком и разумом человека получил имя Шрутарх. Кажется, это развлекало их, и они не обижались.
Имя человека вызвало у них противоречивые чувства. Первая часть далась им легко, но слово «Кайнен» упорно сопротивлялось. Сошлись на золотой середине. И вскоре он перестал вздрагивать, когда слышал у себя в мозгу тихое шипение и скрежет:
– Рруффф…
Но чаще они называли его Двуруким. Это было отнюдь не оскорбление, а всего лишь констатация факта.
– Рруффф, – сказал Садеон, – сегодня у тебя великий день. Ты выйдешь на солнечный свет и увидишь себя.
Два великана подошли к его ложу и короткими взмахами верхних конечностей отсекли ткань, которая крепила «колыбель» Руфа к стенам пещеры.
(Он давно уже определил, что покоится в какой-то исполинской колыбели, сплетенной из тончайших, очень мягких и прочных нитей. Садеон любезно сообщил, что это простейшая ткань, которую создают пряхи вопоквая-артолу, самые маленькие из всех аухканов. Такой же материей, только гораздо более тонкой и немного клейкой, были перевязаны раны человека. Если Руф правильно понял шетширо-циор, то сама материя не давала им воспаляться. Впрочем, все это было еще слишком сложно для его бедных мозгов.)
Итак, воины взяли «колыбель» и понесли ее к выходу из пещеры.
Они шли медленно, останавливаясь через каждые два-три полета копья. Садеон ни на шаг не отставал от Руфа и щебетал не умолкая, стараясь втолковать, что дает ему возможность постепенно привыкнуть к свету после столь долгого пребывания во тьме. Ведь, совершенно серьезно сообщил Созидатель, будто удивительную новость, глаза Двурукого не способны затягиваться темной пленкой и могут пострадать, если переход от мрака к свету будет слишком резким.
Кайнен не выказывал нетерпения. Он слишком много времени провел в недрах горы, чтобы теперь волноваться из-за каких-нибудь нескольких литалов.
Кстати, со временем аухканов ему было разобраться сложнее всего: у шетширо-циор оказались какие-то иные принципы его отсчета, ведь он тоже подолгу сидел под землей. И такой ориентир, как закат или рассвет, его не устраивал.
Наконец они очутились на идеально ровной площадке, сделанной из незнакомого Руфу вещества. Так может выглядеть застывшая лава, но при условии, что какой-то исполин возьмет на себя труд разгладить ее, не оставив на поверхности ни впадин, ни выпуклостей, ни складок.
Чаще всего мелочи бросаются в глаза прежде чего-то действительно значимого. И чем сильнее переживает человек один из поворотных моментов своей судьбы, тем смешнее и незначительнее деталь, на которой он концентрирует свое внимание. Так было и с Руфом: он настолько боялся обнаружить себя калекой, узнать, что лишился руки или ноги, что не отрывал глаз от серой площадки. Хотя она и впрямь заслуживала восхищения.
Руфа осторожно уложили наземь, и Садеон ловко и аккуратно перекусил острыми зубками плотную материю, окутывавшую тело Руфа словно мягкое облако. Затем шетширо-циор распустил боковой шов и отполз в сторону, предоставляя человеку возможность побыть наедине с собой.
Масаари-нинцае тоже куда-то исчезли…
/Этого не может быть!
Царство мертвых не может выглядеть так странно…
Но если это не мир, где правит Ягма, то где я?
Потому что это не я.
Что они со мной сделали?/
Он с ужасом таращился на свое тело. На нем появились новые шрамы и рубцы, хотя они были тоненькими и малозаметными и очень сильно отличались от тех следов, которые появились задолго до
/смерти/
появления Руфа в мире аухканов. Эти шрамы больше походили на изящный узор на полотне, сделанный иглой искусной вышивальщицы.
Руки и ноги человека оказались целыми, и он отлично владел своим телом, что было уж вовсе удивительно после стольких дней полной неподвижности.
Но дело было вовсе не в этом.
Самым невероятным, ужасным и невыносимым, тем, что заставило Руфа Кайнена выть и кататься по шершавой поверхности площадки, кусая и царапая себя, чтобы удостовериться, что он не спит и не бредит, оказался цвет его кожи. Серо-синий с фиолетовым оттенком цвет, которого просто не может быть у живого. Пепельные ладони, фиолетово-синие ногти с голубыми лунками, кобальтовые нити сосудов… Руф боялся даже думать о том, какого цвета стали его глаза. Губы наверняка сиреневые. Темные.
В отчаянии он вцепился острыми зубами в тыльную сторону ладони и обмер. Мало того что сама рука показалась ему мертвенно-холодной – кровь тоже ощутилась на губах как прохладная жидкость с горьким, очень горьким вкусом.
Он отнял руку от рта и посмотрел на рану.
Кровь была голубой….
ГЛАВА 6
1
Аддону Кайнену, главе клана Кошеное,
хранителю Южного рубежа.
Дорогой и любимый оmец!
Надеюсь, что ты недолго будешь отсутствовать и мое послание не станет выглядеть как весть из твоего далекого прошлого.
Я очень скучаю по Каину и по тебе, но обстоятельства сложились таким образом, что я не могу ни на литал покинуть Газарру, – Ягма ее забери вместе со всеми жителями!
Что-то в последнее время новости у нас сплошь печальные. И мне жаль, что приходится сообщать тебе еще одну. Я даже сперва хотела поручить это своему советнику, но затем подумала, что негоже тебе принимать самые важные вести из чужих рук и с чужих слов. К тому же это наилегчайшая моя обязанность.
По приезде в Газарру царь Баадер Айехорн был убит заговорщиками, которые не желали, чтобы он объявил меня дочерью и наследницей трона. Их замысел мог бы увенчаться успехом, но оказалось, что еще накануне отъезда Баадер (никогда не смогу по-настоящему признать его своим отцом), предвидевший любые, даже самые отчаянные действия со стороны родственников своей последней жены, написал несколько указов и оповестил Совет Пяти о своих намерениях.
У Южных ворот нас приветствовала многочисленная толпа граждан. Баадер ехал во главе прогрессии, на колеснице, а меня везли следом за ним. Никто ничего не успел понять – ведь воины хорошо знали Ваона, брата жены царя, и не препятствовали ему, когда он бросился к колеснице.
Баадер был убит ударом раллодена в сердце.
Он, вероятно, даже не понял, что умирает, ибо в царство Ягмы отошел с улыбкой на лице и, кажется, счастливым. Это не самая худшая смерть, отец. Это я знаю наверняка.
Никому, кроме тебя, я не могу признаться, что скорблю по царю Баадеру Айехорну не больше, чем по любому другому человеку, которого лишили жизни во цвете лет, задолго до положенного срока.
Кровь Баадера окропила мой хонедим, вот это я запомню навсегда.
Сопровождающие нас воины подняли убийцу на копья, и он погиб в мучениях, выкрикивая проклятия в мой адрес. Однако жители Газарры, которые никогда не любили ардалитов, да и любых иных чужаков, неожиданно поддержали меня. И когда члены уилила (тайного Совета Пяти) зачитали на площади последнюю волю Баадера, народ приветствовал меня громкими криками.
Меня объявили царицей Газарры в тот же день, а на следующий были совершены все соответствующие обряды.
Тело твоего друга и царя я приказала забальзамировать в серебряном чане с медом, чтобы ты мог проститься с ним прежде, чем мы предадим его прах очищающему огню Ажданиоки.
Затем я объявила народу, что три дня он будет поминать убитого владыку, и с этой целью из царских стад были выданы горожанам быки, овцы, а также выкачены из подвалов бочки вина.
Затем, отец, я распустила Совет Пяти. Не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мое правление так же, как они вмешались в дела государства, возведя меня на престол. Члены Совета были казнены по обвинению в государственной измене и за союз с заговорщиками. Мой добрый народ очень радовался по этому поводу. Всех пятерых сбросили со скалы в море над затонувшим городом. И жрецы разных богов дружно объявили добрым знаком внезапное появление трех необычайной величины эрлаксимов, которых не видели в здешних местах вот уже двадцать или двадцать пять ритофо. Эрлаксимы пожрали несчастных и снова скрылись. Говорят, Улъкабал принял мою жертву.
Отец, догадываюсь, что сказал бы ты по этому поводу, но мне нужно удержать власть, а также усилить влияние Газарры в Раморе. Кроме того, члены Совета Пяти наверняка хотели использовать меня в своих целях и уже видели себя не только тайными советниками, но и тайными правителями Царя Городов.
Я люблю тебя, отец. И ты единственный человек, которому я доверяю. Не успею я ошибиться, споткнуться или – храни Ягма – упасть, как меня тут же затопчут многочисленные искатели царского венца. Но я не собираюсь им уступать.
Прошу тебя, отец, прибудь в Газарру так быстро, как только сможешь. И прими золотой раллоден таленара. Я не хочу, чтобы бездарный Тис-лен командовал всеми моими войсками. Армия, уверена, поддержит меня. Пока же тебя нет, я укрепляю войска. Я объявила своим воинам, что каждый из них – кто заслужит, конечно – получит надел земли и денежное содержание от казны. Кроме того, я заказала в Шэнне колесницы, а колесничих найдем своих.
Ирруан не признал решение уилилы и последнюю волю Баадера, требуя, чтобы я отказалась от трона в пользу второго брата первой жены умершего царя. Чересчур сложное построение, не правда ли? Мне это представляется ужасно забавным, и я много смеялась над речью их посла.
Но Ирруан должен быть сурово наказан – в назидание остальным.
Приезжай скорее, дорогой отец, , и помоги мне править государством, которое я хочу создать.
Килиана я своей властью назначаю на твое место; и пусть хранят его боги от тех врагов, что уничтожили армию Омагры. Мы же должны быть готовы дать им отпор в любой момент.
Я жду тебя с нетерпением, любовью и дочерним почтением.
Твоя маленькая Уна,
царица Великой Газарры и Ирруана.
2
Руф не знал, сколько времени просидел без движения среди обрывков своей «колыбели», пока к нему подполз Садеон в сопровождении существа, которое было бы его уменьшенной копией, если бы не мягкая длинная шерстка в разноцветные узоры. Новоприбывший более всего походил на скатанный в рулон тканый коврик на многочисленных ножках. Из шерстки выглядывали темно-синие выпуклые глаза вдвое большего размера, чем у Садеона.
Малыш шустро подобрался к прокушенной ладони и принялся опутывать рану тонкими клейкими нитями, которые выпускал из мягких отростков в нижней части туловища. Работал он очень быстро и при этом шуршал и попискивал.
Руф не сразу очнулся от тяжких раздумий, и малышу, видимо, несколько раз пришлось повторить, что он очень недоволен поведением Избранника: только-только зарастили самые большие его раны, как он снова принялся калечить себя.
– Это не похоже на действия разумного создания, – завершил пушистый крошка свой сердитый монолог.
– Его зовут… – Садеон долго-долго посылал странные звуки отрешенно сидящему Руфу. Наконец тот отреагировал:
– Не старайся, все равно не произнесу. Быть ему Вувахоном – это лучшее, на что я способен. И кто же ты, Вувахон?
Шетширо-циор внимательно разглядывал шевелящиеся губы человека.
– Какой напрасный расход энергии и сил… А Вувахон, как ты его называешь, – это вопоквая-артолу, который заплетал твои раны все время, пока ты покоился в пещере.
Кайнен чуть было не подумал, что ему плевать, кто эти раны стягивал, кто заплетал, если все равно он перестал быть человеком, но пушистые Созидатели так доверчиво и радостно
/все это игра воображения – ничего не отражается в огромных темных глазах, не знакомых этим хладнокровным – кровь-то на самом деле холодная, как родниковая вода, – тварям радость или печаль, любовь или ненависть. Они же не люди. Они… лечили и заботились о нем, не оставляли в одиночестве.
В конечном итоге они подарили ему жизнь. Им и невдомек, что эта жизнь может показаться человеку хуже смерти /
смотрели на него, что он успел загнать эту мысль во мрак небытия.
Масаари-нинцае бесшумно выросли за его спиной.
– Ты хотел знать, где ты. Ты хочешь знать, кем стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44