Трусов отдадут женщинам и детям, чтобы не портили чистую кровь.
Сказано было сильно и с верой. Пленники же все время поглядывали в сторону, откуда могло появиться спасительное войско, они все еще надеялись увидеть разлив темной массы на горизонте ровной, как стол, степи… Увы!
Ноги у них были свободны, руки стянуты за спиной. К узлам на запястьях была прикреплена длинная веревка, еще одна захватывала петлей шеи. Сделано было все, чтобы исключить возможность бегства. Всех подняли пинками и погнали по такой чудной совсем недавно степи.
Идти долго не пришлось. Их довели до реки, где уже ждал примитивный паром, на который все и загрузились. Возможно, в реке водились опасные твари, а может быть— и это скорее всего, — никому не хотелось вплавь пересекать столь широкую водную преграду.
Кентавры по очереди гребли тяжелыми неуклюжими веслами, закрепленными с боков парома. С кормы весла служили рулем.
Солнце стало заметно клониться к закату, когда они наконец причалили. На берегу их ждал Курултай. Вернее, меньшая его часть, как потом оказалось. Воздух дрожал от приветственных криков победителям и конского топота — так резвилась местная молодежь.
Окруженные со всех сторон разномастными особями — потом им разъяснили, что невест здешние самцы берут в племенах дружественных, но отдаленных по крови, так что часто внешние расовые признаки теряют чистоту — они перевалили холмистую гряду у берега и увидели ряды больших войлочных юрт, раскинувшихся, кажется, до самого горизонта. Между их рядами пленников провели по утоптанной улице, вдоль которой, от радости поднимая ужасный вой, сновали кентавры. У большинства на спине была попона, часто ярко украшенная бисером, ленточками, металлическими побрякушками. Дамы красили копыта в разные цвета, хотя преобладали два, видно, самых модных в этом сезоне, — красный и золотой.
У престарелых самцов и самок попона на спине опускалась вниз, образуя юбочку, — примерно до колен. Если подобное украшение служило данью стыдливым приличиям для категории вышеупомянутой, то на молодых мужчин это не распространялось, так что иной самец, возбужденный обстановкой, знакомой самочкой или зрелищем вообще, являл собой образец… Впрочем, до анатомических ли особенностей коней им сейчас было!..
Пройдя метров триста, они повернули налево. Эта дорога была еще грязней, но мусор здесь не был так утрамбован, как на главном проспекте. Отовсюду воняло конским потом, мочой, гнилыми фруктами и едким дымом.
Они еще раз свернули, на этот раз вправо, и метров через сто вышли к большому очищенному месту. Даже трава здесь была аккуратно острижена, а местами просто вытоптана и являла взору проплешины с утрамбованной голой землей.
Полукругом, радиусом метров в пятнадцать и на расстоянии трех-пяти метров друг от друга, были вкопаны десяток столбов. Все, конечно, сразу догадались, чему служат эти устройства, пленников уже освобождали от общих веревок, чтобы каждому приготовить собственный столб. У каждого из столбов на земле торчал обрубок ствола высотой до полуметра, на который их и водружали. Как оказалось, все служило тому, чтобы лица пытаемых людей или обров находились вровень с кентавровыми и тем не приходилось слишком нагибаться, если возникала на то необходимость.
Сначала их освободили от одежды. «Все повторяется», — подумал Сергей, когда их голыми выставили на всеобщее обозрение. Праздник еще, правда, только намечался: напротив этих постаментов установили высокие столы без лавок, но возле них народу еще не было. На высоте полутора метров столешницы были покрыты красной материей вместо скатертей и заставлены разной снедью.
— Арсун! — крикнул Сергей. — Ты знаешь, что нам приготовили?
— Это нас приготовили, — откликнулся Кочетов, с бледной яростью осматривавший реквизиты будущего представления, — мы им украсим этот Курултай.
Толстая лысая самка с невероятно огромной грудью и самыми настоящими черными усами, неторопливо ковыляя, прошлась перед ними. Она тщательно осмотрела каждого, даже пощупала Михайлова. Затем она улыбнулась и громко причмокнула. Возможно, она была здешним старшим поваром.
Постепенно стал собираться народ. Почти стометровой длины стол предназначался, видимо, только для вождей, остальные просто окружали площадь. Вожди были разных возрастов, разного окраса, но все с попонами, украшенными особенно богато, с серьгами в ушах и головными уборами из пестрых перьев на манер древних индейцев. С их появлением вокруг сразу стало шумно, празднично и весело.
К пленникам это не относилось. И если их эмоции и возбуждались, то несколько вразнобой с атмосферой Курултая.
Между тем вожди принялись за еду. Странно было видеть стоящих, словно за шведским столом, полуконей. Хотя, если рассудить, еще более странно было бы видеть их лежащими.
Между столбами и посредине площади слуги или добровольные помощники разложили из сухих веток костры, Видимо, торжество должно было затянуться надолго и продолжаться до глубокой темноты.
Сергей не видел выхода из этой дичайшей ситуации, хотя абсурдом было все, встреченное ими после перехода в этот мир, и надо было как-то приспосабливаться. До сего момента, ему казалось, процесс двигался в нужном направлении.
Постепенно устанавливалась тишина, и на открытое пространство вышел вороной полуконь, достаточно поживший, если судить по серебристой опушке на ногах и морщинистому лицу, выглядывавшему сквозь крокодилий череп, приспособленный в виде шлема-маски.
Старик был скорее всего колдуном или шаманом, в левой руке он держал бубен, в правой — колотушку. Застучав в бубен и сделав несколько танцевальных па крупом, он вдруг взвыл, потом установил ритм, под который сразу затопало множество копыт, и понесся по кругу. Все быстрее и быстрее, Сергей подумал, что старичок хорошо сохранился или часто тренируется. Экстаз переполнял шамана, заражая и зрителей. Вдруг шаман замер, в мертвой тишине его голос охватил даже дальних:
— И когда сотворил наш мир Бог-Отец, сотворил он и планеты и светила, дневные и ночные. Потом сотворил воду, чтобы пить, и землю, чтобы выращивать растения и животных, чтобы есть эти растения и есть этих животных. И стало так. И увидел Бог-Отец, что это хорошо. И сотворил Бог человека по образу и подобию своему, мужчину и женщину сотворил Он. Но взял материал плохой: не звездную пыль взял он, а болотную грязь, не лунный свет, а болотные огни. И творения лишь внешне напоминали святой образ, и увидел Бог, что это нехорошо. И стал Создатель творить другой облик и сделал кнехтов, ненавидящих людей за первородство. Потом сделал обров, своих преданных слуг, но не понравились ему они. И это было нехорошо. И тогда замешал Бог-Отец звездную пыль на чистой воде и сотворил нас, арланов. И увидел, что это хорошо. И сказал Создатель: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, птицами небесными и над всякими животными, пресмыкающимися на земле, И стало так. Велико с тех пор наше, арланов, мужество и сила.
— Могучие! О, могучие! — взревела толпа и затопала копытами в такт ударов бубна.
Шаман сорвался с места и, виляя на ходу крупом, сделал еще один почетный круг. Остановился, поднял бубен над головой… и крики оборвались.
— И стали завидовать благородным арланам дикие люди, и стали творить козни и пробираться обманом и лестью к власти над всеми живущими. Ибо Бог-Отец доверял им и, часто уезжая, оставлял вместо себя их наместниками. И они обманули его, и Создатель не хочет возвращаться больше. И только мы, арланы, можем вернуть Бога-Отца, только мы можем вызвать его, потому что совершенны.
Толпа одобрительно взревела:
— Чтобы снова был с нами!
— Ура! Ура! Ура!
— Высоко, выше всех!
— С могучим телом!
— С руками, которые все сокрушают!
— С ногами, которые все попирают!
— Глазами, которые все видят!
— Ртом, который пьет!
— Кровь жизни!
— Великое наше племя!
— Великие арланы! Велик Бог-Отец!
Этот рев полуживотных — полулюдей-полуконей — дружно обрушился на площадь, словно могучая штормовая волна, устремляющаяся на берег.
Вожди тоже ревели во всю глотку.
Сергей посмотрел на своих товарищей. Лицо Кочетова выражало крайнюю ненависть, он то закрывал глаза, чтобы не видеть происходящего, то смотрел сквозь приспущенные веки, словно прицеливался. Михайлов утомленно отворачивался. Голова Сергея звенела. Только Илья с любопытством оглядывался вокруг. А Радим, видно, внутренне приготовился к пыткам, потому что с каменным выражением лица смотрел куда-то сквозь беснующуюся толпу. Арсуну было неуютно, но и он мужественно держался, изредка тяжело хлопая челюстями, наверное, в знак презрения.
Шаман вновь забил в свой бубен. Ритм несколько изменился. По не уловленному Сергеем знаку несколько воинов с луками вошли в круг.
Наступила абсолютная тишина.
Шаман повернулся к вождям.
— Сейчас Бог-Отец снисходит к нам! — торжественно прокричал он.
— Снисходит к арланам! — завопила толпа.
— Сейчас он придет, чтобы убедиться в трусости людей!
— Сейчас придет… — вторила толпа.
— И мы убедимся!
— Убедимся…
— Ну так начнем же! — заорал старикашка, повернувшись к лучникам.
И они начали…
Словно бы не было тысячелетий нашей цивилизации.
Словно бы развитие человечества повернулось вспять!
Стрелки старательно целились как можно ближе к головам пленников. Свистели стрелы, орала толпа, выражая одобрение или разочарование неудачным выстрелом. Хорошо еще, что стрелки боялись попасть в них, а то неудачный выстрел просто бы поставил на ком-нибудь точку. Буквальную.
Стрелок, целившийся в Сергея, пригвоздил ему ухо к столбу. Шаман прекратил представление, подозвал трех разномастных (в прямом смысле) вождей, те некоторое время важно спорили, что-то подсчитывали, но, в конце концов, заменили неудачника, понуро ретировавшегося в глубь остального табуна.
Некоторое время все шло нормально. Головы пленников украсил частокол оперенных стрел. Никто не был больше ранен, а ухо Сергея залепили какой-то дрянью, отчего кровь перестала течь, а он — слышать с правой стороны.
Затем шаман извлек какие-то палочки, остро отточенные с одного конца. Несколько подмастерьев ему помогали, и, немного провозившись, воткнули их пленникам в руки и между ребер. То есть туда, где нельзя было задеть жизненно важных органов. Палочки длиной сантиметров в десять были, видимо, пропитаны чем-то, вызывавшим у жертв, в данном случае у нас, сильнейшее жжение.
Однако горели палочки хорошо.
К этому времени стемнело, и, когда палочки подожгли, для праздной толпы зрелище было чудным. Яркие огоньки пылали в густеющем сумраке, искры сыпались во все стороны, словно от карнавальных шутих, а где-то был воевода Доброслав, наверняка слишком далеко, по ту сторону ночи.
Орала толпа, горели бенгальские огни их мук, и пахло паленым волосом и горелым мясом.
А кентавры еще многое могли предложить!
Чтобы лучше видеть происходящее, были зажжены костры.
Кудесник-шаман сделал несколько параллельных надрезов на животах пленников. Справился даже с чешуйчатой кожей Арсуна. Затем между парными разрезами отдирали ремешок, под который продевали бечевку, к бечевке привязывали птицу или мелкого зверя… и всех разом отпускали.
Было много веселья, если звери или птица обрывали ремешок их кожи, еще больше — если не сразу обрывали и метались под улюлюканье четвероногой своры, радовавшейся чужой боли.
Да, веселья было много…
Какой-то вошедший в раж пожилой вождь захотел метнуть в цель топор. Организаторы и устроители заметно обеспокоились, сразу засуетившись. Но этот разукрашенный чалый, с темными гривой и хвостом, был, видимо, лицом уважаемым. На ходу совещаясь с шаманом, распорядители выхватывали из толпы умельцев кидать топоры. Все построились, бубен дробно сыпанул туш, топоры полетели, и только Кочетову, бывшему целью уважаемого энтузиаста, не повезло: топор, пущенный сильной рукой, вонзился ему в левый локоть, почти разрубив сустав.
Семен Кочетов лишь заскрежетал зубами, потом обвис на веревках, ненадолго потеряв сознание.
В антрактах выходили подростки и старухи, возглавляемые той кентаврихой. Перечисление мужских достоинств пленников, смехотворных с точки зрения коней, веселило всех чрезвычайно. Старуха и дети кидались в них лошадиным навозом и с отвращением делали вид, что блюют.
Толку ни от кого не добились, поэтому шаман их просто выгнал со сцены.
Потом пленных секли плетьми, на концах ремешков которых были привязаны крючочки, отчего по всему телу из глубоких царапин обильно текла кровь. Раны посыпали солью и перцем, для усиления мучения, конечно.
В общем, над ними трудились долго и добросовестно, но стараясь не нанести серьезных увечий, руку Кочетова сразу перетянули в локте, отрубленное предплечье, висевшее на лоскутах кожи, отсекли, кровь быстро остановили и, помазав рану какой-то маслянистой жидкостью, рану перевязали. Хорошо еще, что все это время тот был без сознания. А вождю никто не сделал замечания, хотя хотели многие. Видимо, посчитали, что попорчен хороший материал.
А затем откуда-то, как будто с другого края мира, настолько издалека, что только Сергей смог это услышать, раздался звук, который он узнал. Это было страшно отдаленное пение сигнального рога. Все-таки боевые товарищи ищут, напали на их след, возможно, спешат сюда, одолевая ночь. Надежда пылала в нем, как раскаленные угли догорающих костров в звездном мраке.
Так была преодолена первая часть праздника. Шаман бил в свой бубен и громко кричал:
— Бог-Отец видел нас сегодня, видел наши деяния и был доволен.
— Бог-Отец доволен! — вопила уставшая толпа.
— Возобновим завтра наше служение, чтобы Бог-Отец был еще больше доволен!
— Возобновим служение! — повторяли кентавры.
Пленников развязали, и, за исключением Арсуна, которого отделили от всех до утра, людей поволокли во тьму за пиршественными столами. Там всех дожидалась глубокая яма, вырытая давно, так что стены и дно успели прорасти мхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48