Ирина Миядзимо говорила долго и горячо, я слушал внимательно только
первые минуты. Я всматривался в ее лицо, вслушивался в грудной,
глуховатый, очень низкого тона голос, только у одной на тысячу встречаются
такие голоса. И я любовался ею. Нет, она не была красива в обычном
понимании красоты. В этом смысле ей было далеко до Агнессы Плавицкой. Даже
рядом с красивым мужем она проигрывала: когда я переводил взгляд с него на
нее, она казалась дурнушкой, возможно, и была такой. Это не имело значения
- красива ли она, или только миловидна, или даже и этого маленького дара
природы лишена. Ирина была больше, чем красива, она была прекрасна - той
особой, той высшей прелестью, какую не выразить ни изяществом линий, ни
гармонией форм, ни музыкой голоса. В ней ничто не выделялось, она была
совершенна всем естеством. Мой дед, Иоганн-Фридрих Штилике, знаменитый в
Баварии виноградарь, часто говорил мне о какой-то нашей соседке:
"Василий-Альберт, она не богиня, нет, но в ней вечно женственное - эвиг
вайблихе, и поверь мне, мальчик, это важней божественности". Что я тогда
понимал в речениях деда? Его оценки были мне не по возрасту. Но я сразу
понял, что именно о такой женщине говорил мой дед Иоганн Штилике, ибо в
Ирине Миядзимо было то самое "эвиг вайблихе", то вечно женственное, что
значительней любой красоты.
Мне исполнилось сорок девять лет к тому дню, когда Джозеф Виккерс
вызвал ко мне свою жену. На Земле до встречи с Анной я много влюблялся, не
теряя головы, расставался без раны в сердце. Обычной семьи я не создал
даже с Анной, мы прожили почти десять лет, но детей у нас не было, нам
попросту было не до детей. А после смерти Анны не помню, чтобы
приглядывался хоть к одной женщине. Я был влюблен в космос, космические
экспедиции были единственной страстью моей души, я не мог делить эту
могучую страсть со скорогаснущими страстишками. Но если в мире и
существовала женщина, способная породить во мне сильное чувство, то эту
женщину звали Ирина Миядзимо. Я понял это еще до того, как она закончила
свои просьбы. Но одновременно я помнил, что она жена такого же астронавта,
как я, удивительно красивого человека и к тому же вдвое моложе меня, да
еще моего принципиального врага, и что я не имею морального права стать
соперником своего противника.
Я сделал знак, что Ирина может больше не продолжать.
- Я возьму вас с собой секретарем. Готовьтесь к отлету на Ниобею.
Когда рейс, коллега Виккерс?
- Планетолет отбывает завтра, - сказал он слишком спокойно, чтобы это
было реальным спокойствием.
Они ушли, а я задумался. Я удивлялся себе и не понимал себя. Что
сказал бы мой резкий и категоричный учитель Теодор-Михаил Раздорин, если
бы узнал о разговоре с Ириной? Наверно, сыронизировал бы что-то вроде:
"Пришла, увидела и села на шею". Уж он-то не поверил бы, что я способен
вот так, без сопротивления, покориться настояниям совершенно незнакомой
мне женщины. Я был недоволен собой и тревожился за себя, мне все больше
думалось, что я совершил плохой поступок и вряд ли легко выкарабкаюсь из
создавшейся скверной ситуации.
- Ты влюбился с первого взгляда, дружок, - сказал я себе вслух. - Два
важных сегодня события - и оба с первого взгляда. Ненависть к Агнессе,
любовь к Ирине. Ненависть взаимная, а любовь односторонняя. К тому же
ненависть никто не опорочит: типичная несовместимость характеров и целей,
ненавидьте себе на здоровье. А любовь - запретна. Не значит ли отсюда,
софистически изрек бы твой учитель Раздорин, что ненависть благостней и
поощрительной, чем любовь? Короче, что ненависть лучше любви?
На другой день перед поездкой на планетодром я зашел в Управление.
Барнхауз уехал проверять, все ли готово для рейса на Ниобею. У Агнессы
торжествующе сияли глаза, она уже знала, что я разрешил Ирине лететь. Она
протянула мне какую-то бумагу для подписи. Золотые колокольчики в ее ушах
вызванивали похоронный марш.
- Я написала от вашего имени, господин Штилике, объяснение, почему вы
сочли нужным разрешить Ирине Миядзимо посещение Ниобеи. Я боялась, что у
вас не хватит времени составить этот необходимый документ, а без него
вылет Ирины на Ниобею невозможен.
В бумаге было написано, что Ирина Миядзимо направляется на Ниобею,
потому что необходимо глубокое изучение нибов, а осуществить такое
изучение может только она, выдающийся специалист в этнографии, всю
ответственность за такое решение я, Штилике, беру на себя.
- Да это вздор! - воскликнул я. - Откуда мне знать, выдающийся ли она
специалист? Я не читал ее работ и вообще лишь раз ее видел!
Колокольчики Агнессы внезапно сменили грустную мелодию на ликующую.
- Не хотите же вы, чтобы я написала, что вы уступили жене Виккерса
потому, что она покорила вас, что взяла вас в плен своим обаянием, своим
настоянием, своими... Короче, кто поверит, что знаменитый покоритель
космоса Василий Штилике способен показать такую слабость? Впрочем, если вы
настаиваете, я перепишу бумагу.
Я подписал документ и быстро вышел. Я опасался, что не сдержусь и
честно выскажу Агнессе все, что думаю о ней. Она злорадно рассмеялась мне
вслед.

5

Экспедиционная станция на Ниобее резко отличалась от других
инопланетных станций: огороженная металлическим забором территория, башни
по углам забора, на башнях пулеметы и боевые лазеры, внутри ограждения
гаражи, мастерские, склады, причальные площадки и двухэтажная гостиница
человек на тридцать. И, разумеется, вокруг станции - очищенное от деревьев
и кустов пространство, даже холмы сглажены, а ямы засыпаны, чтобы никто не
мог скрытно подобраться к забору. Когда на Земле критиковали
косморазведчиков Ниобеи за создание такой крепости, они хладнокровно
отвергали критику: нет, они не завоеватели, они идут с пальмовой ветвью
мира в руках, а лазеры и пулеметы лишь на случай, если на них нападут.
Командир станции - Роберт Мальгрем, высокий швед с золотой, по плечи
гривой и солнечно-яркой бородой.
- Коллега Штилике, вам лучше начать знакомство с туземцами с осмотра
их древнего города, - предложил Мальгрем. - Сами нибы в нем давно не
живут, хоть иногда и забредают туда и могут вам повстречаться. Печальное
свидетельство нынешней социальной и интеллектуальной деградации
несчастного народа - вот таким вам предстанет этот памятник их угаснувшего
величия.
Ирина порадовалась, что знакомство с Ниобеей начнется с древнего
города. Это местечко, говорила она, напичкано загадками. Все, что
разведали о Ниобее, было ей досконально известно. Она выискивала в отчетах
информацию, до какой и Мальгрем, и ее муж не доходили. Она пришла ко мне
вечером, у меня сидел Мальгрем, и поделилась своим знанием. Еще первые
астроразведчики обнаружили, что, кроме нибов, на планете некогда жили и
существа, похожие на земных обезьян. Отчеты утверждали: между нибами и
ниобейскими обезьянами шли войны, в результате обезьяноподобных истребили.
К отчетам прилагались скорбные изображения: группки обезьян, уныло сидящие
за загородками, те же обезьяны, вяло плетущиеся по равнине под охраной
нибов...
- Не было войн, - с увлечением доказывала Ирина. - Все, что я
вычитала в отчетах, свидетельствует, что нибы на войну не способны, и те
обезьянки были не врагами, а домашним скотом. Их не истребляли, о них
заботились, как мы о наших коровах и баранах.
- На изображениях нибы ведут обезьян под конвоем, - возражал
Мальгрем. - Типичное шествие пленных после проигранного сражения. Вы
завтра посмотрите эти картины: обезьяны упираются, а нибы их торопят, на
лицах нибов нетерпение и злость, на лицах обезьян - отчаяние и покорность.
- Нибы просто спасают свое богатство, Роберт. Произошло извержение
вулкана, их здесь так много! Нибы перегоняют свой скот подальше от огня и
пепла. Вот что я увидела на изображениях, приложенных к отчетам. Я уже не
раз доказывала Джозефу, что он неверно понимает нибов, но он не
соглашается, он их не терпит. Очень хотела бы, чтобы вы отнеслись к ним
пообъективней.
Они еще поспорили и ушли. Я вышел на плоскую крышу гостиницы. Оба
светила, Гармодий и Аристогитон, закатились, но тьмы не было. Вверху сияли
крупные звезды, их было много, голубых и красных, желтых и белых, -
тысячами бессмертных глаз всматривалось ночное небо в диковинную планету.
А на планете бушевали вулканы. Станцию разместили в отдалении от крупных
горнил, но на Ниобее не было места, откуда бы не виделись высокие фонтаны
пламени в мерцающей бахроме золотого дыма. Планета клокотала всем нутром,
с грохотом и гулом исторгалась наружу. Планету мутило и рвало, она
облегчала себя раскаленной блевотиной. И это было красиво - струи красной
лавы, плывущие по склонам гор, смерчи пламени, устремляющиеся к небу, как
взывающие о помощи руки, белокалильные камни, яркими болидами пронзающие
воздух. Я долго не мог оторвать глаз от грозной феерии извержений.
- В город будем шагать пешком, - сказал поутру Мальгрем. -
Далековато, но лучше, чем в вездеходе. Вы ведь знаете, что нибы
недолюбливают машин.
Я не любитель пеших походов. Взбираться на гору мне трудно, а дорога
шла вверх. В течение двух часов всех моих физических сил хватало лишь на
то, чтобы не падать на крутых склонах и продираться сквозь колючие, пряно
пахнущие кусты, а духовных - чтобы не ругаться, когда валился в ямы и
расщелины, и не стонать, если ушиб был сильным. Красота роскошного леса
прошла мимо моего сознания, красоту нужно созерцать, а я проламывался
сквозь нее - в трудной физической борьбе с красотой не оставалось места
для эстетического наслаждения. Зато Ирина всю дорогу пребывала в
ликовании. Она падала, как и я, но не злилась - смеялась, а когда
цеплялась за колючки какого-нибудь буйно цветущего куста, то восклицала,
выдираясь из ветвей: "Боже, насколько же эти орхидеи красивей земных!" В
какой-то момент с ближнего вулкана остро потянуло серой, она с
наслаждением втянула ноздрями воздух, ее щеки вспыхнули от удовольствия.
Даже серный дух планеты был ей по душе, ибо по душе была вся эта планета,
куда она так долго и так безуспешно старалась попасть.
- Попахивает преисподней! В одном из кругов ада, помню, была такая же
атмосфера, - мрачно сострил я.
- В аду не бывала, но не теряю надежды, - отшутилась она, - Вот
встретимся после ада и поговорим, лучше там или хуже.
Ни она, ни я и отдаленно не предчувствовали, что уже немного времени
до того, как судьба швырнет нас к черным котлам ада, и последующего обмена
мнениями не будет.
Впереди неутомимо шагал Роберт Мальгрем. Этот человек рожден быть
первопроходцем дебрей. Из таких людей в древности создавались завоеватели
земель. Он не продирался сквозь кусты, а давил их тяжелыми сапогами.
Временами он подбадривал нас - меня, естественно, а не Ирину - окриками,
похожими на воинственные клики. Он как бы шагал по тропе войны и
беспокоился, не отстает ли его воинство. Он разительно переменился, Роберт
Мальгрем, выбравшись за грозные ограждения своей небольшой крепости. Там,
под защитой лазеров и пулеметов, в своем служебном кабинете, он был
суховат и сдержан, там для него всего важней была эффективность вверенного
ему производственно-космического предприятия. А здесь он дал волю другому
своему естеству, здесь он был энергичным, веселым, настороженным, полным
воодушевления и тревоги, - всем одновременно. Мы только не знали, что
вызывает у него тревогу.
Он вдруг прокричал из гущины скрывших его кустов:
- Шагайте быстрей, здесь отдохнем!
Мы выбрались на полянку на склоне горы. Я уселся на камень, Ирина
опустилась на траву, она все же сильно устала. Мальгрем весело оглядел
нас.
- Поздравляю с удачным выходом из леса, друзья!
- Нам что-нибудь грозило? - живо поинтересовалась Ирина.
Мне почудилось, что она даже разочарована: пугали опасностями, а
ничего опасного не произошло.
Мальгрем разъяснил, что в лесу змеи, многие ядовиты. Впрочем, он
захватил с собой противоядие. И хорошо, что не повстречались нибы, этот
странный народец сердится, когда люди пробираются к заброшенному городу.
Зато в самом городе они приветливы, там с ними можно беседовать, при
помощи дешифратора конечно. И при возвращении из города их можно не
опасаться. Еще не было случая, чтобы нибы нападали, когда люди спускаются
к себе на станцию, - если люди не уносят ничего из города, этого нибы не
любят. Вначале были стычки, когда первые косморазведчики переусердствовали
по части золотых вещиц и драгоценных камней. Сейчас вывоз экспонатов
запрещен, можно лишь фотографировать изделия нибов и отправлять на Землю
добытое на планете сырье.
- Значит, были стычки с нибами? Они нападали? - уточнил я.
- Ну, нападения! Швыряли камни, махали палками. Одного отхлестали
колючими ветками, он весь покрылся волдырями. Могли и глаза выхлестнуть,
если бы не сбросил с плеч золотую змею с аметистами в глазницах. Отличная
вещица, можете мне поверить.
Ирина нахмурилась. У нее очень менялось лицо, когда она хмурилась, -
видно было, с каким усилием она ворочает в голове иные мысли. Сообщение о
стычках людей и нибов опровергало ее убежденность, что нибы не
воинственны. Она сказала почти враждебно:
- Я все же делаю вывод, Роберт, что причиной столкновения людей с
туземцами было поведение людей. Люди грабили нибов, те не стерпели. Разве
не так?
- Можно и так, - согласился Мальгрем. - Для нас в первые годы было
важно, что нибы могут напасть, если им что не понравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17