Пермь) на Кавказе. Несколько дней потратили на поэтапную
переноску под моросящим дождем всего снаряжения от реки Бзыбь до
пропасти. Наши финансовые возможности не позволяли использовать
вертолет. По плану на дне предстояло работать двумя группами. Первая
- основная, в составе трех человек под моим руководством, имела
главную задачу открыть что-нибудь новое. Вторая - из двух человек
под руководством Александра Вотинова - должна была поддерживать
первую группу и в случае успеха документировать новые хода. Около
десяти остальных, менее опытных на тот момент, участников должны были
работать до глубины 200 м, где планировалась установка первого
подземного лагеря (ПБЛ 200). Еще один должен был быть размещен на
глубине 550 метров в месте, найденном и использованном мною для этой
цели еще в 83-м году, при первом моем посещении пропасти. Один из
лидеров пермской команды Дмитрий Ковин оказался по профессии химиком
и, как выяснилось, имел такое же, как и я, намерение взорвать большой
наплыв кальцита, преграждающего путь в Пятиметровом колодце. Правда,
он не имел практического опыта проведения взрывных работ, но, как
истинный профессионал, там, где жалкие любители ограничивают свое
воображение масштабами нескольких граммов вещества, мыслил
килограммами. И если у него была бы возможность затащить наверх целый
завод по производству боеприпасов, он наверняка поставил бы дело на
промышленную основу. Пока же в своей маленькой лаборатории,
уединившись в лесу, он с увлечением демонстрировал мне свое
профессиональное превосходство, и никакие уговоры, что сделано уже
вполне достаточно, на него не действовали. Чтобы никого не подвергать
риску в дороге, мы принесли наверх лишь вполне безобидные реактивы.
Но когда я снарядил и засунул в транспортный мешок два заряда
размером с полпальца каждый, а Дима с сияющим лицом стал совать туда
еще целую банку, я уже вспылил не на шутку. Выпятив грудь, я грозно
заявил, что скорее собственными зубами прогрызу себе рядом такую же
дырку, чем пойду с ним и этим злополучным мешком. Как мне показалось,
мой грозный демарш возымел свое действие. Дима изъял свое сокровище,
а мелькнувшей по его лицу загадочной улыбке я в пылу собственного
красноречия не придал значения.
Через пару дней, когда все снаряжение уже было сосредоточено в лагере
ПБЛ 200, моя группа начала спуск в пропасть с тем, чтобы вернуться на
поверхность уже через 5-6 дней. Поскольку значительное большинство
участников экспедиции было из Перми, мы использовали широко
распространенную в Центральной России, а также на Урале и в Сибири
трос-веревочную технику (в Крыму ее не применяют). На каждом колодце
в этом случае вешается металлический трос и капроновая веревка. Спуск
при этом осуществляется по веревке с самостраховкой за трос. Подъем
же наоборот - по тросу с самостраховкой за веревку.
За первую смену нам предстояло дойти до глубины 550 м и установить
здесь ПБЛ. Затем мы должны были ходить оттуда на работу на дно.
Пройдя ПБЛ 200, имея на троих 18 мешков со снаряжением, постепенно
расходуя его на колодцах, наша группа двигалась вниз. Заканчивался
уже 13-й час монотонной и утомительной работы. На каждом колодце я
спускался первым, а ребята спускали мне на веревке сверху мешки. Я
принимал их на дне и отбрасывал в сторону из луж под колодцами на
сухое место. До места установки лагеря оставалось преодолеть
каких-либо пару несложных уступов. Вот, стоя под сильным душем, я
принимаю очередную серию мешков. Как вдруг... плавное течение хода
событий внезапно прервалось. Время будто бы исчезло. Тело мгновенно
потеряло вес и всякую чувствительность. Стены растаяли. Пространство,
ставшее вдруг безграничным, оказалось залито бледным светом, и лишь
один заунывный однотонный звук наподобие камертона существует в нем.
И все это воспринимается как нечто звук становится все глуше и глуше,
возвращается осознание собственного Я. Но что-то сильно начинает меня
беспокоить. Интересно, где это я? И почему лежу, да еще в луже? И
почему свет такой неестественный? Инстинктивным движением руки
ощупываю место крепления налобной фары. Ее нет! А, вот она, сорванная
с каски, болтается рядом. Но все же еще горит! Набегает ощущение
беспокойства. Оно становится все сильнее и сильнее. Похоже, кто-то
кричит. Черт возьми! Ведь это - МЕШОК ВЗОРВАЛСЯ!
Привычная симфония многократно отражаемых звуков падающей воды не
слышна. Уши заложены. Лишь крик, переходящий в истерический вопль,
доносится сверху. Я отзываюсь. Ко мне спускаются, и я понемногу
прихожу в себя. Ну и ну! Половина мешка, который я только что бросил
перед собою, разорвана в клочья. Повсюду обрывки полиуретанового
коврика, каких-то вещей. Рядом валяется, будто бы пережеванный
чудовищем, корпус взрывной машинки, изготовленной из
полуторамиллиметровой нержавеющей стали, детали фотоаппарата. В
воздухе какое-то время витают шерстяные ворсинки из моих запасных
носков, шапочки и плавок. Въедливый запах кислоты режет обоняние.
Картина - живописнее не придумаешь! Через мгновение вся наша компания
уже в сборе. Посчитав потери, шумно анализируем происшествие.
Выясняется, что Дима, воспользовавшись моментом, когда я отвернулся,
засунул-таки злополучную банку в мешок. Мы, конечно, решаем, что он и
виноват во всем. А завершается наш разбор дружным, снимающим стресс
смехом, многократно подхваченным эхом. И долго еще бесконечные,
уходящие вверх черные стены пропасти, казалось, качаются над нашими
головами в зыбком свете фонарей и хохочут над горе-взрывниками. Вот
так наша затея учинить небольшой террористический акт в пропасти с
треском, а точнее с грохотом, провалилась. И знаете, с тех пор у меня
совершенно пропал интерес к химии!
Между тем мы стали разбираться, что же все-таки сохранилось из
содержимого мешка. Оказалось, что мой гидрокостюм, лежавший вплотную
к взрывчатке в отдельной капроновой упаковке, цел! (Сейчас я одет в
костюм, способный защитить лишь от брызг, но в котором нельзя плавать
и нырять). И это уже похоже на чудо. Ну ладно, чудеса чудесами, а
возможность - самая перспективная, на мой взгляд, - пройти сифон
сохраняется. И, кое-как распихав остатки имущества по другим мешкам,
мы продолжили путь...
Сюжет моего рассказа, конечно, моим друзьям хорошо известен, но они
живо слушают, допуская иногда шутливые комментарии, особенно о
прожженных джинсах и пропавших плавках. Мы уже потеряли счет выпитым
котелкам чая, и, наконец, усталость берет свое, а разговор,
оборвавшись на полуслове, замирает. Мы засыпаем.
ГЛАВА 4
Вернувшись после отдыха в Севастопольский ход, пройдя еще несколько
уступов и ходов, мы где-то на уровне Развилки во всех ответвлениях
наткнулись на узкие сифоны, которые и на этот раз мне не удалось
преодолеть. И даже отснять на обратном пути Севастопольский ход мы не
сумели, так как, постоянно таская с собою горный компас, где-то его
повредили. Поэтому топосъемку хода я решаю поручить группе Евгения
Очкина, которая в настоящее время снимала участок между 1025 м и ПБЛ
1300 и затем должна была посетить дно.
Собственно, на этом и заканчивалась основная работа на дне, и
экспедиция приступила к выемке снаряжения. На четырнадцатые сутки
штурма начала подъем в ПБЛ 800 группа Чабаненко. Вторая
вспомогательная группа Анатолия Степанова отдыхала в ПБЛ 1300-2,
побывав уже на дне. Группа Очкина ушла вниз, моя штурмовая группа
готовилась к подъему и должна была освободить ПБЛ 1300-1 к приходу
ребят со дна для их отдыха. Поднявшись с частью снаряжения в ПБЛ 800,
штурмовики собирались передать его группе Чабаненко, которая должна
была уходить с ним выше, а сами ждать прихода группы снизу. Такими
переходами с передачей снаряжения и сменой в лагерях все группы
планировали выйти на поверхность через 6 или 7 суток.
Однако стихия спутала все наши планы. Через несколько часов после
ухода последней группы на дно, когда моя группа только начала подъем,
с поверхности по телефону сообщили, что началась гроза. Сильно это
сообщение нас не взволновало, поскольку дожди, в том числе и довольно
сильные, были часты в период проведения нашей экспедиции, они
приводили к некоторому увеличению воды на колодцах, почти не влияя на
ее уровень на дне. Да и вниз вода доходила часов за 7-8, то есть за
время, вполне достаточное для возвращения наших спелеологов со дна в
лагерь. Поэтому план мы не меняли. При подъеме штурмовой группы из
ПБЛ 1300-1 отмечалось увеличение воды на колодцах, что нам не
помешало, ибо воды здесь всегда много, и она была аккуратно обвешена.
Однако тревога за группу на дне росла с каждым метром подъема, и,
придя за 9 часов в лагерь 800, я сразу связался по стационарному
телефону с ПБЛ 1300-2. Компактные переносные телефоны, которыми
группы могли пользоваться во время движения, из-за снизившегося в
паводок сопротивления изоляции линии и подсевшего питания связь на
большом расстоянии уже не обеспечивали. Поэтому надежно она работала
только между лагерями. Так вот, после звонка выяснилось, что наши
товарищи со дна не вернулись. С момента их ухода прошло уже более 16
часов, то есть примерно в два раза больше, чем им требовалось.
Дело принимало серьезный оборот, и я как руководитель экспедиции
обратился с просьбой к Степанову сходить вниз на поиск группы Евгения
Очкина. Группе Чабаненко, ждавшей нас в лагере, пришлось освободить
место для нас и перейти в ПБЛ 600, где они должны были находиться,
пока не прояснится обстановка. Движение остальных участников в пещере
также было приостановлено. Потянулись долгие часы ожидания. Несмотря
на усталость, спать не хотелось.
Прошло еще примерно 12 часов, и, наконец, раздался телефонный звонок.
Новость была столь ужасной, что в нее было трудно поверить. Группа
Степанова нашла Галерею Григоряна почти полностью затопленной. Это
означало, что вода в течение нескольких часов неожиданно поднялась
примерно на 150 метров! При этом никакого поступления ее сверху
разведчики не обнаружили. Группа Очкина не найдена. Сообщалось также,
что вода медленно спадает и что разведчики все время шли за нею, а
сейчас вернулись ненадолго, чтобы известить нас о случившемся,
обогреться и немного поесть.
Новость потрясла всех. В Галерее Григоряна крымские спелеологи
работали второй сезон, и у всех сложилось мнение, будто она не
затопляется, а закрывается только Крымский ход. Мы даже планировали
разместить здесь наши лагеря и лишь по счастливой случайности
избежали этого.
Одобрив действия группы Степанова, я лишь попросил его не находиться
постоянно у зеркала воды, а подходить к ней ненадолго из безопасного
места, отмечать уровень и сразу возвращаться, повторяя эту операцию
многократно, ибо не было никакой уверенности в том, что нас не ждут
новые удары в этой пропасти, оказавшейся вдруг столь непонятной и
враждебной к нам. Терялось ощущение реальности, события вокруг
рисовались каким-то кошмарным сном во время тяжелой болезни, но весь
ужас нашего положения состоял в том, что все это происходило наяву, а
наше сознание никак не могло с этим примириться. Физической болью
отдавалось то, что до дна, куда пошли наши товарищи, сейчас можно
было бы добраться разве что на подводной лодке! И участь их
представлялась нам трагической.
ГЛАВА 5
Группа Степанова после небольшого отдыха опять пошла вниз, а у нас
снова потянулись томительные, бессонные часы ожидания, которые
разнообразились только поступающими с поверхности неутешительными
новостями о том, что все время идут дожди и что улучшения погоды не
предвидится, да редкими ударами падающих на полиэтиленовый тент
капель под аккомпанемент кажущегося сейчас зловещим журчания ручейка
поблизости.
Глубоко потрясенные, мы молча предавались размышлениям о
превратностях судьбы. Ее крутые повороты порою неожиданны; так и
многочисленные опасности, подстерегающие нас в пещерах, зачастую
совершенно непредсказуемы. Вот, например, экспедиция 87-го года. Одна
из групп после тяжелой работы поднялась в подземный лагерь в нише на
дне Большого колодца (-1025 м). Усталые спелеологи разделись, поели и
заснули крепким сном. Трудно даже понять, по какой сверхъестественной
причине некоторое время спустя проснулся севастополец Константин
Гавриленко и увидел сквозь тонкий капрон подземной палатки зарево
огня снаружи. Ложась спать, ребята не потушили уже гаснущую свечу, от
нее загорелся тонкий слой мусора и наплывов парафина на мокром,
грязном полу. Огонь перекинулся далее на лежащую в метре кучу мусора,
и языки пламени от нее стали лизать стоящую рядом полиэтиленовую
канистру с двумя литрами бензина, вплотную к которой стояла еще одна
с пятью литрами. Поверхность емкости уже загорелась, когда Костя
кошачьим прыжком подлетел к ней и выбросил под водопад. У нас
существует расхожая шутка, обычно произносимая чересчур тепло
одевающимися перед пещерой: "Я видел мороженых спелеологов, но
жареных - никогда!". Оказывается, и это возможно, ибо лишь какие-то
мгновения отделяли наших коллег от катастрофы в низкой, тесной,
окруженной со всех сторон камнями нише. Кстати, после того случая мы
отказались от использования бензина под землей. Гавриленко - один из
опытнейших наших спортсменов, у него сработало накапливаемое годами
чувство опасности в пещере. А вот у наших пропавших друзей таковое,
увы, еще не появилось.
Посередине палатки, где мы сидели, трепетал огонек светильника, и
временами в его хрупком, как человеческая жизнь, пламени мозаичными
фрагментами, выхваченными из глубин подсознания, передо мною
возникали картины наших прошлых экспедиций. Вот как будто наяву вижу,
как в 85-м году с двумя товарищами спускаюсь по последнему колодцу
перед галереей на -600 метрах. Вот мы на дне, на дне 85-го года, даже
в самых дерзновенных своих мечтах не предполагая тогда, что вскоре
оно опустится почти на километр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132