и вдруг оказываешься на мели». Он не обратил внимания на то, что мужчина сначала юркнул внутрь сам, а девочку посадил после. Воронов сел за руль, и тут-то разгулявшаяся стихия обрушилась уже в полную мощь.
— Дядя Леша!.. — шепотом обратилась девочка к своему спутнику. — Смотрите, ветку сломало!..
— Между прочим, тетя Нина кому-то советовала зонтик взять, — отозвался мужчина. И мстительно добавил: — А если и там закрыто, как в зоопарке?
Вадим покосился на них в зеркальце заднего вида. Что касается мужчины, то это был выставочный образец из серии «не на что посмотреть». Лицо у него было на редкость непримечательное: увидишь в толпе и нипочем не задержишь взгляд. А если и задержишь, то через пять минут вряд ли вспомнишь, был он там вообще или нет. Родятся же такие бесцветные. Даже глаза и те неопределенно-серые, как зола. Единственной не вполне расхожей деталью казался густой серебряный ежик. В остальном мужчина выглядел лет на тридцать пять, так что седина удивляла. Вадим даже присмотрелся: может, просто такой белобрысый?.. Нет, вроде правда седой…
Блеклые глаза неожиданно перехватили в зеркальце Вадимов взгляд, и дядя Леша сказал:
— Слушай, парень, ну где я тебя видел?
Худая рожа расплывалась в нахальной улыбке. Вадиму показалось, будто девчонка тоже хихикнула. Он сжал зубы и решил отмолчаться, но мужчина не отставал:
— Нет, точно видел. Может, по телевизору?
Воронов ощутил, как закипает внутри раздражение. Какая нелегкая занесла к нему в машину этих двоих?.. Ему захотелось выбрать лужу побольше, остановиться ровно посередине да и высадить к чертовой бабушке обоих попутчиков. Вон трамвай сзади едет, бегите на остановку, не сахарные небось!.. Он этого, конечно, не сделал, лишь ровно и холодно произнес, давая понять, что ни в какие обсуждения вступать не намерен:
— Да нет. Вы, наверное, обознались.
А про себя решил, что по прибытии на место слупит-таки с них десятку. Не понимают, гады, человеческого отношения.
На заднем сиденье замолчали, потом девочка потянулась к дяде Леше и что-то зашептала ему на ухо. Тот так же тихо ответил. Вадим поймал себя на том, что напряженно прислушивается. Машина тем временем подскакивала на неровностях асфальта, быстро мчась вперед прямо по трамвайным путям. Сейчас направо, потом налево — и вот он моcт…
Перед глазами упорно маячила кухня с разбросанной по полу грязной посудой, и время от времени наплывал неизвестно откуда запах прокисшей тухлятины. «Красивая жизнь… — думалось Вадиму. — Ну почему у меня вечно от этой красивой жизни только и остается грязная вонючая посуда с объедками?.. Или это у всех так?..»
Перед поворотом он было притормозил, но сзади тут же раздалось настырное стрекотание трамвая. Вадим сердито буркнул сквозь зубы и поддал газу, чтобы проскочить на еще моргавший зеленый и освободить проезд… И в это время злая судьба, в последние несколько часов как-то упустившая его из виду, ни дать ни взять спохватилась.
С Добролюбова, наплевав на все запрещающие знаки и указатели направления, мокрой кометой вылетел черный «скорпио». И рванул на Кронверкский наперекор одностороннему движению. Вадим ударил по тормозам, но было поздно. Его машина буквально проплыла юзом несколько метров по асфальту, покрытому изрядным слоем воды, и блестящий черный бандит шарахнул ее почти точно лоб в лоб.
Случись это на загородной трассе, Вадим наверняка сразу выяснил бы, есть ли на самом деле загробная жизнь. В городе, к счастью, скорости все же потише. Тем не менее великанская ладонь приподняла Вадима с сиденья и неодолимо швырнула вперед. Ремень безопасности он застегивал редко, большей частью — вот как и теперь — просто набрасывал на себя, чтобы не цеплялись гаишники.
А зря. Отлетевшая пряжка щелкнула по приборной доске, Вадим с силой въехал грудью в руль, что-то хрустнуло, однако тело еще не исчерпало инерции, и прямо перед глазами возникло ветровое стекло. Он протаранил его лбом, но прозрачная преграда устояла» не дав вылететь на капот. Кажется, на какой-то миг он даже потерял сознание, но только на миг. Он услышал, как сзади пискнула девочка. Не от боли, просто от неожиданности и испуга.
Двигатель, конечно, заглох, дворники продолжали со скрипом елозить, но медленно, неуверенными рывками. Дождь, словно только того и дожидался, победоносно залил стекло, не давая ничего рассмотреть впереди. За боковым окошком торжественно проплыла корма удалявшегося трамвая. Вагоновожатый, видно, решил — ничего особенного не стряслось, разберутся и без него. Или, наоборот, счел за благо не вмешиваться. Вадим оглянулся на пассажиров и увидел, что они не пострадали. Седой как раз убирал руку, которой успел упереться в стойку двери. Девочка держалась за эту руку своими двумя, очки съехали ей на нос.
Собственные травмы Вадиму подсчитывать было некогда. Он выскочил наружу безотчетным движением владельца невинно пострадавшего автомобиля, спешащего оценить свой ущерб и предъявить законные претензии обидчику. При движении в груди что-то мешало, но боли никакой не было. Значит, отделался синяками. Наплевать и забыть.
У его «девятки» была, что называется, разбита вся морда. Зияли пустые глазницы фар, изуродованный бампер смял декоративную решетку и глубоко впечатался в радиатор… Из-под капота, впрочем, не валил клубами пар, не говоря уж о дыме, и это вселяло некоторый оптимизм.
Почти одновременно с Вороновым выбрались под дождь и обитатели «скорпио», оказавшиеся ему примерно ровесниками. И как-то сразу стало ясно, что римский скандал, уход жены и разбитая машина — все это мелочи, а настоящие неприятности начинаются конкретно здесь и сейчас. Парней было трое, и на всех троих, право, стоило посмотреть. Средний рост экипажа иномарки составлял этак метр девяносто пять, средняя длина волос на головах равнялась одному сантиметру, среднее количество желтого металла на шеях и широченных запястьях — граммов по двести пятьдесят на душу. Златая цепь на дубе том. И бодаться с такими дубами.
Когда они двинулись к передку «скорпио» и к стоявшему поблизости Воронову, тот ощутил тяжелую дурнотную тоску. Экспертиза, госавтоинспекция, возмещение ущерба… Господи, на каком свете живем? Это вот и называется — влип по полной программе. Он услышал, как за спиной клацнула дверка «девятки», но оборачиваться не стал. Пассажиры уносили ноги.
Ну и пускай уносят.
Двое его оппонентов занялись рассматриванием утратившего товарный вид капота своего «скорпио», а третий, не глядя, шагнул прямо к Вадиму, и произнесенная им фраза в переводе на цензурный язык означала примерно следующее:
— Ща, крыса, платить будешь, в натуре, гнида позорная, все до нитки отдашь, новенькую тачку угробил!..
Это только в кино такая вот шантрапа узнает прославленного спортсмена и отваливает, предварительно извинившись. В жизни все проще. Вадим ничего не ответил, поскольку придумать достойный ответ было свыше его сил. И он уже знал внутренним чутьем, не имеющим отношения к разуму, — так оно все и будет, как говорит этот громила. И что интересно, по той же самой причине, по которой он остался кругом виноват в приснопамятном ресторанном сражении. Что можно доказать или объяснить существам, мыслящим по своим особым законам?.. Ты для них в любом случае не больше чем питательная среда. Подножный корм. А если вздумаешь рыпаться…
Страх. Унизительный физический страх. Примитивная боязнь насилия, убийственная для мужской гордости. Паскудненький внутренний голос, угодливо бормочущий: «А в самом деле, есть из-за чего связываться? Ну ее к черту, эту «девятку», и так в ремонт пора было отдавать. Убьют ведь, глазом не моргнувши, либо изувечат, больше потеряешь…»
— Ключи гони, говорю!.. — надвигаясь на Воронова, гаркнул вожак. — И ксиву, мать твою так, живо мне сюда!..
— Э, молодежь… — раздался за спиной вздрогнувшего Вадима еще один голос. — Что, совсем ушки уже заложило?
Двое, склонившиеся над передком «скорпио», вскинули головы, и дождевые капли побежали вниз по кожаным курткам. Пока вся команда, включая предводителя, силилась сообразить, какие еще, к едрене-фене, ушки и что такого важного они ими умудрились прохлопать, мимо Воронова проследовал его пассажир. Он вышел вперед не торопясь, чуть-чуть вразвалочку и даже не пряча руки в карманы, но Вадиму необъяснимым образом захотелось посторониться. А седой, не тратя времени даром, окинул опытным взглядом побитую физиономию «девятки» и совершенно спокойно — еле заметно растягивая слова, обратился к молодому жлобу:
— Шестьсот баксов прямо здесь наскребешь?
Ему, невысокому, полагалось бы попросту затеряться на фоне троих здоровенных шкафов, но этого почему-то не происходило. Да ведь он НЕ БОИТСЯ, осенило вдруг Воронова. Он их не боится, и в этом вся штука. А вот противоборствующая сторона явно задергалась, раздумывая, на кого это довелось нечаянным образом напороться. Если он не боится, значит, он… он… Блеклые, точно зола, глаза седого не мигая смотрели верзиле в грудь и были двумя дырами в весьма зловещую пустоту. Помедлив, водитель «скорпио» поднял ручищу, украшенную характерными мозолями каратиста, и его движение можно было с некоторой натяжкой расценить как примирительный жест:
— Это, блин… ты полегче на поворотах… Стрелку забьем?
В таких вот не поддающихся истолкованию незнакомцах людям свойственно видеть тех, кого они боятся. Одно слово, черт не нашего Бога. Свяжешься с ним, а он… Лучше уж сперва навести справки!
Дядя Леша между тем легко согласился:
— Забьем.
Разговор втекал в русло, привычное для братвы.
— Ну, значит, это самое… — Стриженый зачем-то посмотрел на часы. — Значит, в Апрашке возле…
— Нет, — ровным голосом перебил седой. — На Пулковском шоссе. Двадцать пятый километр, где перекресток и поле.
Вадим поймал себя на том, что в присутствии тощего невзрачного мужика начинает ощущать примерно то же, что и трое верзил. А именно не очень понятную, но вполне определенную жуть.
Предводитель троицы нервно оглянулся на своих корешей и, не удержавшись, спросил:
— А че тебе там, на Пулковском?..
Седой усмехнулся, показав ровные зубы, и усмешка вышла донельзя хищной, потому что глаза остались холодными. Он не обращал внимания на дождь, стекавший по скулам.
— А там земля мягкая, — ответил он коротко. Вряд ли требовалось объяснять, в чем состояла выгода мягкой земли. В мягкой земле легче выкопать глубокую яму. И спрятать в ней труп. Или даже целых три трупа. Верзила, ставший как будто поменьше ростом, снова посмотрел на часы:
— Ну, значит, это… в двенадцать…
— В двенадцать чего?
— Дня, блин…
— Какого тебе дня, блин? Не ясно, что ночи?
— Ну ладно, ты че, в натуре!.. — Стриженый поднял перед собой уже обе ладони. Перспектива встречи в глухой час в безлюдном месте со стремным типом его никак не прельщала. — Слушай, мужик, не в кайф мне с тобой под дождем тут базарить, разбежались при своих!
Дядя Леша и не подумал двигаться с места.
— Какое при своих? — поинтересовался он зловеще, глядя на помятый номерной знак «скорпио». — А шесть сотен на ремонт я что, рожу?
Можно сколько угодно твердить, что физическая угроза — не аргумент. Аргумент, да еще какой. Причём для людей определенного сорта единственно понятный. Вот только скажи нечто подобное сам Воронов, его послали бы по известному адресу. Если не хуже. Седой вел себя так, словно расправа со всеми троими была делом решенным. И в это верилось. Ой верилось…
— Шестьсот — это здесь, — добил он оппонента. — На Пулковском будет тысяча.
И братва дрогнула окончательно. Видно, внутренний голое нашептал им то же, что и Воронову две минуты назад: не связывайся, пропадешь!.. Парни принялись суетливо шарить в карманах, кто-то даже нырнул в «скорпио» и открыл бардачок. И наконец вожак протянул седому пачку мятых долларов вперемешку с розовыми полтинниками:
— Все, бля буду… Домой едем, всю капусту, блин…
Победитель взял деньги, не считая сунул их в карман и милостиво кивнул — дескать, свободны. Трое заскочили в мигом заведшийся «скорпио», живо развернулись и были таковы. Они явно считали, что еще легко отделались. У Вадима мелькнула совершенно шальная мысль: а может, так оно на самом деле и было?..
Его попутчик жизнерадостно улыбнулся ему и сказал:
— Не знаешь, чего мы тут мокнем стоим?..
Воронов запоздало осознал, что рубашка и брюки действительно липнут к телу, заставляя его содрогаться от холода на ветру. Мужчины одновременно повернулись к «девятке». Девочка стояла рядом с машиной, держась за раскрытую дверцу, и тоже героически намокала, не желая, по-видимому, отставать от своего дяди Леши.
— А ну живо внутрь!.. — рявкнул тот с напускной строгостью. — Привезу мокрую — тут же кончатся все наши хождения!.. — Угроза подействовала, и он оглянулся на Вадима: — Справишься, Вадим Владимирович? Рулить-то сможешь? А то смотри, я сяду…
Воронов шагнул к машине, собираясь ответить: естественно, мол, смогу. Еще он хотел удивиться, с чего это седой вдруг его по имени-отчеству, и сообразить, что тот с самого начала опознал-таки в нем героя телеэкрана… Но не ответил, не удивился и не сообразил, поскольку от движения ребра опоясала жгучая боль и стало невозможно дышать. И еще, когда он повернул голову, создалось странное ощущение, как будто мозги перестали поспевать за глазами и воспринимали окружающее с секундной задержкой.
Крепко, стало быть, его все-таки приложило. Родительский дом, от которого только что отделяло плевое расстояние, вдруг показался страшно далеким. Никогда ему туда не добраться.
— Сам сяду, — сказал он на удивление нормальным голосом. Сделал два шага, открыл дверцу и сумел сесть за руль. «Сейчас ведь не заведется, проклятая…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61