Это самые первые страницы летопи
си человечества, они только еще начинались.
Этот древний мир кончился в Риме от перенаселения.
Рим был толкучкою заимствованных богов и завоеванных наро дов, давкою в
два яруса, на земле и на небе, свинством, захлестнувшимся вокруг себя трой
ным узлом, как заворот кишок.
Даки, герулы, скифы, сарматы, гиперборейцы, тяжелые колеса без спиц, заплыв
шие от жира глаза, скотоложество, двойные подбородки, кормление рыбы мяс
ом образованных рабов, неграмотные императоры. Людей на свете было больш
е, чем когда-либо впоследствии, и они были сдавлены в проходах Колизея и с
традали.
И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы пришел этот легкий и од
етый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, гали
лейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, чел
овек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух в стаде овец на заходе солн
ца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенн
ый по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира»
.

11

Петровские линии производили впечатление петербургского уголка в Моск
ве. Соответствие зданий по обеим сторонам проезда, лепные парадные в хор
ошем вкусе, книжная лавка, читальня, картографическое заведение, очень п
риличный табачный магазин, очень приличный ресторан, перед рестораном
Ч газовые фонари в круглых матовых колпаках на массивных кронштейнах.

Зимой это место хмурилось с мрачной неприступностью. Здесь жили серьезн
ые, уважающие себя и хорошо зарабатывающие люди свободных профессий.
Здесь снимал роскошную холостяцкую квартиру во втором этаже по широкой
леснице с широкими дубовыми перилами Виктор Ипполитович Комаровский. З
аботливо во все вникающая и в то же время ни во что не вмешивающаяся Эмма Э
рнестовна, его экономка, нет Ч кастелянша его тихого уединения, вела его
хозяйство, неслышимая и незримая, и он платил ей рыцарской признательнос
тью, естественной в таком джентльмене, и не терпел в квартире присутстви
я гостей и посетительниц, не совместимых с её безмятежным стародевическ
им миром. У них царил покой монашеской обители Ч шторы опущены, ни пылинк
и, ни пятнышка, как в операционной.
По воскресеньям перед обедом Виктор Ипполитович имел обыкновение флан
ировать со своим бульдогом по Петровке и Кузнецкому, и на одном из углов в
ыходил и присоединялся к ним Константин Илларионович Сатаниди, актер и к
артежник.
Они пускались вместе шлифовать панели, перекидывались короткими анекд
отами и замечаниями настолько отрывистыми, незначительными и полными т
акого презрения ко всему на свете, что без всякого ущерба могли бы замени
ть эти слова простым рычанием, лишь бы наполнять оба тротуара Кузнецкого
своими громкими, бесстыдно задыхающимися и как бы давящимися своей собс
твенной вибрацией басами.

12

Погода перемогалась. «Кап-кап-кап» долбили капли по железу водосточных
труб и карнизов. Крыша перестукивалась с крышею, как весною. Была оттепел
ь.
Всю дорогу она шла, как невменяемая, и только по приходе домой поняла, что
случилось.
Дома все спали. Она опять впала в оцепенение и в этой рассеянности опусти
лась перед маминым туалетным столиком в светло-сиреневом, почти белом п
латье с кружевной отделкой и длинной вуали, взятыми на один вечер в масте
рской, как на маскарад. Она сидела перед своим отражением в зеркале и ниче
го не видела. Потом положила скрещенные руки на столик и упала на них голо
вою.
Если мама узнает, она убьет ее. Убьет и покончит с собой.
Как это случилось? Как могло это случиться? Теперь поздно.
Надо было думать раньше.
Теперь она, Ч как это называется, Ч теперь она Ч падшая.
Она Ч женщина из французского романа и завтра пойдет в гимназию сидеть
за одной партой с этими девочками, которые по сравнению с ней еще грудные
дети. Господи, Господи, как это могло случиться!
Когда-нибудь, через много-много лет, когда можно будет, Лара расскажет эт
о Оле Деминой. Оля обнимет её за голову и разревется.
За окном лепетали капли, заговаривалась оттепель. Кто-то с улицы дубасил
в ворота к соседям. Лара не поднимала головы. У нее вздрагивали плечи. Она
плакала.

13

Ч Ax, Эмма Эрнестовна, это, милочка, неважно. Это надоело.
Он расшвыривал по ковру и дивану какие-то вещи, манжеты и манишки и вдвига
л и выдвигал ящики комода, не соображая, что ему надо.
Она требовалась ему дозарезу, а увидеть её в это воскресенье не было возм
ожности. Он метался, как зверь, по комнате, нигде не находя себе места.
Она была бесподобна прелестью одухотворения. Ее руки поражали, как может
удивлять высокий образ мыслей. Ее тень на обоях номера казалась силуэто
м её неиспорченности. Рубашка обтягивала ей грудь простодушно и туго, ка
к кусок холста, натянутый на пяльцы.
Комаровский барабанил пальцами по оконному стеклу, в такт лошадям, нетор
опливо цокавшим внизу по асфальту проезда.
«Лара», Ч шептал он и закрывал глаза, и её голова мысленно появлялась в р
уках у него, голова спящей с опущенными во сне ресницами, не ведающая, что
на нее бессонно смотрят часами без отрыва. Шапка её волос, в беспорядке ра
зметанная по подушке дымом своей красоты ела Комаровскому глаза и прони
кала в душу.
Его воскресная прогулка не удалась. Комаровский сделал с Джеком несколь
ко шагов по тротуару и остановился. Ему представились Кузнецкий, шутки С
атаниди, встречный поток знакомых. Нет, это выше его сил! Как это все опрот
ивело!
Комаровский повернул назад. Собака удивилась, остановила на нем неодобр
ительный взгляд с земли и неохотно поплелась сзади.
Ч Что за наваждение! Ч думал он. Ч Что все это значит?
Что это Ч проснувшаяся совесть, чувство жалости или раскаяния? Или это
Ч беспокойство? Нет, он знает, что она дома у себя и в безопасности. Так что
же она не идет из головы у него!
Комаровский вошел в подъезд, дошел по лестнице до площадки и обогнул ее. Н
а ней было венецианское окно с орнаментальными гербами по углам стекла.
Цветные зайчики падали с него на пол и подоконник. На половине второго ма
рша Комаровский остановился.
Не поддаваться этой мытарящей, сосущей тоске! Он не мальчик, он должен пон
имать, что с ним будет, если из средства развлечения эта девочка, дочь его
покойного друга, этот ребенок, станет предметом его помешательства. Опом
ниться! Быть верным себе, не изменять своим привычкам. А то все полетит пра
хом.
Комаровский до боли сжал рукой широкие перила, закрыл на минуту глаза и, р
ешительно повернув назад, стал спускаться. На площадке с зайчиками он пе
рехватил обожающий взгляд бульдога.
Джек смотрел на него снизу, подняв голову, как старый, слюнявый карлик с от
вислыми щеками.
Собака не любила девушки, рвала ей чулки, рычала на нее и скалилась. Она ре
вновала хозяина к Ларе, словно боясь, как бы он не заразился от нее чем-ниб
удь человеческим.
Ч Ах, так вот оно что! Ты решил, что все будет по-прежнему Ч Сатаниди, подл
ости, анекдоты? Так вот тебе за это, вот тебе, вот тебе, вот тебе!
Он стал избивать бульдога тростью и ногами. Джек вырвался, воя и взвизгив
ая, и с трясущимся задом заковылял вверх по лестнице скрестись в дверь и ж
аловаться Эмме Эрнестовне.
Проходили дни и недели.

14

О какой это был заколдованный круг! Если бы вторжение Комаровского в Лар
ину жизнь возбуждало только её отвращение, Л ара взбунтовалась бы и вырв
алась. Но дело было не так просто.
Девочке льстило, что годящийся ей в отцы красивый, седеющий мужчина, кото
рому аплодируют в собраниях и о котором пишут в газетах, тратит деньги и в
ремя на нее, зовет божеством, возит в театры и на концерты и, что называетс
я, «умственно развивает» ее.
И ведь она была еще невзрослою гимназисткой в коричневом платье, тайной
участницей невинных школьных заговоров и проказ. Ловеласничанье Комар
овского где-нибудь в карете под носом у кучера или в укромной аванложе на
глазах у целого театра пленяло её неразоблаченной дерзостью и побуждал
о просыпавшегося в ней бесенка к подражанию.
Но этот озорной школьнический задор быстро проходил. Ноющая надломленн
ость и ужас перед собой надолго укоренялись в ней. И все время хотелось сп
ать. От недоспанных ночей, от слез и вечной головной боли, от заучивания ур
оков и общей физической усталости.

15

Он был её проклятием, она его ненавидела. Каждый день она перебирала эти м
ысли заново.
Теперь она на всю жизнь его невольница, чем он закабалил ее? Чем вымогает е
ё покорность, а она сдается, угождает его желаниям и услаждает его дрожью
своего неприкрашенного позора?
Своим старшинством, маминой денежной зависимостью от него, умелым ее, Ла
ры, запугиванием? Нет, нет и нет. Все это вздор.
Не она в подчинении у него, а он у нее. Разве не видит она, как он томится по н
ей? Ей нечего бояться, её совесть чиста.
Стыдно и страшно должно быть ему, если она уличит его. Но в том-то и дело, чт
о она никогда этого не сделает. На это у нее не хватит подлости, главной си
лы Комаровского в обращении с подчиненными и слабыми.
Вот в чем их разница. Этим и страшна жизнь кругом. Чем она оглушает, громом
и молнией? Нет, косыми взглядами и шепотом оговора. В ней все подвох и двус
мысленность. Отдельная нитка, как паутинка, потянул Ч и нет ее, а попробуй
выбраться из сети Ч только больше запутаешься.
И над сильным властвует подлый и слабый.

16

Она говорила себе:
Ч А если бы она была замужем? Чем бы это отличалось? Она вступила на путь с
офизмов. Но иногда тоска без исхода охватывала ее.
Как ему не стыдно валяться в ногах у нее и умолять: «Так не может продолжат
ься. Подумай, что я с тобой сделал. Ты катишься по наклонной плоскости. Дав
ай откроемся матери. Я женюсь на тебе».
И он плакал и настаивал, словно она спорила и не соглашалась. Но все это бы
ли одни фразы, и Лара даже не слушала этих трагических пустозвонных слов.

И он продолжал водить её под длинною вуалью в отдельные кабинеты этого у
жасного ресторана, где лакеи и закусывающие провожали её взглядами и как
бы раздевали. И она только спрашивала себя: разве когда любят, унижают?
Однажды ей снилось. Она под землей, от нее остался только левый бок с плечо
м и правая ступни. Из левого соска у неё растет пучок травы, а на земле поют
«Черные очи да белая грудь» и «Не велят Маше за реченьку ходить».

17

Лара не была религиозна. В обряды она не верила. Но иногда для того, чтобы в
ынести жизнь, требовалось, чтобы она шла в сопровождении некоторой внутр
енней музыки. Такую музыку нельзя было сочинять для каждого раза самой. Э
той музыкой было слово Божие о жизни, и плакать над ним Лара ходила в церко
вь.
Раз в начале декабря, когда на душе у Лары было, как у Катерины из «Грозы», о
на пошла помолиться с таким чувством, что вот теперь земля расступится п
од ней и обрушатся церковные своды. И поделом. И всему будет конец. Жаль то
лько, что она взяла с собой Олю Демину, эту трещотку.
Ч Пров Афанасьевич, Ч шепнула ей Оля на ухо.
Ч Тсс. Отстань, пожалуйста. Какой Пров Афанасьевич?
Ч Пров Афанасьевич Соколов. Наш троюродный дядюшка.
Который читает.
Ч А, это она про псаломщика. Тиверзинская родня. Тсс.
Замолчи. Не мешай мне, пожалуйста.
Они пришли к началу службы. Пели псалом: «Благослови, душе моя, Господа, и в
ся внутренняя моя имя святое Его».
В церкви было пустовато и гулко. Лишь впереди тесной толпой сбились моля
щиеся. Церковь была новой стройки. Нерасцвеченное стекло оконницы ничем
не скрашивало серого заснеженного переулка и прохожих и проезжих, котор
ые по нему сновали. У этого окна стоял церковный староста и громко на всю ц
ерковь, не обращая внимания на службу, вразумлял какую-то глуховатую юро
дивую оборванку, и его голос был того же казенного будничного образца, ка
к окно и переулок.
Пока, медленно обходя молящихся, Лара с зажатыми в руке медяками шла к две
ри за свечками для себя и Оли и так же осторожно, чтобы никого не толкнуть,
возвращалась назад, Пров Афанасьевич успел отбарабанить девять блажен
ств, как вещь, и без него всем хорошо известную.
Блажени нищие духом… Блажени плачущие… Блажени алчущие и жаждущие прав
ды…
Лара шла, вздрогнула и остановилась. Это про нее. Он говорит: завидна участ
ь растоптанных. Им есть что рассказать о себе. У них все впереди. Так он счи
тал. Это Христово мнение.

18

Были дни Пресни. Они оказались в полосе восстания. В нескольких шагах от н
их на Тверской строили баррикаду. Ее было видно из окна гостиной. С их двор
а таскали туда ведрами воду и обливали баррикаду, чтобы связать ледяной
броней камни и лом, из которых она состояла.
На соседнем дворе было сборное место дружинников, что-то вроде врачебно
го или питательного пункта.
Туда проходили два мальчика. Лара знала обоих. Один был Ника Дудоров, прия
тель Нади, у которой Лара с ним познакомилась. Он был Лариного десятка Ч п
рямой, гордый и неразговорчивый. Он был похож на Лару и не был ей интересен
.
Другой был реалист Антипов, живший у старухи Тиверзиной, бабушки Оли Дем
иной. Бывая у Марфы Гавриловны, Лара стала замечать, какое действие она пр
оизводит на мальчика. Паша Антипов был так еще младенчески прост, что не с
крывал блаженства, которое доставляли ему её посещения, словно Лара была
какая-нибудь березовая роща в каникулярное время с чистою травою и обла
ками, и можно было беспрепятственно выражать свой телячий восторг по её
поводу, не боясь, что за это засмеют.
Едва заметив, какое она на него оказывает влияние, Лара бессознательно с
тала этим пользоваться. Впрочем, более серьезным приручением мягкого и п
одатливого характера она занялась через несколько лет, в гораздо более п
озднюю пору своей дружбы с ним, когда Патуля уже знал, что любит её без пам
яти и что в жизни ему нет больше отступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12