Но Пастернак недаром писал, что нужно

…быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

Вскоре он начинает работать над пьесой «Слепая красавица» о крепостном
театре в России. Говоря шире Ч о крепостном праве, реформах 1860-х годов и су
дьбе русского художника.
10 февраля 1960 года Пастернаку исполнилось 70 лет. Шел поток поздравительных
писем из всех стран мира. На праздничном обеде были знакомые из артистич
еского круга.
Пастернака периодически беспокоили боли в левой половине спины. Он стар
ался не обращать на них внимания, но к концу апреля они настолько усилили
сь, что пришлось позвать врача. С начала мая он слег в постель. Ему станови
лось все хуже.
Поначалу считалось, что это второй инфаркт миокарда. Сделанный в двадцат
ых числах рентгеновский снимок показал распространенный рак левого ле
гкого.
За день до конца Пастернак позвал нас, чтобы сказать, как мучит его двойст
венность его признания, которое обернулось полной неизвестностью в Рос
сии. «Вся моя жизнь была только единоборством с царящей и торжествующей
пошлостью за свободный и играющий человеческий талант. На это ушла вся ж
изнь», Ч говорил он.
Прошло тридцать лет. Лишенная каких-либо истинных причин и тем не менее а
бсолютная невозможность отечественного издания романа стала своеобра
зным олицетворением наступившего безвременья и общественного застоя.

Еще в 1953 году Пастернак писал Н. Н. Асееву о задачах искусства:
«Отличие современной советской литературы от всей предшествующей каже
тся мне более всего в том, что она утверждена на прочных основаниях незав
исимо от того, читают её или не читают.
Это Ч гордое, покоящееся в себе и самоутверждающее явление, разделяющее
с прочими государственными установлениями их незыблемость и непогреш
имость.
Но настоящему искусству в моем понимании далеко до таких притязаний. Где
ему повелевать и предписывать, когда слабостей и грехов на нем больше, че
м добродетелей. Оно робко желает быть мечтою читателя, предметом читател
ьской жажды и нуждается в его отзывчивом воображении не как в дружелюбно
й снисходительности, а как в составном элементе, без которого не может об
ойтись построение художника, как нуждается луч в отражающей поверхност
и или в преломляющей среде, чтобы играть и загораться».
В кругах московской интеллигенции «Доктор Живаго», несмотря на запреты
и изъятия, был достаточно известен, целое поколение выросло и сформирова
лось с глубоким внутренним учетом его текста.
По временам возникали издательские предположения. Мы регулярно писали
заявки и письма. Издательство встречало их с видимым одобрением и сочувс
твием, но на каком-то решающем литературно-бюрократическом уровне след
овал жесткий и не допускающий возражения отказ.
В переделкинский дом Пастернака шли люди и хотели узнать о нем и его рабо
тах. Члены семьи, сменяя друг друга, рассказывали им о судьбе Пастернака в
доме, где все сохранялось как при его жизни. Так продолжалось до осени 1984 го
да, когда семья была административно выселена и вещи вывезены из дома.
В начале 1988 года «Доктор Живаго» вышел в «Новом мире».
Сплошь и рядом видишь, как номера журнала читают в электричках, автобуса
х, стоя в очередях. Первые впечатления разнообразны и сбивчивы, Ч в знача
щее художественное слово нужно глубоко вчитаться.
Этой цели и должна послужить книга, которую автору и его поколению не суж
дено было дождаться. май 1988
Борис Пастернак.
Доктор Живаго

ПЕРВАЯ КНИГА

ЧАСТЬ первая.
ПЯТИЧАСОВОЙ СКОРЫЙ

1

Шли и шли и пели «Вечную память», и когда останавливались, казалось, что её
по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.
Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились.
Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали:
«Живаго». «Вот оно что. Тогда понятно». Ч «Да не его. Её». Ч «Все равно. Цар
ствие небесное. Похороны богатые».
Замелькали последние минуты, считанные, бесповоротные.
«Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней». Священн
ик крестящим движением бросил горсть земли на Марью Николаевну. Запели «
Со духи праведных». Началась страшная гонка. Гроб закрыли, заколотили, ст
али опускать.
Отбарабанил дождь комьев, которыми торопливо в четыре лопаты забросали
могилу. На ней вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик.
Только в состоянии отупения и бесчувственности, обыкновенно наступающ
их к концу больших похорон, могло показаться, что мальчик хочет сказать с
лово на материнской могиле.
Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыри и главы монастыря
отсутствующим взором. Его курносое лицо исказилось. Шея его вытянулась.
Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейча
с завоет. Закрыв лицо руками, мальчик зарыдал. Летевшее навстречу облако
стало хлестать его по рукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня.
К могиле прошел человек в черном, со сборками на узких облегающих рукава
х. Это был брат покойной и дядя плакавшего мальчика, расстриженный по соб
ственному прошению священник Николай Николаевич Веденяпин. Он подошел
к мальчику и увел его с кладбища.

2

Они ночевали в одном из монастырских покоев, который отвели дяде по стар
ому знакомству. Был канун Покрова. На другой день они с дядей должны были у
ехать далеко на юг, в один из губернских городов Поволжья, где отец Никола
й служил в издательстве, выпускавшем прогрессивную газету края. Билеты н
а поезд были куплены, вещи увязаны и стояли в келье. С вокзала по соседству
ветер приносил плаксивые пересвистывания маневрировавших вдали паров
озов.
К вечеру сильно похолодало. Два окна на уровне земли выходили на уголок н
евзрачного огорода, обсаженного кустами желтой акации, на мерзлые лужи п
роезжей дороги и на тот конец кладбища, где днем похоронили Марию Никола
евну. Огород пустовал, кроме нескольких муаровых гряд посиневшей от холо
да капусты. Когда налетал ветер, кусты облетелой акации метались, как бес
новатые, и ложились на дорогу.
Ночью Юру разбудил стук в окно. Темная келья была сверхъестественно озар
ена белым порхающим светом. Юра в одной рубашке подбежал к окну и прижалс
я лицом к холодному стеклу.
За окном не было ни дороги, ни кладбища, ни огорода. На дворе бушевала вьюг
а, воздух дымился снегом. Можно было подумать, будто буря заметила Юру и, с
ознавая, как она страшна, наслаждается производимым на него впечатление
м. Она свистела и завывала и всеми способами старалась привлечь Юрино вн
имание. С неба оборот за оборотом бесконечными мотками падала на землю б
елая ткань, обвивая её погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, н
ичто с ней не соперничало.
Первым движением Юры, когда он слез с подоконника, было желание одеться и
бежать на улицу, чтобы что-то предпринять.
То его пугало, что монастырскую капусту занесет и её не откопают, то что в
поле заметет маму, и она бессильна будет оказать сопротивление тому, что
уйдет еще глубже и дальше от него в землю.
Дело опять кончилось слезами. Проснулся дядя, говорил ему о Христе и утеш
ал его, а потом зевал, подходил к окну и задумывался. Они начали одеваться.
Стало светать.

3

Пока жива была мать, Юра не знал, что отец давно бросил их, ездит по разным г
ородам Сибири и заграницы, кутит и распутничает, и что он давно просадил и
развеял по ветру их миллионное состояние. Юре всегда говорили, что он то в
Петербурге, то на какой-нибудь ярмарке, чаще всего на Ирбитской.
А потом у матери, всегда болевшей, открылась чахотка. Она стала ездить леч
иться на юг Франции и в Северную Италию, куда Юра её два раза сопровождал.
Так, в беспорядке и среди постоянных загадок прошла детская жизнь Юры, ча
сто на руках у чужих, которые все время менялись. Он привык к этим перемена
м, и в обстановке вечной нескладицы отсутствие отца не удивляло его.
Маленьким мальчиком он застал еще то время, когда именем, которое он носи
л, называлось множество саморазличнейших вещей.
Была мануфактура Живаго, банк Живаго, дома Живаго, способ завязывания и з
акалывания галстука булавкою Живаго, даже какой-то сладкий пирог кругло
й формы, вроде ромовой бабы, под названием Живаго, и одно время в Москве мо
жно было крикнуть извозчику «к Живаго!», совершенно как «к черту на кулич
ки!», и он уносил вас на санках в тридесятое царство, в тридевятое государс
тво. Тихий парк обступал вас. На свисающие ветви елей, осыпая с них иней, са
дились вороны. Разносилось их карканье, раскатистое, как треск древесног
о сука. С новостроек за просекой через дорогу перебегали породистые соба
ки. Там зажигали огни. Спускался вечер. Вдруг все это разлетелось. Они обед
нели.

4

Летом тысяча девятьсот третьего года на тарантасе парой Юра с дядей ехал
и по полям в Дуплянку, имение шелкопрядильного фабриканта и большого пок
ровителя искусств Кологривова, к педагогу и популяризатору полезных зн
аний Ивану Ивановичу Воскобойникову.
Была Казанская, разгар жатвы. По причине обеденного времени или по случа
ю праздника в полях не попадалось ни души. Солнце палило недожатые полос
ы, как полуобритые арестантские затылки.
Над полями кружились птицы. Склонив колосья, пшеница тянулась в струнку
среди совершенного безветрия или высилась в крестцах далеко от дороги, г
де при долгом вглядывании принимала вид движущихся фигур, словно это ход
или по краю горизонта землемеры и что-то записывали.
Ч А эти, Ч спрашивал Николай Николаевич Павла, чернорабочего и сторожа
из книгоиздательства, сидевшего на козлах боком, сутуло и перекинув нога
за ногу, в знак того, что он не заправский кучер и правит не по призванию,
Ч а это как же, помещиковы или крестьянские?
Ч Энти господсти, Ч отвечал Павел и закуривал, Ч а вот эфти, Ч отвозив
шись с огнем и затянувшись, тыкал он после долгой паузы концом кнутовища
в другую сторону, Ч эфти свои.
Ай заснули? Ч то и дело прикрикивал он на лошадей, на хвосты и крупы котор
ых он все время косился, как машинист на манометры.
Но лошади везли, как все лошади на свете, то есть коренник бежал с прирожде
нной прямотой бесхитростной натуры, а пристяжная казалась непонимающе
му отъявленной бездельницей, которая только и знала, что, выгнувшись леб
едью, отплясывала вприсядку под бренчание бубенчиков, которое сама свои
ми скачками подымала.
Николай Николаевич вез Воскобойникову корректуру его книжки по земель
ному вопросу, которую ввиду усилившегося цензурного нажима издательст
во просило пересмотреть.
Ч Шалит народ в уезде, Ч говорил Николай Николаевич. Ч В Паньковской в
олости купца зарезали, у земского сожгли конный завод. Ты как об этом дума
ешь? Что у вас говорят в деревне?
Но оказывалось, что Павел смотрит на вещи еще мрачнее, чем даже цензор, уме
рявший аграрные страсти Воскобойникова.
Ч Да что говорят? Распустили народ. Баловство, говорят. С нашим братом не
што возможно? Мужику дай волю, так ведь у нас друг дружку передавят, истинн
ый Господь. Ай заснули?
Это была вторая поездка дяди и племянника в Дуплянку. Юра думал, что он зап
омнил дорогу, и всякий раз, как поля разбегались вширь и их тоненькой каем
кой охватывали спереди и сзади леса, Юре казалось, что он узнает то место,
с которого дорога должна повернуть вправо, а с поворота показаться и чер
ез минуту скрыться десятиверстная Кологривовская панорама с блещущей
вдали рекой и пробегающей за ней железной дорогой. Но он все обманывался.
Поля сменялись полями. Их вновь и вновь охватывали леса. Смена этих прост
оров настраивала на широкий лад. Хотелось мечтать и думать о будущем.
Ни одна из книг, прославивших впоследствии Николая Николаевича, не была
еще написана. Но мысли его уже определились. Он не знал, как близко его вре
мя.
Скоро среди представителей тогдашней литературы, профессоров универси
тета и философов революции должен был появиться этот человек, который ду
мал на все их темы и у которого, кроме терминологии, не было с ними ничего о
бщего.
Все они скопом держались какой-нибудь догмы и довольствовались словами
и видимостями, а отец Николай был священник, прошедший толстовство и рев
олюцию и шедший все время дальше. Он жаждал мысли, окрыленно-вещественно
й, которая прочерчивала бы нелицемерно различимый путь в своем движении
и что-то меняла в свете к лучшему и которая даже ребенку и невежде была бы
заметна, как вспышка молнии или след прокатившегося грома. Он жаждал нов
ого.
Юре хорошо было с дядей. Он был похож на маму. Подобно ей он был человеком с
вободным, лишенным предубеждения против чего бы то ни было непривычного
. Как у нее, у него было дворянское чувство равенства со всем живущим. Он та
к же, как она, понимал все с первого взгляда и умел выражать мысли в той фор
ме, в какой они приходят в голову в первую минуту, пока они живы и не обессм
ыслятся.
Юра был рад, что дядя взял его в Дуплянку. Там было очень красиво, и живопис
ность места тоже напоминала маму, которая любила природу и часто брала Ю
ру с собой на прогулки. Кроме того Юре было приятно, что он опять встретитс
я с Никой Дудоровым, гимназистом, жившим у Воскобойникова, который навер
ное презирал его, потому что был года на два старше его, и который, здорова
ясь, с силой дергал руку книзу и так низко наклонял голову, что волосы пада
ли ему на лоб, закрывая лицо до половины.

5

Ч Жизненным нервом проблемы пауперизма, Ч читал Николай Николаевич п
о исправленной рукописи.
Ч Я думаю, лучше сказать Ч существом, Ч говорил Иван Иванович и вносил
в корректуру требующееся исправление.
Они занимались в полутьме стеклянной террасы. Глаз различал валявшиеся
в беспорядке лейки и садовые инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12