На спинку поломанного стула бы
л наброшен дождевой плащ. В углу стояли болотные сапоги с присохшей гряз
ью и отвисающими до полу голенищами.
Ч Между тем статистика смертей и рождений показывает, Ч диктовал Нико
лай Николаевич.
Ч Надо вставить, за отчетный год, Ч говорил Иван Иванович и записывал.
Террасу слегка проскваживало. На листах брошюры лежали куски гранита, чт
обы они не разлетелись.
Когда они кончили, Николай Николаевич заторопился домой.
Ч Гроза надвигается. Надо собираться.
Ч И не думайте. Не пущу. Сейчас будем чай пить.
Ч Мне к вечеру надо обязательно в город.
Ч Ничего не поможет. Слышать не хочу.
Из палисадника тянуло самоварной гарью, заглушавшей запах табака и гели
отропа. Туда проносили из флигеля каймак, ягоды и ватрушки. Вдруг пришло с
веденье, что Павел отправился купаться и повел купать на реку лошадей. Ни
колаю Николаевичу пришлось покориться.
Ч Пойдемте на обрыв, посидим на лавочке, пока накроют к чаю, Ч предложил
Иван Иванович.
Иван Иванович на правах приятельства занимал у богача Кологривова две к
омнаты во флигеле управляющего. Этот домик с примыкающим к нему палисадн
иком находился в черной, запущенной части парка со старой полукруглою ал
леей въезда. Аллея густо заросла травою. По ней теперь не было движения, и
только возили землю и строительный мусор в овраг, служивший местом сухих
свалок. Человек передовых взглядов и миллионер, сочувствовавший револю
ции, сам Кологривов с женою находился в настоящее время за границей. В име
нии жили только его дочери Надя и Липа с воспитательницей и небольшим шт
атом прислуги.
Ото всего парка с его прудами, лужайками и барским домом садик управляющ
его был отгорожен густой живой изгородью из черной калины. Иван Иванович
и Николай Николаевич обходили эту заросль снаружи, и по мере того как они
шли, перед ними равными стайками на равных промежутках вылетали воробьи
, которыми кишела калина. Это наполняло её ровным шумом, точно перед Ивано
м Ивановичем и Николаем Николаевичем вдоль изгороди текла вода по трубе.

Они прошли мимо оранжереи, квартиры садовника и каменных развалин неизв
естного назначения. У них зашел разговор о новых молодых силах в науке и л
итературе.
Ч Попадаются люди с талантом, Ч говорил Николай Николаевич. Ч Но сейч
ас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность Ч прибежи
ще неодаренности, все равно верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марк
су. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостат
очно. Есть ли что-нибудь на свете, что заслуживало бы верности? Таких веще
й очень мало. Я думаю, надо быть верным бессмертию, этому другому имени жиз
ни, немного усиленному.
Надо сохранять верность бессмертию, надо быть верным Христу!
Ах, вы морщитесь, несчастный. Опять вы ничегошеньки не поняли.
Ч Мда, Ч мычал Иван Иванович, тонкий белокурый вьюн с ехидною бородкой,
делавшей его похожим на американца времен Линкольна (он поминутно захва
тывал её в горсть и ловил её кончик губами). Ч Я, конечно, молчу. Вы сами пон
имаете Ч я смотрю на эти вещи совершенно иначе. Да, кстати. Расскажите, ка
к вас расстригали. Я давно хотел спросить. Небось перетрухнули? Анафеме в
ас предавали? А?
Ч Зачем отвлекаться в сторону? Хотя, впрочем, что ж.
Анафеме? Нет, сейчас не проклинают. Были неприятности, имеются последств
ия. Например, долго нельзя на государственную службу.
Не пускают в столицы. Но это ерунда. Вернемся к предмету разговора. Я сказа
л Ч надо быть верным Христу. Сейчас я объясню. Вы не понимаете, что можно б
ыть атеистом, можно не знать, есть ли Бог и для чего он, и в то же время знать,
что человек живет не в природе, а в истории, и что в нынешнем понимании она
основана Христом, что Евангелие есть её обоснование. А что такое история?
Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и е
ё будущему преодолению. Для этого открывают математическую бесконечно
сть и электромагнитные волны, для этого пишут симфонии. Двигаться вперед
в этом направлении нельзя без некоторого подъема. Для этих открытий тре
буется духовное оборудование. Данные для него содержатся в Евангелии. Во
т они. Это, во-первых, любовь к ближнему, этот высший вид живой энергии, пере
полняющей сердце человека и требующей выхода и расточения, и затем это г
лавные составные части современного человека, без которых он немыслим, а
именно идея свободной личности и идея жизни как жертвы. Имейте в виду, что
это до сих пор чрезвычайно ново.
Истории в этом смысле не было у древних. Там было сангвиническое свинств
о жестоких, оспою изрытых Калигул, не подозревавших, как бездарен всякий
поработитель. Там была хвастливая мертвая вечность бронзовых памятник
ов и мраморных колонн. Века и поколенья только после Христа вздохнули св
ободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает н
е на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных пре
одолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме. Уф, аж взопрел, что на
зывается. А ему хоть кол теши на голове!
Ч Метафизика, батенька. Это мне доктора запретили, этого мой желудок не в
арит.
Ч Ну да Бог с вами. Бросим. Счастливец! Вид-то от вас какой Ч не налюбуешь
ся! А он живет и не чувствует.
На реку было больно смотреть. Она отливала на солнце, вгибаясь и выгибаяс
ь, как лист железа. Вдруг она пошла складками. С этого берега на тот поплыл
тяжелый паром с лошадьми, телегами, бабами и мужиками.
Ч Подумайте, только шестой час, Ч сказал Иван Иванович.
Ч Видите, скорый из Сызрани. Он тут проходит в пять с минутами.
Вдали по равнине справа налево катился чистенький желто-синий поезд, си
льно уменьшенный расстоянием. Вдруг они заметили, что он остановился. На
д паровозом взвились белые клубочки пара. Немного спустя пришли его трев
ожные свистки.
Ч Странно, Ч сказал Воскобойников. Ч Что-нибудь неладное. Ему нет прич
ины останавливаться там на болоте.
Что-то случилось. Пойдемте чай пить.

6

Ники не оказалось ни в саду, ни в доме. Юра догадывался, что он прячется от н
их, потому что ему скучно с ними, и Юра ему не пара. Дядя с Иваном Ивановичем
пошли заниматься на террасу, предоставив Юре слоняться без цели вокруг д
ома.
Здесь была удивительная прелесть! Каждую минуту слышался чистый трехто
нный высвист иволог, с промежутками выжидания, чтобы влажный, как из дудк
и извлеченный звук до конца пропитал окрестность. Стоячий, заблудившийс
я в воздухе запах цветов пригвожден был зноем неподвижно к клумбам. Как э
то напоминало Антибы и Бордигеру! Юра поминутно поворачивался направо и
налево. Над лужайками слуховой галлюцинацией висел призрак маминого го
лоса, он звучал Юре в мелодических оборотах птиц и жужжании пчел. Юра вздр
агивал, ему то и дело мерещилось, будто мать аукается с ним и куда-то его по
дзывает.
Он пошел к оврагу и стал спускаться. Он спустился из редкого и чистого лес
а, покрывавшего верх оврага, в ольшаник, выстилавший его дно.
Здесь была сырая тьма, бурелом и падаль, было мало цветов и членистые стеб
ли хвоща были похожи на жезлы и посохи с египетским орнаментом, как в его и
ллюстрированном священном писании.
Юре становилось все грустнее. Ему хотелось плакать. Он повалился на коле
ни и залился слезами.
Ч Ангеле Божий, хранителю мой святый, Ч молился Юра, Ч утверди ум мой во
истиннем пути и скажи мамочке, что мне здесь хорошо, чтобы она не беспокои
лась. Если есть загробная жизнь, Господи, учини мамочку в рай, идеже лицы с
вятых и праведницы сияют яко светила. Мамочка была такая хорошая, не може
т быть, чтобы она была грешница, помилуй ее, Господи, сделай, чтобы она не му
чилась. Мамочка! Ч в душераздирающей тоске звал он её с неба, как новопри
чтенную угодницу, и вдруг не выдержал, упал наземь и потерял сознание.
Он не долго лежал без памяти. Когда он очнулся, он услышал, что дядя зовет е
го сверху. Он ответил и стал подыматься. Вдруг он вспомнил, что не помолилс
я о своем без вести пропадающем отце, как учила его Мария Николаевна.
Но ему было так хорошо после обморока, что он не хотел расставаться с этим
чувством легкости и боялся потерять его. И он подумал, что ничего страшно
го не будет, если он помолится об отце как-нибудь в другой раз.
Ч Подождет. Потерпит, Ч как бы подумал он. Юра его совсем не помнил.

7

В поезде в купе второго класса ехал со своим отцом, присяжным поверенным
Гордоном из Оренбурга, гимназист второго класса Миша Гордон, одиннадцат
илетний мальчик с задумчивым лицом и большими черными глазами. Отец пере
езжал на службу в Москву, мальчик переводился в московскую гимназию. Мат
ь с сестрами были давно на месте, занятые хлопотами по устройству кварти
ры.
Мальчик с отцом третий день находился в поезде.
Мимо в облаках горячей пыли, выбеленная солнцем, как известью, летела Рос
сия, поля и степи, города и села. По дорогам тянулись обозы, грузно сворачи
вая с дороги к переездам, и с бешено несущегося поезда казалось, что возы с
тоят не двигаясь, а лошади подымают и опускают ноги на одном месте.
На больших остановках пассажиры как угорелые бегом бросались в буфет, и
садящееся солнце из-за деревьев станционного сада освещало их ноги и св
етило под колеса вагонов.
Все движения на свете в отдельности были рассчитанно-трезвы, а в общей сл
ожности безотчетно пьяны общим потоком жизни, который объединял их. Люди
трудились и хлопотали, приводимые в движение механизмом собственных за
бот.
Но механизмы не действовали бы, если бы главным их регулятором не было чу
вство высшей и краеугольной беззаботности. Эту беззаботность придавал
о ощущение связности человеческих существований, уверенность в их пере
ходе одного в другое, чувство счастья по поводу того, что все происходяще
е совершается не только на земле, в которую закапывают мертвых, а еще в чем
-то другом, в том, что одни называют царством Божиим, а другие историей, а тр
етьи еще как-нибудь.
Из этого правила мальчик был горьким и тяжелым исключением.
Его конечною пружиной оставалось чувство озабоченности, и чувство бесп
ечности не облегчало и не облагораживало его. Он знал за собой эту унасле
дованную черту и с мнительной настороженностью ловил в себе её признаки
. Она огорчала его.
Ее присутствие его унижало.
С тех пор как он себя помнил, он не переставал удивляться, как что при один
аковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и
притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понят
ь положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усили
й, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это су
ществует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов,
ничего не приносящий, кроме горя?
Когда он обращался за ответом к отцу, тот говорил, что его исходные точки н
елепы и так рассуждать нельзя, но не предлагал взамен ничего такого, что п
ривлекло бы Мишу глубиною смысла и обязало бы его молча склониться перед
неотменимым.
И делая исключение для отца и матери, Миша постепенно преисполнился през
рением к взрослым, заварившим кашу, которой они не в силах расхлебать. Он б
ыл уверен, что когда он вырастет, он все это распутает.
Вот и сейчас, никто ни решился бы сказать, что его отец поступил не правиль
но, пустившись за этим сумасшедшим вдогонку, когда он выбежал на площадк
у, и что не надо было останавливать поезда, когда, с силой оттолкнув Григор
ия Осиповича и распахнувши дверцу вагона, он бросился на всем ходу со ско
рого вниз головой на насыпь, как бросаются с мостков купальни под воду, ко
гда ныряют.
Но так как ручку тормоза повернул не кто-нибудь, а именно Григорий Осипов
ич, то выходило, что поезд продолжает стоять так необъяснимо долго по их м
илости.
Никто толком не знал причины проволочки. Одни говорили, что от внезапной
остановки произошло повреждение воздушных тормозов, другие, что поезд с
тоит на крутом подъеме и без разгона паровоз не может его взять. Распрост
раняли третье мнение, что так как убившийся видное лицо, то его поверенны
й, ехавший с ним в поезде, потребовал, чтобы с ближайшей станции Кологриво
вки вызвали понятых для составления протокола. Вот для чего помощник маш
иниста лазил на телефонный столб. Дрезина наверное уже в пути.
В вагоне чуть-чуть несло из уборных, зловоние которых старались отбить т
уалетной водой, и пахло жареными курами с легким душком, завернутыми в гр
язную промасленную бумагу. В нем по-прежнему пудрились, обтирали платко
м ладони и разговаривали грудными скрипучими голосами седеющие дамы из
Петербурга, поголовно превращенные в жгучих цыганок соединением паров
озной гари с жирною косметикой. Когда они проходили мимо Гордоновского к
упе, кутая углы плеч в накидки и превращая тесноту коридора в источник но
вого кокетства, Мише казалось, что они шипят или, судя по их поджатым губам
, должны шипеть: «Ах, скажите, пожалуйста, какая чувствительность! Мы особе
нные! Мы интеллигенты! Мы не можем!»
Тело самоубийцы лежало на траве около насыпи. Струйка запекшейся крови р
езким знаком чернела поперек лба и глаз разбившегося, перечеркивая это л
ицо словно крестом вымарки.
Кровь казалась не его кровью, вытекшею из него, а приставшим посторонним
придатком, пластырем, или брызгом присохшей грязи, или мокрым березовым
листком.
Кучка любопытных и сочувствующих вокруг тела все время менялась. Над ним
хмуро без выражения стоял его приятель и сосед по купе, плотный и высоком
ерный адвокат, породистое животное в вымокшей от пота рубашке. Он изныва
л от жары и обмахивался мягкой шляпой. На все расспросы он нелюбезно цеди
л, пожимая плечами и даже не оборачиваясь: «Алкоголик.
Неужели непонятно? Самое типическое следствие белой горячки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12