Теперь я хотел бы знать, что вы об этом думаете?
— О чем? О преступлении? Я думаю, что это страшно, ужасающе.
— Да, я отлично понимаю вас. Но вы отдаете себе отчет, что, желая схватить убийцу, мы должны прежде всего выдвинуть гипотезу о мотивах преступления? Заметили ли вы отсутствие чего-нибудь в коллекции вашего дяди?
— Вы позволите?
Монгарнье вернулся в кабинет и открыл нижнюю часть стеллажа библиотеки. Показались корешки толстых томов в темных переплетах.
— Нет,— сказал он наконец.— Не пропало ни одно полотно, ни один предмет мейсенского фарфора, который я лично считаю слишком помпезным, хотя мой дядя любил его. Сейчас я убедился, что и коллекция почтовых марок находится в целости и на своем
месте.
— Что же искал вор, разбивая секретер и опустошая ящики бюро?
— Давайте вернемся в комнату. Нужно получше рассмотреть содержимое тайника, но, по-моему, нечего долго раздумывать — искали деньги.
— И, как вы думаете, нашли? — спросил Перно самым естественным тоном.
Монгарнье уже листал бумаги, лежащие в секретере XVIII века — отличном экземпляре, который стоял в комнате у окна.
— Имею основания допускать это. В этом шкафчике дядя всегда прятал значительные денежные суммы. От десяти до пятнадцати тысяч новых франков. Он был известен как коллекционер и случалось какой-нибудь художник, впадая в нужду, решал что-то срочно продать. Вы понимаете?
— Отлично понимаю. То, что вы говорите, совпадает с показаниями уборщицы.
— Жинетт? Я очень рад, что все у нас совпадает,— усмехнулся Монгарнье.
— Что вы о ней думаете?
— У меня о ней самое лучшее мнение. Это очаровательная девушка. Именно то, что было нужно, чтобы осветить последние годы дяди. В свое время он очень любил женщин.
— Мне казалось, у него кое-что с тех времен еще осталось,— заметил Перно.— Но... вы упомянули, что картины предназначены для музея в Торсонье. Это оттуда происходит ваша семя не правда ли? Что же привело вашего дядю в Медон?
— Мой дед был владельцем текстильной фабрики в департаменте Норд. Дело, которое уже тогда было большим, во время первой мировой войны, благодаря поставкам для армии, разрослось еще больше. Дед был настолько умен, что основал фабрику в Гавре, вдали от полосы военных действий. Однако после второй мировой войны оба его сына — дядя Дезире и мой отец Себастиан Монгарнье, который на девять лет моложе, стали внезапно перед проблемой, которая называется необходимостью реорганизации предприятия, имеющего местный или даже национальный масштаб, до общеевропейского. Для этого нужен был капитал, который превышал бы даже их довольно большие возможности. У дяди Дезире не было детей. Мой отец рано понял, что у меня нет призвания к делам. Он очень разумно согласился на слияние с англо-бельгийским консорциумом, у которого были средства для модернизации производства, придания ему нового размаха. Центр нового союза обосновался в Париже, туда же переехал и дядя Дезире. Но тетка была очень привязана к огромному провинциальному дому, поэтому предпочла элегантное предместье Парижу. Этим объясняется его жизнь в Медоне в течение двадцати лет. Мой отец остался очень активным в делах. Он занимался заграничными рынками, много путешествовал, чаще всего вместе с матерью. В 1958 году оба они погибли в авиационной катастрофе. С того времени дядя Дезире меня практически усыновил.
Монгарнье закурил очередную сигарету, пятую с момента приезда.
— Вот и все,— сказал он, выпуская клуб голубого дыма.— Теперь вы знаете историю нашей семьи.
— Она довольно обычна и, думаю, ужасная смерть вашего дяди и его экономки объясняется также достаточно просто.
— Да... Мне кажется, что это преступление взломщика, которому помешали в работе.
— Возможно. Или он убил свои жертвы, когда потребовал деньги и получил отказ.
— Если все так и было, то, очевидно, шум привлек бедную Констанцию. Вы легко поймаете этого типа.
Перно покачал головой.
— Не заблуждайтесь,— сказал он.— Я еще не видел ни отпечатков пальцев, ни рапортов экспертов, но, на первый взгляд, у нас не много следов, за которые можно было бы зацепиться. Тот факт, что он не взял ни одной картины или статуэтки, не тронул альбомы
с марками, доказывает, что у него нет связей со скупщиками краденого. Мы могли столкнуться с преступлением одинокого бродяги и, если он не был настолько любезен, чтобы оставить отпечатки пальцев, которые зарегистрированы в нашей картотеке, то существует риск, что мы будем искать ветер в поле. Джеймс Монгарнье наморщил лоб.
— Понимаю вас, комиссар,— сказал он.— Трудно даже передать, как мне хочется, чтобы ваше следствие побыстрее дало результаты. Теперь, если вы ничего не имеете против, я хотел бы пойти склонить голову перед телом дяди.
— Именно это я и хотел вам предложить,— Перно решительно повернулся к двери.— Формальности опознания тела обязательны, вы, наверно, это сами знаете. Инспектор Кампион сообщит вам адрес морга. Очевидно, у нас не будет повода еще раз встретиться. Все, кажется, ясно. Во всяком случае прошу принять мои соболезнования.
— Очень вам благодарен, господин комиссар.
Глава пятая
Ибрагим слушал своего защитника не прерывая. Иногда он напряженно морщил лоб, делая усилие, чтобы схватить суть или еще раз пережить подробности двойного убийства и его расследования.
— Вот так началось расследование,— Риго встал и прошелся по комнате.— Вот те предпосылки, которые привели полицию к выводу, что преступление совершено обыкновенным мерзавцем.
— Очень вам благодарен, господин адвокат. Я ничего об этих подробностях не знал. В полиции ограничились только ругательствами и побоями, чтобы заставить меня признать вину. Я никогда не слышал ни о госпоже Гобер, ни о том господине Монгарнье... так же, как и о погибших.
Это был третий визит Риго в тюрьму во Фресне. Молодой адвокат присматривался к своему клиенту с растущим смущением. Первый раз он пришел сюда, убежденный в вине Слимана. Тогда он четко видел главные линии защитной речи: пониженная вменяемость жестокого убийцы, переезд африканца в цивилизованную среду, отсутствие приспособляемости, бунт первобытных инстинктов перед лицом растущей нужды. Риго намеревался представить дело социальным явлением. Слиман, конечно, будет осужден. Другого выхода нет... Но при таланте красноречия, который, просто распирал ему грудь, Эрве Риго допускал, что ему удастся сохранить Слиману жизнь. Судя по всему тот оказался великолепным актером, так прекрасно играющим свою роль, что адвокат в конце концов заколебался. Тем более, что и вид обвиняемого противоречил первым впечатлениям. Раны его уже зарубцевались, синяки исчезли. Выражение лица стало мягким, глаза светились умом. Несмотря на отсутствие образования и глубокой культуры, ощущалось, что у него был здравый рассудок, он верил в то, что выберется из западни.
— Понимаю,— тихо сказал Слиман,— это мерзкое преступление, но до сих пор не возьму в толк, почему и каким образом хотят его свалить на меня.
— Все это благодаря госпоже Миньон,— объяснил Эрве Риго.— Но закончим с этими показаниями и посмотрим, что было после отъезда Джеймса Монгарнье.
— Шеф,— Кампион подошел к Перно, когда тот провожал взглядом автомобиль Джеймса Монгарнье,— пока вы занимались племянником, сюда явилась дама, которая желала вас видеть. Кажется, она собирается дать очень любопытные показания.
— Ну так веди ее сюда!
— Она не могла ждать. Это хозяйка кафе «Брюнетка». Оно недалеко отсюда. Дама оставила свой номер телефона на случай, если вы захотите с ней поговорить.
Перно посмотрел на часы.
— Почти час,— отметил он.— Самое время перекусить. Заскочим в это кафе. Я возьму тебе аперитив, а потом попробуем найти какую-нибудь закусочную в этом районе. Скажи Вайянту, чтобы оставался здесь. Пообедает, когда мы вернемся. Перед тем, как опечатать дом, нужно сегодня закончить здесь все дела.
Судя по всему, кафе предназначалось для постоянных посетителей. Госпожа Миньон зарумянилась при виде двух офицеров полиции. Это была весьма пышная женщина, если судить по содержимому бюстгальтера. На вид ей было добрых сорок пять лет. У нее были редкие, но часто подвергавшиеся издевательству парикмахера волосы. В зале гостями занимался хозяин, которому помогала официантка, ловко перебрасывающаяся шутками с посетителями.
Дождь на улице так и не собрался, но день был мрачный, серый и холодный. Через запотевшие окна «Брюнетки» были видны проезжающие по улице автобусы и грузовики.
— Господин комиссар! — обратилась к Перно хозяйка кафе.— Как это приятно, что вы потрудились зайти! Ваш сотрудник, наверное, сказал вам... Что вам подать?
В зале несколько человек обедали, у стойки бара четверо или пятеро посетителей пили вино или играли в кости. Внезапно в кафе стало тихо. Очевидно, все уже знали об убийстве на улице дес Розес и теперь ждали начала событий. Полицейские оказались в центре внимания.
— Хотите пообедать, господин комиссар?
К ним подошел хозяин в голубом фартуке на заметном животике, с салфеткой в руке. Это был низенький человек с хитрым выражением лица. Казалось: он невероятно горд своей пышной супругой.
— У нас сегодня блюдо из кролика и великолепный камамбер. Подойдет это вам?
— Вполне,— снисходительно согласился Перно, полностью отдавая себе отчет в том, какую честь оказывает он «Брюнетке». Повернувшись в сторону полной ожидания госпожи Миньон, он бросил: — Отлично. Прошу для меня «Чинзано».
— А для меня «Дюбонне»,— добавил Кампион.
— Так как у нас нет времени,— начал Перно, когда хозяйка принесла им бокалы,— может, вы прямо сейчас сделаете свое заявление?
Миньон окинула взглядом зал, сосредоточенные взгляды и внимательные лица, вилки и ножи, поднятые в ожидании какого-то необычайного события. Она, конечно, не представляла себе, что будет давать показания в таких условиях. Миньон допускала, что это произойдет в уютном кабинете комиссара либо в одной из комнат красивой виллы на улице дес Розес. Впрочем, здесь у нее была аудитория. Возможно, после полудня подъедет телевизионная группа, чтобы взять у нее интервью. Почему бы и нет? У нее чесался язык.
— Конечно, господин комиссар, все здесь присутствующие отлично ориентируются в трагедии, которая разыгралась сегодня на улице дес Розес. Я сама утром звонила в комиссариат. А кроме того, Жинетт все нам рассказала. Так что мы знаем даже то, что преступником является какой-то вор, который пришел за сбережениями старика.
«Сбережения старика»... Это выражение вызвало улыбку на губах Перно. Нужно было подождать пару дней, прежде чем он сам получит сведения о богатстве Дезире Монгарнье, но это должна быть сумма, не идущая ни в какое сравнение с жалким миллионом франков, которые взял убийца.
— Вы лично знали господина Монгарнье?
— Нет, господин комиссар. Вы сами понимаете, он не из тех, кто выпивает у стойки рюмочку. Я была немного знакома с госпожой Констанцией, случалось, она приходила покупать у меня почтовые марки. Зато госпожу Жинетт мы знаем очень хорошо. Каждое утро перед работой она заходила сюда выпить чашечку кофе. Это очень милая женщина. Минуту тому назад она заходила к нам, чтобы подкрепиться после пережитого. И рассказала нам...
Госпожа Миньон просто захлебывалась своим рассказом. Перно был настроен вполне доброжелательно и не имел ничего против того, чтобы являться предметом напряженного внимания и уважения посетителей «Брюнетки».
— Кролик уже на плите, а пока я приготовил вам тарелку холодной свинины,— к ним подошел хозяин.— Может быть, вы присядете к столику?
— Отличная мысль, Эдвард,— сказала Миньон.— Иди сюда и замени меня за кассой, а я присяду к столику господ.
Таким образом, центр интереса был приближен на три с половиной метра.
— Мне кажется, госпожа Миньон, что вы знаете столько же, сколько и я,— заметил Перно, атакуя деревенскую колбасу.— Я допускаю, однако, что вы приходили утром к нам не только для того,
чтобы это сообщить.
— Конечно же нет, господин комиссар,— сказала полная дама, лицо которой от волнения покрылось красными пятнами.— Я думаю, что должна рассказать вам об одном интересном типе, который может иметь отношение к этому ужасному преступлению.
— Я слушаю вас.
— Это алжирец их прикончил. Перно навострил уши.
— Почему вы так решили?
— Вот послушайте, господин комиссар. Вчера была среда. Я стояла здесь, у кассы, когда на часах было без пяти минут девять.
— Вечера?
— Конечно же, вечера. Должна сказать, что вечером мы не подаем закусок. Слишком много работы, потом остаются отходы, и вообще хлопотно это. Так вот, каждый из нас по очереди, господин Миньон и я, идем поужинать наверх, в квартиру. Там спокойнее, а кроме того, человек немного побудет дома, так ведь? Короче говоря, я стояла у кассы. В зале было не более пяти или шести человек. Точнее говоря, шесть, так как четверо играли в белот, а двое в кости. Телевизор был включен. Я знаю точно, который был час, так как должна была начаться программа «Кулисы экрана». Ален Жером как раз закончил свое выступление. В этот момент дверь отворилась и вошел алжирец.
— Вы уверены, что это был алжирец?
— Да... Это был тип из Северной Африки. Кожа смуглая, волосы вьющиеся. Да. Так вот он вошел и обратился ко мне: «Могу я позвонить?» Скажу откровенно: я их не люблю. Я не расистка, но нам не нужно, чтобы они сюда приезжали и отбирали работу у французских рабочих. Они там ведь хотели независимости, ну так и пусть теперь ею подавятся. Именно поэтому я не переключила аппарат на кабину, а указала на телефон на стойке и спросила: «Разговор с Парижем?» Он ответил утвердительно и попросил пива. Когда я наливала, он набрал номер. Конечно, я не смогу вам сказать, какой. Потом я слышала, как он сказал: «Алло, шеф! Мне ужасно не повезло. Я приеду позже, чем предполагал». Не знаю, что ему ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17